Чайки горланили. Рита встала, закрыла окно, повернулась ко мне и сказала:

– Очень поучительная история.

На подбородке у нее засох желток, но даже в таком виде она выглядела решительно.

– Хорошо, я пойду в этот клуб, если ты так хочешь, но на этом всё. Слышишь? Вам придется от меня отстать, – сказала она.

2

Вечером мы собирались в клуб. Я спросила Риту, есть ли у нее шорты. В ответ Рита состроила кислую мину, пришлось уточнить, знает ли она, что такое шорты. Она вспыхнула:

– Я что, по-твоему, в лесу выросла?

– Нет, конечно. Где бы ты так испортила зрение?

– А у тебя плечи сгорели, и облезешь ты некрасиво!

Мы поддевали друг друга, но, как бы ни ерничала Рита, о флирте я знала больше. Пришлось ей ко мне прислушаться. Да, между откровенной одеждой и откровенным флиртом тонкая грань. Я знаю, о чем говорю. Флиртовать можно по-разному. Можно быть игривой или таинственной, тонкой и как бы утомленно-полусонной. Но штука в том, что в ночных клубах это не работает. Там знают один вид флирта – открытую атаку. Потому преподноси себя соответствующе. Даже не сомневайся, все получится. Спину выпрями, плечи разверни, грудь вперед.

Она молчала, только нервно сглатывала слюну. Мы обрезали ее джинсы и нашли самую короткую, облегающую маечку. У Риты оказалась неплохая фигура. Но лицо и «луковица» на голове выглядели печально. Я предложила ей постричь волосы, в свободной художественной манере. Эта дурочка сбежала в ванную и закрылась на крючок. Зато после усталых пререканий обула босоножки вместо первых кроссовок Майкла Джордана.

Мы вышли вечером. У соседнего дома на скамейке сидела любопытная старушка в розовом платье, с живым цветком на шляпке и читала газету, этакая интеллигентная бабушка Барби. Рита одернула шорты. Старушка мило улыбнулась:

– Риточка, гулять пошла? Будь осторожна, – и показала нам объявление в газете. – Опять пропала собачка, уже второе объявление за последний месяц. Я считаю, в городе завелся маньяк.

Мы сели в пустой автобус и тут же прилипли к сиденьям. Наши плечи и ноги соприкасались, отчего стало еще жарче. Я поймала масленый взгляд водителя, который годился нам в дедушки.

– А я из школы ушла, – сказала я Рите.

Она не сдержала удивленного возгласа:

– Как это? Сама ушла?

– Ага. Вот отец и разозлился.

Она нахмурилась, о чем-то задумавшись. Через миг на ее лице отразилась догадка:

– Значит, он выгнал тебя из дома за то, что ты бросила школу?

– Ну… Примерно так и было.

– И чем же ты собираешься заниматься? – глаза, уменьшенные линзами очков, смотрели с испугом и каким-то благоговением.

Водитель резко затормозил, две женщины у выхода едва успели схватиться за поручни и разразились бранью. Водитель хохотнул, посмотрел на меня в зеркало и пригладил мокрые волосы ладонью. Я сказала:

– Хочу стать сценаристом.

Она изумилась еще больше, даже отодвинулась от меня. Я снова перешла на иронию:

– Когда-то я писала пьесы для школьного театра. Для таких спектаклей главное, чтобы было много героев и куча женских ролей, мальчики в наш театр не шли. Ах да, никакого вампирского порно, радиоактивных трупов и прочих спорных моментов… Вообще-то, я хочу работать в кино.

Рита замолчала. Она долго думала, чем бы удивить меня в ответ. Наконец, вспомнила:

– А я, когда родилась, была двадцатитысячным жителем города, к нам целую неделю ходили журналисты, даже по телевизору показывали.

– Да ты знаменитость! – сказала я, едва сдерживая смех.

– Брось, – отмахнулась она.

– Серьезно.

Мы помолчали, и я сказала:

– Круто.

– Что? – спросила она.

– Мы прошли с тобой тест.

– Опять? Ты опять ставила надо мной опыты? – возмутилась Рита.

– Это тест на гендерное равенство, как в западном кино. Если два женских персонажа говорят о чем-то, кроме мужчин, значит, фильм прошел тест на гендерное равенство, – объяснила я.

Рита усмехнулась. Мы ехали по ее городку, и она рассказывала о скудных достопримечательностях Старой Бухты, пытаясь быть остроумной, что-то вроде: «Этот парк очень популярен, особенно среди эксгибиционистов». Там – рынок, где когда-то торговали два легендарных вьетнамца. О, это были гении торговли. Они изображали глухих. Если кто-то хотел купить у них костюм, один вьетнамец делал вид, будто забыл цену, и кричал другому: сколько стоит замечательный «Адидас»? Второй кричал: триста! Тогда первый оборачивался к покупателю и говорил: сто. Покупатель спешил рассчитаться с глухим продавцом. Вьетнамцы тихо хихикали, довольные театрализованным представлением. Вот какими искусными обманщиками славен наш городок, качала головой Рита. Я удивлялась: что это ее прорвало?

Когда мы очутились в темноте, среди зарослей акации, она не унывала и продолжала острить: «У наших автобусов одна неприятная особенность – никогда не останавливаются там, где тебе нужно». Я поняла, что Рита пытается подражать мне, а еще – она на взводе от страха.

Минут пятнадцать мы искали клуб на побережье. Рита растерялась среди летних баров и магазинчиков с мутными окнами, откуда неслись музыка, смех, крики. Пришлось нам спрашивать дорогу. Клуб «Старая Бухта», вытянутое здание с террасой, нависшей над водой, вызывал воспоминания о старомодных речных трамвайчиках. По морю вокруг летали цветные всполохи. Кто-то плясал на террасе. Из кухни доносились аппетитные запахи. Вокруг скопилось столько народу и машин, будто все местные таксисты на просьбу: «Везите меня куда-нибудь, где будет весело!», не сговариваясь, мчали в плавучий клуб. Хороший знак! Только вход в этот рай преграждал охранник. Он взглянул поверх нас и не произнес ни слова, повел головой, что означало «Девочки, быстро домой и баиньки». Нас уже теснили сзади, но я не уходила, а сказала охраннику тоном заговорщика:

– Мы на похороны бабушки.

– Че-го? А ну брысь! – ответил он.

Мы отошли в сторону. Несмотря на неудачу, Рита улыбалась. Мне стало ясно: она струхнула, только заслышав музыку, визги и хохот, сотрясающие здание на сваях. Для нее войти в клуб все равно что шагнуть в пасть хищного зверя. Но я-то сдаваться не собиралась.

– Вот глупый, еще и в кино не разбирается, – сказала я об охраннике.

– С чего ты взяла? – спросила Рита.

– «Я на похороны бабушки» – это же пароль в подпольный клуб из фильма.

– Делать нечего, пойдем домой.

– Нет уж. Помнишь, мы решили, что проживем это лето по полной?

Рита не помнила, чтобы она что-то решала, но послушно следовала за мной. Мы обошли клуб, пока охранник и очередь у входа не исчезли из виду. Терраса стояла на крепких сваях, под ней темнела вода. Интересно, тут глубоко? Я первой вошла в море. Рита что-то пискнула за моей спиной. Вода оказалась приятно теплой, переливалась изумрудными огнями, словно все светлячки этой ночью выбрались на поверхность. Музыка стала громче, мужской голос звал неведомую Янку. На нас никто не обращал внимания, не свистел и не кричал: «Караул! Дети!» Я оглянулась. Рита стояла на берегу, сложив руки на груди.

– Поторопись, скоро портал закроется!

– Я не собираюсь плыть, – сказала Рита, голос ее звенел от возмущения.

– Тогда возвращайся одна в этих диких шортах. Знаю одного маньяка, который с удовольствием прокатит тебя на автобусе, – сказала я и двинулась дальше.

Вода дошла мне до пояса, потом до груди. Краем глаза я заметила, что Рита идет за мной. Медленно, нехотя, но идет. Я поплыла. Каждый гребок отзывался болью в мышцах. Добравшись до террасы, я ухватилась за скользкие балки, подняла голову и увидела Оскара.

– Ну ты даешь! – заорал он.

Я вцепилась в деревянные перекрытия, уперлась ногами в сваи и ловко взобралась на террасу. Прыгнула вниз, застыла на секунду, будто гимнастка, совершившая идеальный соскок со снаряда. Видимо, этим летом я обречена купаться в одежде. Оскар обнял меня, зубы его отливали голубым в призрачном свете «Старой Бухты».

– Да, детка! – орал он.