Алла произвела исследования и следующим вечером позвонила Ольге:
– Конкордия хочет казаться хуже, чем есть. В шприцах – аква, фруктоза и пищевая химия.
Ольга родителям о Конкордии ничего не рассказывала, отнимая их щедрые скорби, чтобы папа занимался своим нездоровьем. С мамой Кокордия и сама старалась не говорить даже о болезни папы. Опускала глаза и стремительно пыталась ускользнуть, оставляя за собой удушливый «аромат» махорки. Этот «аромат» Конкордия изобрела сама. В свою сумочку она вкладывала двойной пакет с мокрыми окурками из институтской «пепельницы».
Вместо пепельницы на лестничных пролетах здания стояла литровая банка с водой, в которую страждущие курильщики и бросали свои выкуренные сигареты. Там же в «курилке» она подобрала забытую кем-то пачку сигарет и зажигалку, чтобы курить дома, исключительно при родных. Демонстративно пускать дым в лицо. О том, что от Конкордии разит махоркой, говорила ей даже замдекана ее факультета.
Хамить Ольге у неё получалось, но тоже не сразу. Для греха нужны привычка и навык.
Обманутой себя Конкордия почувствовала, лишь – когда Пьер узнал о ее беременности. Он внезапно сорвался и уехал во Францию. Она не знала, что его функции были им здесь исполнены, а вопрос об аборте с ее стороны, как у верующей – даже не промелькнет.
Конкордия увидела в таком его поступке – бегство. Раньше он говорил, что приехал в Россию на целых полгода – развивать новый интересный бизнес. Бизнес «мужской», поэтому рассказывать о нем Конкордии не имело смысла. Приехал не один. С огромным неаполитанским мастиффом по кличке Ньютон. Когда Пьер находился во Франции, они часто переписывались через интернет-приложения, но узнав о ее беременности, он словно забыл все свои обещания и ее саму.
И любила Конкордия Пьера. Но для чего была эта спешка в отношениях? Если любовь должна была остаться с ними на века! Но Пьер торопился сам. И ее торопил. Говорил об отсутствии доказательств ее любви. Его доказательствами служили его приезды в Россию. А ее доказательство – добрачное сожительство с ним.
Конкордия чувствовала себя не только обманутой, но и состарившейся в одночасье. Сразу – лет на сто. Она смотрела на себя, словно со стороны, и удивлялась, что до сих пор не видит всклокоченных седых волос, старческой шаркающей походки и землистого облика ведьмы.
Белое атласное платье больше ее не ждет. И шлейф ее фаты не будут нести три маленьких девочки, как было то у старшей сестры. И жених в церкви не откинет прозрачную гипюровую вуаль, чтобы обменяться с нею обручальными кольцами. Не взойдет она на белый плат вместе с женихом. А будет расписываться в ЗАГСе – без гостей и без свидетелей. Чтобы никто не увидел ее дитя, рожденное вне брака, которое, рядом находясь, обличит её своим присутствием. Все потеряно. Все утрачено. Конкордия будто бы чувствовала дыхание старости. Прежние намерения, надежды и перспективы были перечеркнуты вместе с потерянным целомудрием.
Для Пьера же все шло по его плану. В модельный ли бизнес, или в другое предприятие Конкордию теперь можно завлечь – без труда.
– Я не буду смеяться. Думаешь, Татьяна Константиновна в молодости не куролесила? – Спросила Конкордию Татьяна Константиновна и подвела ее к большому зеркалу на предварительную примерку. – Каждому поколению – своя война. Свой шторм. Свои соблазны.
Платье было наметано. Если выкройка составлена верно, через два часа Дия будет с новым нарядом.
10.
Став женой военного моряка-офицера, Татьяна Константиновна Вардоватова через два месяца узнала, что беременна. Она этому очень радовалась не только потому, что каждая женщина мечтает стать матерью, но и потому что надеялась – беременность успокоит Антошу, почему-то ставшего после свадьбы необычайно нервным.
За обедом Антоше вдруг попадалась котлета с волосинкой.
– Это не волосинка, Антоша, – жена рассматривала котлету, стоя на свету около окна, а потом, включив настольную лампу, – я не вижу никаких волосинок. Я всегда подбираю волосы, когда готовлю.
– Ты не видишь, а я вижу! – Пронзительно кричал Антоша. – И волосы подбирать не надо в косу. Не нужна мне в доме старушка с гулькой!
Татьяна тут же расплетала густые волосы и откидывала их назад, как нравилось мужу.
– Тарелку себе взяла большую. Мне – подсунула маленькую, – обижался он в следующий раз.
– Не сердись, Антоша. У меня тарелка большая, но старая и пощербленная, которую ты принес с корабля, а сегодня в «Военторге» давали тарелочки – беленькие с золотым. Я и купила ее тебе…
– Тарелочку мужу купила?! А сервиз для меня жалко?
– Что ты, Антоша! Что ты! Мне не жалко для тебя сервиз. Но моей зарплаты едва хватает на самое необходимое, а твою зарплату заморозили на неопределенное время. Ты же сам говорил.
– Так я и знал! – Кинул Антоша полотенцем об стол. – Ты вышла за меня из-за денег!
– Что ты, Антоша! Что ты! Я вышла замуж потому, что люблю тебя! Мне не нужны твои деньги! Но у меня не такая большая зарплата, чтобы делать большую покупку.
– Не надо считать мои деньги! Я их заслужил – каждую минуту рискуя жизнью, защищая Родину! В отличие от тебя и твоего овощного завода!
– Консервного завода, Антоша, – поправила его жена.
– Пусть овощного завода! Пусть консервного! Вы Родину не защищаете и жизнью не рискуете!
Антоша все же выбил однажды на базе и принес домой импортную суповую курицу. Курицу муж принес домой! Не синюшную отечественную – с местной птицефабрики, а – производство зарубежных ферм! Или фирм?
Зарплату военным морякам действительно заморозили и все они после боевого похода сидели на попечении жен. Зарплату заморозили, но продпаек выдавали исправно, как и положено – каждый месяц. Паек выдавали внушительный. Офицерам приходилось его не приносить, а привозить. Правда, проднабор этот был частично не всегда съедобным…
Кроме тушенки, рыбы и колбас, давали масло, сахар, бакалею, картошку. И даже сгущенное молоко! Начальство старалось поощрить комсостав из того малого, что было в то грозовое переломное время.
Но Антоша привык к холостяцкой жизни и, женатым признавать себя не спешил. Бакалею и картошку он не брал, а сгущенное молоко, колбасы и тушенку оставлял в своей каюте в холодильнике: сообразить многоэтажный компанейский бутерброд, если друг постучится или самому заунывно поесть после вечернего чая – тут продзапас и «на товсь». Антоше разрешали сход4 с корабля раз или два раза в неделю. Поэтому паек дома ему был не нужен. А корабельная служба у офицера – аппетиту и здоровому сну способствует: готовить корабль к ремонту, матросов учить уму разуму. Проверки-документы-оргпериоды, оргпериоды-документы-проверки…
Татьяна сварила суп из этой многострадальной курицы, а мужу, оказывается, хотелось «табака». Жена оправдывалась, что суповая курица жесткая и любимый ее не угрызет.
– Хочу куриного мяса! – Приказал Антоша.
Приказы мужа Татьяна всегда выполняла беспрекословно: вводная поступила поздно вечером и, уже к ночи, она окончила отделять отварное филе от кости. Какое мясное блюдо изобрести мужу из этого цыпленыша? Только на «табак» его и хватит. Жена перемолола филе на фарш и сделала тефтельки.
Когда мясо – предварительно отварить в соленой воде, процедить, еще раз отварить. Протомить в этом же бульоне вместе с этим мясом овощи, а потом отделить мякоть от кости. Протереть его через мясорубку. Потом тушить на медленном огне с другими овощами, то тефтели эти получаются более чем – вкусными! Но вышло их всего десять штук. Хозяйка для дегустации сделала и себе «горошинку» из фарша. Одиннадцатую.
Но Антоша опять обиделся. Такую маленькую аппетитную тефтельку жена взяла себе, а ему – «бакланов настрогала»!
В позапрошлый обед жена не так отбила говядину. Отбила ее слишком тонко! «Экономит на муже!» – Подумал муж.
Спасибо Антошиному другу-соседу по КБЧ-пять5 каплею Димке Носову: он схватил мисочку с отбивными и – бежать к себе в «каюту», в комнату, то есть, напротив. Жена у Димки медсестра, была на дежурстве, а он пришел домой в неурочное время. Жены разве себе готовят? Дома шаром покати, а в холодильнике «русалка хвостом бьет». Димка кричал своему другу:
