Александр взгляд оторвать не в силах. Сердце бьётся загнанно; на худой лодыжке браслет золотым солнечным отблеском — вдруг хочется коснуться выступающей над ним косточки, провести ладонью выше, к колену, и…

Синие глаза вдруг любопытно сверкают из-под падающих на лицо чёрных волос. Александр вздрагивает — а мальчик вдруг подмигивает, закружившись на месте, и снова пёстрым вихрем ослепляет, едва касаясь земли; ещё немного — и взлетит. Вокруг него — давно толпа; Александр только сейчас осознаёт, что смешался с ней.

Дёргает головой, отчего-то на себя разозлившись. Кидает мальчику пару монет и разворачивается прочь.

У него, вообще-то, спокойная жизнь. Место в городской страже. Невеста — милейшая во всех отношениях девушка, с которой он, будь его воля, ни за что бы не связался узами брака, но это хотя бы выгодная сделка.

Слишком спокойная жизнь, от которой хочется взвыть.

Второй раз он натыкается на танцора на ночной улице. Сперва показалось — девицу какую зажали в углу; лишь приблизившись, он понимает, что спутал кусок ткани вокруг худых бёдер с женской юбкой. Крупная фигура исчезает во тьме — он не успевает остановить, да и не рвётся; оборачивается к мальчишке:

— Опасно ходить вот так.

— Опасно, — щурится тот, недобро скалясь, — ему бы не поздоровилось, если бы не доблестная стража в вашем лице.

В тонких пальцах сверкает нож и быстро исчезает в складках одежды.

Александр хмыкает:

— Да ты сам, смотрю, опасный.

— Вам вообще на меня, кажется, понравилось смотреть, — усмехается вдруг тот, выпрямляясь. — Прямо-таки взглядом… ели.

— Танцуешь хорошо.

— Я много чего хорошо делаю, — сверкают синие глаза.

Александр брови поднимает полунасмешливо-полуудивлённо:

— Удиви меня.

— А вы на площадь приходите завтра, — острая верхняя губа приподнимается не то оскалом, не то улыбкой, — вечером, когда я танцевать закончу. Мне сейчас с вами некогда, но… у нас обоих есть шанс на приятную компанию.

И в тенях растворяется, не дав ни среагировать на наглость, ни хотя бы спросить имя.

Александр сам не уверен, почему на следующий день снова оказывается на площади и смотрит заворожённо на блеск браслетов. Мальчишка на него глядит, отыскав в толпе — находит глазами и уже почти не отрывает взгляд.

Александр даже приказ мальчишку схватить слышит не сразу — и не сразу понимает, что приказ обращён к нему, свободному сегодня от службы. Только когда архидьякон называет его по имени, он спохватывается и…

Натыкается на отчаянный взгляд синих глаз.

Он медлит ровно те несколько секунд, которые мальчишке так необходимы для побега. Архидьякон от этого не в восторге.

А вот каким-то чудом нашедший его в переплетении улиц танцор — да.

Какого чёрта они оказываются спустя час в закрытой комнатушке таверны, Александр не понимает и сам. Может, мальчишка, представившийся странным именем Яр, и правда его зачаровал.

Мальчишка сейчас вовсе на кого-то опасного не похож — сидит на кровати, болтая босыми ногами, и байки травит.

Это у него получается гораздо хуже, чем танцы, надо сказать — он в словах путается и спотыкается; сказывается необходимость говорить на неродном французском и явная непривычка долго разговаривать.

Александр не сразу понимает, что перестал осознавать слова мальчишки, засмотревшись на изящные движения рук и блеск браслета на щиколотке. Даже сейчас он будто танцует — тонкие кисти так и порхают в воздухе странными белыми птицами.

Красиво. Чёрт возьми, это красиво.

— Я понял, — смеётся вдруг тот, возвращая его в реальность, — вы голодный. Вы так смотрите, будто съесть меня хотите. Мне готовиться защищаться?

Александр, вздрогнув, качает головой. Яр говорит почему-то очень довольным голосом:

— Это хорошо. Не хочу от вас защищаться.

— От «тебя», — качает головой Александр. — Можно на «ты».

Яр неуверенно улыбается. В его глазах утонуть можно; вина не надо, чтобы опьянеть.

Александр не знает, какого чёрта и в какой момент он оказывается слишком близко; какого чёрта он касается тонких губ своими — только этого почти невинного прикосновения слишком мало, а Яр замирает, испуганно распахнув глаза и едва дыша.

А потом — опускает ресницы и приоткрывает рот, подаваясь навстречу. Несмело закидывает руки на плечи — и обнимает за шею, притягивая к себе.

Александр чуть прикусывает тонкую губу и проводит языком по не очень ровному ряду зубов; зарывается пальцами в чёрные растрёпанные волосы. Хочется — ближе, ближе, ближе; теснее, ярче и…

Последняя мысль, что это всё неправильно, тонет в подёрнутых пеленой желания синих глазах.

Александр целует покрасневшие губы и опускается перед ним, сидящим, на колени. Яр запрокидывает голову, выгибаясь навстречу — шею открывая, как тогда, в танце, только сейчас… сейчас можно всё.

Коснуться губами бьющейся венки и спуститься поцелуями к острым ключицам, алыми следами раскрашивая бледную кожу; оттянуть с плеча рубашку, несильно прикусив косточку и зализав тут же; провести по выпирающим рёбрам ладонями, вниз по худым бокам — и по бедру слитным жестом, расцеловывая шею и ключицы, чувствуя вплетающиеся в волосы тонкие пальцы; подцепить браслет на щиколотке, огладить узкую лодыжку, обводя выступающую косточку подушечками пальцев — и заставить закинуть ногу себе на поясницу; снова вверх, по внутренней стороне бёдер — Яр невольно разводит колени, подаваясь к нему, и хрипло, чуть слышно стонет, — и, задирая рубашку, скользнуть ладонями по впалому животу, заставляя дыхание окончательно сбиться.

Кожа к коже.

— Ты… хочешь? — хрипло спрашивает Александр.

Яр губу прикусывает почти до крови — и кивает, давая совсем рубашку с себя стянуть и ему помогая избавиться от мешающей одежды. Александр оглаживает его живот и рёбра, поднимаясь — и, снова к тонким губам губами прижавшись, осторожно, под спину поддержав, опускает его на кровать, нависая сверху и прижимая его руки к подушке над его головой.

Мысли плавятся от того, как Яр сейчас выглядит — с припухшими губами и разметавшимися по подушке волосами, с алыми следами на шее и ключицах, с горящим взглядом и лёгкой дрожью. Александр целует тонкие запястья, легонько прикусывая венки у самого основания ладоней и ловя сдавленный всхлип.

Худые ноги обхватывают за поясницу, притягивая ближе; он чувствует, как холодит кожу браслет, заглядывает в потемневшие глаза — и тянется к завязкам штанов. Яр едва не вскрикивает, закусив губы, от прикосновения к низу живота и внутренней стороне бёдер — и разводит ноги, полностью раскрываясь.

Отдаваясь.

Голова кружится желанием.

Яр льнёт к нему гибко, прижимаясь животом и грудью; Яр стонет музыкально и чисто, окончательно сводя с ума.

Всё это — чистое безумие.

Александр прижимается к губам, сцеловывая стон и полное мольбы «Сашенька»; они целуются исступлённо и отчаянно. Хочется коснуться, хочется к а с а т ь с я, слиться совсем в одно; весь мир уходит сейчас на второй план, они не заметили бы и пожара. Худые пальцы оставляют следы на спине, острые зубы впиваются в плечо, заглушая полустон-полувскрик, когда всё тело перетряхивает судорогой, дугой выгибая до болезненного излома, и горячие слёзы обжигают кожу.

Александр их губами с его щёк собирает, когда затопившая волна наслаждения немного отпускает, возвращая возможность мыслить и двигаться. Яр к нему прижимается слепо, дрожа и пытаясь спрятать голову на груди; расслабляется немного от тёплых ладоней на спине.

— Приворожил ты меня, что ли…

— Нет, ты, — Яр носом ведёт по его ключицам. — Сашенька…

— Как?

— Сашенька, — повторяет Яр, поднимая голову и заглядывая в глаза. — Это… твоё имя так на моём родном языке. Саша, Сашка, Сашенька…

Тот улыбается и большим пальцем проводит по его губам, прежде чем снова нежно коснуться их своими.

— Мне нравится, как это звучит.

— Сашенька, — выдыхает Яр в поцелуй.

Мурашки по телу. И… мысль о прежней жизни вызывает тошноту.