— Вот только «жить» с тобой мне и не хватало, — фырчит Ярик.

И, не удержавшись, хохочет сам — слишком уж заразительным оказывается чужой смех.

— А у меня рюкзак там остался, — продолжает Саша, отсмеявшись. — Надо сгонять за ним, у меня там бутерброды и вода. Ты со мной?

Ярик смотрит на него скептически, но кивает, поднимаясь. С внезапной компанией вовсе перестало быть страшно — пожалуй, за это имеет смысл ухватиться.

— А «там» — это?.. — спрашивает он, подсвечивая фонарём, пока Саша пытается открыть заклинившую дверь.

— У входа. Почему я всё-таки тебя там не видел?

— Я в окно влез, — признаётся Ярик.

Саша понимающе кивает и, навалившись плечом, почти вываливается в открывшийся дверной проём. Ярик невольно смеётся снова; Саша пытается погрозить ему кулаком, но, не выдержав, снова улыбается.

Ярик залипает.

Потом они, устроившись недалеко от главного входа в углу огромного помещения, сидят в почему-то очень уютной тишине, пока Ярик пытается понять, почему его фонарь мигает и отказывается нормально работать. Потом Саша, хмыкнув, делится с ним бутербродами, а Ярик — «Барни» и завалявшимися в рюкзаке с незапамятных времён «рафаэлками». Саша снова смеётся и шутит про потенциальное биологическое оружие, но «рафаэлку» берёт.

Саша оказывается студентом театрального, Ярик — почти-уже-студентом; общие темы приходят как-то сами, и они уже примериваются к дуэту из любимого обоими «Моцарта», когда фонарь Ярика всё-таки гаснет, жалобно мигнув напоследок. Ярик невольно вздрагивает, когда света становится в два раза меньше.

— Он всё-таки меня послал, — скорбно констатирует он, поняв, что реанимировать пациента не выйдет. — Вот недаром мне труба этого завода всегда выглядела, как здоровенный «фак».

Саша смеётся и говорит, что ему тоже, а потом ободряюще хлопает его по плечу:

— Ничего, пересидим с моим.

Фонарь отражается в стёклах его очков и бросает на лицо странноватые тени, но почему-то Ярик снова и снова ловит себя на том, что не может отвести взгляд. Особенно от улыбчивых губ и обнажающихся при улыбке длинноватых клыков.

Ярик убеждает себя, что это всё ерунда и у него просто отношений слишком давно не было, пока не ловит ответный взгляд на своих.

— Я хочу немножко сойти с ума, — заявляет неожиданно Саша. — Ты хочешь?

— Я уже, — брякает Ярик, не подумав.

Какого чёрта мягкие губы вдруг касаются его, он не знает. Какого чёрта он, не давая Саше отстраниться, зарывается пальцами в растрёпанные волосы, он не знает тем более.

Говорят же, что пережитый вместе страх сближает. И адреналин, ещё не до конца откипевший в жилах, делает своё дело.

Саша тянет его на свои колени. Ярик чувствует, как тянет внизу живота, и прижимается ближе, пытаясь не задохнуться от забирающихся под футболку горячих ладоней, скользящих по спине и плечам.

Телефон пиликает максимально невовремя — раз, другой.

— Тебя там хотят, — бормочет Саша в его губы.

— Меня тут хотят больше, — возражает Ярик, но всё-таки тянется вслепую за телефоном.

«Здесь кто-то из старших».

«Вали».

«Мы валим!»

Спор, наверное, можно считать выигранным. Наверное, действительно можно уйти.

Ярик небрежно роняет телефон куда-то на пол — плевать, потом найдёт — и снова прижимается губами к губам, собственнически кусаясь; нарочно ёрзает на сашиных коленях, скрещивая ноги на его пояснице.

Когда он, чуть приподнявшись, притирается ещё ближе, сашин стон дивно отражается от стен, гуляя по заводу жутковатым эхом.

Ярик кусает его куда-то в шею, плавясь от прикосновений, и определённо не собирается никуда уходить.

========== Хлеб ==========

— Никто меня в этом доме не любит, не кормит, даже корочки хлеба не…

Саша, окончательно выйдя из себя, кидается в него свежекупленным батоном и закрывает за собой дверь на кухню, оставив Ярика растерянно хлопать глазами на диване.

На кого другого бы уже сорвался, высказался бы и наговорил, наверное, кучу всего… наорал бы даже, наверное, напоминая, в чьём они доме и куда товарищ может пойти со своим нытьём.

Но не на Ярика, конечно. На Ярика ругаться просто не получается — и даже клавиатура не поднимается, чтобы высказаться письменно.

Поднимается кое-что другое, но Саша старается об этом не думать.

Они же, блять, друзья.

Саша наливает себе воды, пытаясь успокоиться.

>Саш

>Саш, ну прости

>ну ты же всё равно меня любишь, да?

>я хочу тебя

>*у тебя прощения попросить

>сорри, случайно отправилось

>но мне чёт страшно, вдруг у тебя там ножик под рукой

Саша закатывает глаза. Опечаток и оговорок по Фрейду сегодня было уже многовато для одного дня. И шуточек. И шутливого нытья. И просто нытья…

Саша, наверное, просто немного устал.

>Ага, люблю

>Так люблю, что въебать иногда хочется

>ну выеби

>въеби, в смысле

>Т9

>Ага, конечно, я так и понял

>Задолбал твой фансервис

>Сейчас зрителей нет, успокойся

>а я, может, не сервисю

>я, может, большой и чистой любви хочу

>Иди нахуй

>на твой?

>Самое банальное, что ты мог сказать, поздравляю

>и всё-таки

Саша закрывает лицо ладонью.

Потом до него доходит.

Он выглядывает из-за кухонной двери и видит почти идиллическую картину: Ярик, машинально жуя хлеб, печатает что-то в телефоне.

>я, может, серьёзно. я просто уже не знаю, как сказать, просто мне кажется, что ты тоже, может, хотел бы, ну, быть вместе?? я весь день думал, никак не мог решиться, прости, если ошибаюсь, я больше не заговорю об этом, правда

Саша поднимает взгляд от экрана и снова смотрит на Ярика. Не удерживается от смеха:

— Чувак, если ты настолько голодный, сказал бы сразу.

Тот озадаченно смотрит на обкусанный батон в своей руке и пожимает плечами, откладывая его на спинку дивана:

— Я нервничаю. А когда я нервничаю, я жую. Это был единственный вариант, держишь меня тут на хлебе и воде…

Нервничает, значит. В этом свете его нелепые попытки юморить выглядят совсем по-другому.

>ты можешь всё-таки мне ответить? я рискую умереть на твоём диване

Саша на сообщение озадаченно фыркает:

— Ты передо мной сидишь, чего не вслух?

Ярик пожимает плечами снова — ломано и нервно, глядя куда угодно, но не Саше в глаза.

— Да, — выдыхает тот. — Если ты серьёзно всё это, то я… да.

— Да? — Ярик вскидывается.

— Да.

— Да, — улыбается тот с таким облегчением и счастьем, что голова начинает кружиться. — Я тоже — «да». — И, помедлив: — А… поцелуй меня?

У Саши ноги почему-то ватные. Саша подходит неуверенно, садясь рядом с ним. Замирает — почему-то сейчас становится очень страшно.

Сделай этот шаг сейчас — и пути назад не будет. Саше отступать и не хочется — но само чувство точки невозврата примораживает к месту.

Он себя одёргивает и опускает руки на худые плечи. Ведёт ладонями выше, касаясь шеи; убирает за ухо чёрную прядь.

Прижимается губами к губам — по-простому, осторожно, закрыв глаза.

Дрожью пробивает, когда тонкие губы приоткрываются навстречу его, а в волосы зарываются горячие пальцы, притягивая ближе. Ярик цепляется за него, почти царапая; у него глаза шальные совсем и дыхание сбитое, когда он всё-таки отстраняется.

— Значит, мне не казалось, — выдыхает он. Саша чувствует его руки на плечах слишком остро — тонкая ткань от их жара совсем не спасает. — Саш, я…

Саша дёргает его на себя снова, боясь и желая того, что он сейчас скажет. Проводит ладонями по худой спине, замирает неуверенно на пояснице.

Ярик его опережает, забираясь руками под футболку и несильно царапая живот — а потом ведя ладонями на спину и притягивая к себе ближе. Цепкие пальцы в лопатки впиваются почти больно, когда Саша прикусывает его нижнюю губу, тут же зализав, и всё-таки задирает его рубашку, прижимаясь ладонями к разгорячённой коже.