И хотя рыцарям бежать не положено, я подчинился.

На трамвайной остановке выяснилось, что нам с Виолеттой в одну сторону. Я не надеялся, что в этот вечерний час трамвай не будет набитым битком, и он меня не разочаровал. Тем не менее мы кое-как втиснулись в вагон, переполненный усталыми горожанами, возвращающимися с работы. Следом за Виолеттой я пролез к заиндевевшему окну. Какие-то краснолицые мужики с раздувшимися, как у мародёров, рюкзаками прижали нас друг к другу. В общем-то, я ничего не имел против. Я вцепился в верхний поручень, а Виолетта, чтобы не упасть, обняла меня за талию. От неё веяло духами и чистотой. У меня слегка закружилась голова от этого нежного аромата. Есть люди, у которых, как говорила моя мама, деревянный нос. Они совершенно безразличны к женским духам. Я же был беззащитен перед их чарами. Внезапно охрипнув, я спросил Виолетту:

– Как называются твои духи?

Рот Виолетты находился возле моего уха. Она ответила, щекоча дыханием:

– Это твёрдые духи «Елена». Запах свежести. А что? Не нравятся?

– Наоборот. Очень нравятся.

Виолетта довольно улыбнулась. Улыбка у неё была красивая. Зубки ровные и белые, как сахарная глазурь.

– А тебе понравилось моё пение?

– Классно. Только я не понял о чём. Итальянским я владею немного хуже японского, а японский не знаю совсем.

– Жаль, что ты не понял. А мне понравилось ваше выступление. Я давно хочу научиться играть на гитаре, даже гитару достала. Висит дома на гвоздике.

– И что же тебе мешает?

– Хорошего учителя нет. Может, ты меня научишь?

– Если ты серьёзно, то я могу попробовать.

– Здорово! Но предупреждаю – я живу далеко от трамвайной линии.

– Ничего, я дойду.

– Тогда давай в субботу после занятий в музучилище. Моих родителей не будет и тебе не нужно будет смущаться и краснеть. Идёт?

– Идёт.

Громыхнув, трамвай остановился. «Рынок ,Садовод’», – объявила вагоновожатая. Виолетта вздрогнула.

– Ой, это моя остановка! Чмоки!

Она принялась энергично ввинчиваться между мужиков с рюкзаками.

– Так о чём ты пела? – крикнул я ей вдогонку.

Виолетта выбралась из вагона на остановку, встряхнулась, встала перед открытыми дверями трамвая, приняла картинную позу и запела, не обращая внимания на пассажиров:

Двери закрылись, не дав дослушать Виолетту до конца. Трамвай тронулся и покатил по тёмному городу. Мужики усмешливо поглядывали на меня, но мне было наплевать. Я думал о субботе с Виолеттой. В душе пели соловьи и распускались цветы. Тогда я ещё не удивлялся, что соловьи могут петь в таком неподходящем месте, как моя душа.

Последняя неделя февраля пронеслась стремительно и наступил весенний месяц март. Правда, весна пока не чувствовалась. Было всё ещё морозно, грязный снег не собирался таять, а бледненькое солнце всё так же рано уходило на покой. В субботу я с бьющимся сердцем стоял на остановке «Рынок ,Садовод’» и прикидывал, в какую сторону мне идти. В вечерних сумерках местный пейзаж, прямо скажем, не радовал. От заводов несло ядовитыми миазмами. С одной стороны трамвайной линии круто вверх поднимался откос, покрытый толстым слоем снега. Я знал, что там наверху на огромном пустыре располагается рынок. С другой стороны высились тёмные пятиэтажки, в окнах которых загорался свет. Значит, мне туда.

Пока я раздумывал, повалил снег. Крупные снежинки запорхали, словно бабочки капустницы. Установленный возле остановки щит с надписью «Павших героев будьте достойны!» как бы предупреждал об участи прежних обитателей этого мрачного места.

Со стороны пустыря послышался собачий лай, и через минуту меня окружила стая бродячих собак. Разношёрстные шавки крутились у моих ног, повизгивая и виляя хвостами. Сначала я напрягся, но тут же успокоился. Я знал, что собаки на меня не нападут. Не зря Добрик часто повторял, что меня любят все пожилые женщины, маленькие дети и бездомные собаки. Любовь между мной и собаками началась, когда мне было шесть лет. У моего лучшего друга Агафона, в честь которого я назвал своего брата, был день рождения. Мы с Агафоном ходили в детский сад, в одну группу. Вместе играли, много раз были друг у друга в гостях, часто гуляли в его или в моём дворе. Агафон жил недалеко от нас, даже не нужно было переходить дорогу, и мама отпускала меня к нему одного. В тот день она нарядила меня в матросский костюмчик, дала в руки коробку с подарком – уже не помню с каким – и я вышел в подъезд. Внизу, у дверей на улицу, стояла группа взрослых парней. Они курили и чинно беседовали, матерясь и сплёвывая на пол. Парни держали на поводке целую свору овчарок – огромных, клыкастых зверей ростом с меня. Я нерешительно остановился на верхней ступени лестницы. Увидев меня, овчарки зарычали, а парни переглянулись и заржали. Видимо, им стало смешно. Вероятно, это была очень смешная картина. Испуганный нарядный мальчуган с большой коробкой. От горшка два вершка.

– Не бойся, пацан, проходи! – крикнул мне один из парней. Подтянув к себе овчарок, парни освободили мне проход.

Я поскорее прошмыгнул мимо них и выскочил на улицу. Казалось, что опасность миновала, но я ошибался. Едва я отошел от подъезда, как раздался скрип открываемой двери. Инстинктивно я оглянулся. Мой страх сменился ужасом. Из открытой двери появились овчарки и, захлёбываясь лаем, бросились за мной. Поводки волочились за ними следом.

Дико заорав, я кинулся бежать прочь от подъезда, но куда там. Овчарки были быстрее шестилетнего ребёнка. Я услышал громкое, быстрое дыхание кровожадных чудовищ у себя за спиной и упал на грязный асфальт, закрыв голову руками и зажмурив глаза. Прошло несколько невероятно длинных мгновений, и вот я почувствовал, что меня касаются холодные, мокрые носы. Ворча и поскуливая, овчарки обнюхали меня и отошли, не причинив вреда. Только теперь подскочили парни. Они оттащили своих собак подальше. Чьи-то руки подняли меня, кто-то сунул мне коробку с подарком, кто-то отряхнул испачканный костюмчик. Потом парни исчезли вместе со своими опасными четвероногими друзьями. После пережитого ужаса мне было уже не до дня рождения Агафона. Всхлипывая, я побрёл домой. Маме сказал, что поскользнулся и упал в грязь. Она успокоила меня, умыла, переодела, смазала разбитые коленки йодом, и сама отвела к Агафону. Жуткая история, но из неё я вынес уверенность, что собаки меня любят и не тронут. Я оказался прав. Ни одна собака, даже самая злая, никогда не вела себя по отношению ко мне враждебно. По мнению Агафона (моего брата, а не детсадовского друга), возможно, собакам очень нравился мой запах. Не знаю. Самого Агафона собаки не очень жаловали, а мы ведь братья, и запах у нас должен быть похож.

Стая бродячих собак заняла позиции вокруг меня и принялась охранять, грозным гавканьем отгоняя редких прохожих от остановки. Сориентировавшись, я пошагал к пятиэтажкам, слушая скрип пороши под подошвами. Шавки проводили меня немного и, убедившись, что я не заблужусь, отстали. Через сотню-другую метров я добрался до пустынной улицы, едва освещённой редкими фонарями, и побрёл вдоль домов, разглядывая номера. А вот и нужный мне.

Ободранный подъезд, в котором тянуло помочиться, грязная лестница, третий этаж, покрашенная коричневой краской дверь с глазком. Едва я отнял палец от звонка, как дверь распахнулась. Оказывается, дома Виолетта щеголяла в мужской рубашке навыпуск и короткой юбчонке. От вида её голых ног у меня перехватило дыхание.

– Ты чего застрял на пороге? Входи уже!

Виолетта втащила меня в прихожую, оклеенную обоями, имитирующими кирпичную кладку.