Он приедет, станет переодеваться в домашние брюки из хлопка и черную футболку с затертой надписью “Iron Maiden” во все пузо, найдет конфету и улыбнется.
Наверное, улыбнется.
Может быть, поворчит о том, что конфете не место в шкафу, схватит ее за хвостик, унесет на кухню и с чувством выполненного долга положит в вазочку.
А может, вообще не приедет. Как написал.
Щелкнуло. Несколько секунд потребовалось мне, чтобы понять: щелкнуло снаружи, а не внутри. Чайник. Чайник закипел.
Криво поставленная елочка топорщилась на меня из угла, требуя внимания. Рядом, нескромно обнажив содержимое, стояла огромная коробка игрушек.
Ни чая, ни кофе мне не хотелось, но я все равно налила кипяток в пузатую кружку, и долго глядела, как испускает дух чайный пакетик. Первые два глотка утопили надежду на новогоднее настроение, и я предалась всеобъемлющей русской грусти с байховым вкусом.
Все вокруг напоминало о несбывшихся мечтах, намекало на то, что грядущий год будет еще тяжелее прежнего. В голове, разогнав снежинки, крутились образы прощального разговора, за которым следовало тяжелое расставание, слезы и жуткие ночи – безнадежные и пустые.
Слева от елки, спрятавшись в черном чехле, стояла Колина гитара, чуть дальше – шкаф с коллекцией Кинга и Лавкрафта, книгами по звукозаписи и программированию, разномастный нон-фикшн о личной эффективности и отдельная полка под фэнтези. Я покрутила в руках третий томик Гарри Поттера, почувствовала себя узницей Азкабана, возжелала, чтобы дементор раз и навсегда выпил душу, и спрятала за книжной стопкой очередную конфету.
Коля в моих фантазиях улыбнулся.
Я улыбнулась в ответ, скорее обреченно, чем радостно. Перестала цепляться за желание провести декабрьский вечер в праздничном воодушевлении, взяла в руки коробку с игрушками и вывалила все на пол. Шарики, укутанные мишурой, скромно звякнули, сверху на разноцветную кучу свалился плотный колтун гирлянды.
Ветки царапали пальцы, липли смолой, когда, пыхтя и чертыхаясь, я прокладывала гирлянду поглубже к стволу. В середине процесса, исколотая и вспотевшая, я наконец сдалась, приложила пахнущие хвоей руки к лицу и разрыдалась.
Елка с кишкой гирлянды смотрела на меня непонимающе и как будто бы извинялась.
– Да ты-то тут при чем? – сморкаясь, бросила я в ее сторону, осознавая всю глупость ситуации и даже спасаясь ею.
“А, ну ладно”, – как будто бы ответила елка, оставив меня без поддержки.
Я бы на нее обиделась и даже выкинула в окно, если бы та не была елкой. А так, чего взять с этого срубленного дерева?
В неравный бой с хандрой вызвалось вступить белое вино сорта совиньон блан из урожая, собранного, как следовало из текста на этикетке, в солнечный день на Чилийских плантациях. В качестве артефактов, наделяющих доблестного Рыцаря Вина дополнительными скиллами, выступили имбирные печеньки-звездочки и славная подборка рождественских песен.
Спустя полчаса я, слегка хмельная, уже улыбалась и маршировала к елке под “Christmas In Killarney” Бинга Кросби, вооруженная надетой на нитку стеклянной шишкой. Меж веток вспыхивали огни гирлянд, играли на глянцевых поверхностях елочных украшений, прятались в иголочках мишуры.
Жизнь похорошела, и тишина, повисшая между мной и Колей, казалась теперь океаном возможностей, где в новогодний вечер в самом деле случаются чудеса, взрываются хлопушки, открываются двери, и свободолюбивые возлюбленные возвращаются из столицы домой. Фантазия была так сладка и приятна, что даже эротическая с ней не сравнится. Она вспыхивала нюансами, живыми картинками, ощущениями на нагих ключицах: вот я просыпаюсь, снег валит за окном клочьями, в комнате пахнет елкой и мандаринами, будильник не мучает уши, я просыпаюсь тогда, когда сон сам мягко тает в синтепоне подушки, иду умываться, вода журчит, плещется, из-за нее не слышно, как повернулись ключи; протирая лицо полотенцем, улавливаю странный шум в коридоре, опасливо выхожу из ванной и там, мучая молнию на заснеженных меховых ботинках, стоит Коля, улыбается, мнет в руках свернутые в нелепую упаковку цветы…
“Зу-зу”, – телефон неприятно завибрировал и секунду спустя разорался поверх томного пения Синатры противным тилиньканьем.
– Да? – нехотя пробурчала в трубку. Беспокоит начальство.
– Здравствуйте, Анечка. Тридцать первого в итоге работаем.
– Что? Почему? Два дня назад ведь решили, что не работаем, – протестую я, присаживаясь на уголок дивана, едва не раздавив стеклянную Снегурочку. Фантазия со сладостным утром без будильника развалилась как песочная башенка, оставленная в компании с деструктивным ребенком: бах – смята башенка, ты-дыщ – треснул фундамент.
– Мы не решили, – раздраженно откликнулась Мэри. – Я говорила, что есть такая вероятность, но Павел Михайлович надумал устроить новогодний капустник. Нужно как можно скорее анонсировать мероприятие в социальных сетях. Наш маленький бэнд будет там петь, – и она заливисто рассмеялась.
– А программа есть?
– Да, нужно, чтобы вы придумали программу, Анечка. В смысле нужно красиво это оформить. Что у нас новогодний капустник, будет живая музыка, специальное меню и фотограф.
– Будет фотограф? – с сомнением спросила я, понимая, куда клонится эта рябина.
– Вы нас сможете пощелкать? Буквально недолго, пока выступаем.
Однажды в ненастный будний день, не исключено, что в понедельник, вездесущий мелкий черт словоблудия дернул за язык, и я проболталась Мэри о скромном своем увлечении фотографией. Она с интересом выслушала мой вдохновенный монолог о фокусных расстояниях, тушках и портретниках и предложила поснимать одно из грядущих мероприятий.
На следующий день, вооруженная и вдохновленная, я сделала несколько снимков, чтобы оценить обстановку. Дома с экрана старенького ноутбука на меня глядели шумные кадры со свекольными лицами.
К великой радости, мероприятие это не состоялось, но вот прошел месяц, и на мой неиспользуемый, пылящийся на полке талант с фокусным расстоянием пятьдесят миллиметров и диафрагмой один и четыре вновь появился спрос.
– Мэри, я не уверена, что у меня получится, ведь я раньше никогда не снимала в помещениях… – начала я.
– Ну, вы не пишите в анонсе “профессиональный фотограф” или что там еще. Мы и на телефоны пощелкаем. Будут разные фотографии потом. Ничего страшного. Долго снимать не нужно, так, портретик каждому гостю и нас, пока поем на сцене. Это на добровольных началах, за плохие фотки штрафовать не буду, – и снова заливистый смех, выдававший выпитый перед звонком бокал предпраздничного игристого. Мой же Винный Рыцарь скоропостижно оставил пост со словами: “Ну нафиг, разбирайтесь-ка с этим дерьмом сами”. На смену ему пришли демоны компромисса.
“Ну что ж, – подумала я, – может, и к лучшему. Раз Коля не приедет, займусь работой, останусь на капустник, а потом, вернувшись домой, экстерном пройдусь по личной праздничной программе. В конце концов, двух-трех часов вполне достаточно, чтобы напиться до беспамятства, поплакать в подушку и, путая слова, спеть гимн после поздравительной речи президента”.
Мэри, угадавшая мои мысли, добавила:
– Я вас, Анечка, ни в коем случае не задерживаю до талого тридцать первого. Программа начнется в семь, к восьми мы отпоем основное, будет перерыв. В восемь уже можете идти. С утра выспитесь, разрешаю прийти попозже, хоть к двенадцати. Но не забудьте, что нужно еще распечатать меню.
Не в силах спорить, я согласилась со всем предложенным, и если бы Мэри попросила переписать на нее движимое и недвижимое имущество, то я, пожалуй, сама села бы за руль, приехала к черту на кулички и поставила бы неровные закорючки во всех документах, потому что устала плыть против течения.
Когда смартфон уже не лип к уху и вокруг воцарилась тишина (или то, что считается тишиной в панельной многоэтажке), я постояла некоторое время, бездумно вглядываясь в окна соседнего дома, где мигали цветастые занавески, и, осознав, что нужно что-то делать, отправилась на кухню.
