– Сначала ты как бы сдерживаешься. А потом раскрепощаешься. Слушаешь свое тело. Понимаешь? – говорил он.
В нужный момент я поднялась на ноги, и доска понеслась к берегу с невероятной скоростью. Внутри разверзлась холодящая пустота, сама себе я казалась невесомой. Так вот что Оскар называл «раскрепоститься»! Мой тренер быстро пропал из виду. Передо мной – только вода, удивительно синяя, и слегка облупившийся белый нос доски, с которой мы составляли единое целое. Я слилась со стихией, парила в свободном полете, сердце обрывалось и повисало на одной тоненькой ниточке, и колотилось где-то в животе, пружинило обратно и снова падало. Берег стремительно приближался. Мне почудилось: еще секунда, и я с размаха врежусь в землю, влечу прямо в раскрытый от ужаса рот Риты… Тут я сорвалась с доски. Меня накрыло волной, потом еще одной. Море напомнило о своей непокорности и силе. Волна крутила меня, как белье в центрифуге стиральной машины. Я уже не понимала, где дно, а где поверхность. Над головой мелькнуло что-то белое, большое. Доска. Я попыталась ухватиться за ее край, доска выскальзывала, словно покрытая мылом. Вода щипала глаза, нос, горло. Я зажмурилась, беспомощно барахталась, короткими всхлипами глотая воздух, пока Оскар не поймал меня за руку и не вытащил наверх.
– Ну как? Ты ощутила это? – спросил он. – До того, как попала в замес, ты чувствовала волну?
Его глаза сияли.
– Да, – сказала я. – Значит, я попала в замес? Ух ты!
Наверное, мои глаза сияли не меньше. Мы начали целоваться, не чувствуя дна, рискуя захлебнуться.
В метре от берега я остановилась. Оскар встал рядом. Прибой покалывал ноги мелкими камешками. Серферы лениво помахали нам. Рита сидела с неестественно прямой спиной.
– Чуть шорты не потерял. Завтра возьму гидрач и гоу-прошку, – сказал Оскар и высморкался в воду.
– Что?
– Ну, гидрокостюм и камеру.
Из повелителя стихии Оскар снова превращался в забавного, но недалекого паренька. Меня даже расстроило, как быстро происходило это превращение. Он начал рассказывать, что познакомился с Ромой и Кирой на форуме серферов, это они пригласили его в Старую Бухту, а раз денег у него хватало только на Старую Бухту и родители уперлись рогом из-за разбитой машины и едва сданной сессии, и бла-бла-бла… Как будто меня это интересовало!
– Можно тебя кое о чем попросить, – сказала я.
Он склонил голову набок, будто дрессированная птица. Я попросила его:
– Приударь за Ритой.
– Что?
– У нее должна быть серьезная причина, чтобы подружиться со мной на все лето.
Волна окатила нас с ног до головы, отнесла друг от друга. Оскар подгреб и взял меня за руку.
– Все равно не понимаю. Причем здесь я?
– Представь, что это просто игра. Сделай вид, что она тебе нравится.
Я попыталась объяснить ему, что он – мой шанс задержаться у Риты. Целый дом на все лето, только представь, никаких взрослых, никаких правил! Он никак не мог смекнуть, тогда я стукнула его по лбу:
– Да ты нравишься ей! Я это сразу заметила. Она глаз с тебя не сводит. А если уйду я, уйдешь и ты, и она никогда тебя больше не увидит. Теперь понятно?
– Значит, решила разыграть трюк за мой счет? – он зарычал и повалил меня в воду.
– Эй, что у вас случилось? – закричал с берега то ли Кира, то ли Рома.
Мы поднялись. Оскар обнял меня за плечи.
– Больно, – сказала я и высвободилась.
– Да ты сгорела, крошка, – ответил он.
Мы вышли из воды. Рита отвернулась. Я пихнула Оскара в бок, и он промямлил:
– Девчонки, я нашел неплохое местечко, клуб «Старая Бухта». Приходите вечером.
– Я за, – быстро ответила я. – А ты, Рита?
– А ты, Рита? – эхом повторил Оскар. – Придешь?
В его очках сияло два солнца, по золотистой груди стекали капли воды, и весь он был как только что отлитый из золота бог. Рита подняла голову, что-то жалобное мелькнуло в ее личике. Я подумала: какая прекрасная история для клипа безнадежно устаревших рокеров, которых все еще включают на школьных выпускных под слюнявые поцелуи с привкусом кока-колы и выкуренной в туалете сигареты.
– Я? – спросила Рита, тут все увидели огромные черные пятна на ее подмышках.
Возле Ритиного дома стоял «Шевроле Спарк» одного из серферов. Капот покрывали кляксы ржавчины, напоминающие окрас леопарда. Когда мы подошли к машине, любопытная старушка в розовой шляпке заглядывала в салон через окно. Заметив нас, она отпрянула и сделала вид, что ищет кошку. Оскар козырнул ей. Бабушка поджала губки, удалилась к соседнему дому и зазвенела ключами. Она перебирала ключи, пока ребята пристраивали свои доски и рассаживались в машине. Оскар помахал нам из открытого окна, крикнул:
– До встречи в клубе!
Грибочек-водитель врубил Билли Айлиш, и они тронулись под заедающую песню о сонном параличе.
– Кис-кис-кис, – звала бабушка, хотя кошка – тут как тут – терлась о ее ноги.
Дома Рита молчала. Мы вымыли посуду, пожарили яичницу, сели за стол.
– По-моему, тебе нужно не в клуб, а в полицию. – сказала она наконец. – Как ты вернешься домой без паспорта и денег?
– Про полицию слышать не хочу. Я знаю, чем это обернется. Правда-правда, лучше сразу всплыву пузом кверху! – ответила я.
– М-м.
– Ладно тебе, Гита!
– Как ты будешь жить без паспорта и денег в чужом городе? Он что, заберет тебя, этот Оскар?
– Да что ты привязалась с этим Оскаром…
– Так он заберет тебя?
– Я этого не хочу.
– А чего ты хочешь?
– В клуб!
– М-м.
– Что?
– М-м.
Опять она переходила в режим мычания. Когда-то давным-давно я читала рассказ о девочке, которую похитили в раннем детстве и носили в чемодане. Вообще-то, рассказ был недетским, даже трагическим. Девочка перестала расти в восемь лет оттого, что ее носили в чемодане. Над чемоданом взрывались снаряды, дымились развалины. В общем, хлебнула она горя. У нее даже с голосом что-то случилось, навсегда остался детским: когда девочка в конце концов спаслась, выросла, пошла работать в офис и отвечала по телефону, многие думали, что ошиблись номером. Такой вот рассказ. Взглянешь на Риту и поверишь, что есть люди, которых все детство носили в чемодане.
– Извини, Рита, – сказала я как можно мягче. – Понимаю, что свалилась на тебя слишком неожиданно. Но у нас намного больше общего, чем ты можешь себе представить.
– И что же?
– Ну-у… – тут я серьезно задумалась.
Ее рот пополз набок. Она решила, я смеюсь над ней. Но что поделаешь – у меня не было ни одной истории, когда меня отвергали мальчики, или я до жути трезво осознавала свою непривлекательность. Отчего же тогда это гнетущее, неумолимое чувство родства с ней? Мое – с ней?
Рита издала смешок, обозначая, что разговор окончен. Тогда я выпалила:
– Мы обе родились некстати.
Не знаю, зачем я это сказала. Слова вылетали сами собой. Рита потянулась к лицу и начала тереть подбородок.
– Несколько лет назад моя мать попала в секту, – продолжала я. – «Просвещенные синим», слышала когда-нибудь?
Рита мотнула головой.
– «Просвещенные синим» – такая секта, – объяснила я, и она раздраженно скривилась: да понятно.
– С сектами что плохо – их дурацкая убежденность, что они единственные доперли до настоящего бога, – сказала я. – Ладно бы, тихонько варились в своем превосходстве, мало ли вокруг сумасшедших. Но они начинают завлекать народ, и довольно агрессивно.
Где-то лопнула автомобильная шина, громче закричали чайки, но Рита не шелохнулась.
– Мне поручили детский контингент, так они называли школьников. Нужно было раздавать книжки, беседовать, приглашать ребят к нам домой, якобы поиграть. Только проповедника из меня не вышло. Однажды меня даже побили на школьном дворе, – мне показалось, что ей-то должно быть известно унижение на школьном дворе, но она сидела с безучастным лицом. – Сейчас я прекрасно понимаю тех ребят, а тогда было обидно. Позже мать забрала меня из школы, но стало еще хуже. Знаешь, о чем я мечтала? О вторжении инопланетян. Мне казалось, от людей ничего хорошего не дождешься.