Со вздохом прижимает нечто к себе и выдыхает длинное успокаивающее «ш-ш-ш» в стоящие дыбом волосы. Нечто осекается посередине очередного «прости» и обречённо спрашивает:

— Ты правда думаешь, что я плохой друг?

Саша тяжело вздыхает — у Саши ощущение, что на него вывалили за вечер полугодовой запас загонов, скопившийся за время карантина — и проговаривает терпеливо:

— Ты руина, но к этому все давно привыкли. И даже я привык. Всё хорошо.

— Ага, — не очень уверенно кивает тот.

Саша его разворачивает:

— Иди антракт объявляй лучше, чучело.

— Ты не злишься? — он упрямо поворачивается обратно. — Да ведь?

Саша вздыхает снова и притягивает его к себе за воротник.

(Яр вылетает объявить антракт растрёпанный и с припухшими губами — одна надежда, что полумрак не позволит это заметить).

***

Во втором отделении Саша его ловит на выходе со сцены — Яра на эмоциях трясёт мелко-мелко, он в сашины руки влетает, чуть не упав; Яр охотно виснет на его шее, раскачивается из стороны в сторону и его раскачивает, сжимая изо всех сил. Саша по острым лопаткам ведёт ладонями, пытаясь успокоить; Яр успокаиваться не собирается вообще — подпрыгивает, стискивает плечи и выдыхает торопливое «Саш, Саша, я не разучился, я могу, я…»

Он взмыленный весь; Саша думает мельком, что после совместного блока его вообще надо будет выжимать.

(Их обоих).

Саша этот блок чертовски ждёт, сам чуть дрожа от предвкушения и лёгкой тревоги. Саша по ощущению его на сцене соскучился — по слиянию голосов, по единению, по п-о-н-и-м-а-н-и-ю, какого нет ни с кем другим.

Яр замирает вдруг; отстраняется немного.

— Саш…

Саша настораживается заранее.

— …а вдруг мы разучились вместе петь?

Саша тихо стонет. Лбом прижимается к его горячему лбу, говорит тихо:

— Не разучились. Мы же пели, помнишь?

— Так то на стриме, а сейчас…

Саша тяжело вздыхает, ободряюще растирая его плечи. Саше вообще много чего сказать бы — и про нервы, и про «разучились», и про Меннерса, который, вылетев со своим «нет», приревновал определённо не Ассоль, но…

Яра действительно потряхивает — снова в переживания рухнул с высоты своего восторга.

Саша просто обнимает его снова, ероша волосы — теперь, кажется, его очередь бормотать успокаивающую чушь. Саша от него почти не отходит до начала их блока, даже лицо помогает размалевать — рисует тёмным по трепещущим векам, пока Яр цепляется за его пояс дрожащими руками.

Когда он глаза открывает, Саша видит в них такой привычный разгорающийся огонёк и едва успевает вдохнуть, прежде чем его стискивают сильнее со сливающимся в одно слово восторженным «Казьмиин-господи-это-будет-так-круто-ура-наконец-то-дуэты».

Саша иногда с тоской думает, что давно пора начинать носить с собой валерьянку.

Когда Яр на сцене уже, медленно кланяясь, смотрит в его глаза, Саша не знает, больше в них паники или восторга. Когда Яр делает шаг вперёд, Саша не знает, чего от него ждать — у него выражение лица такое, что Саша и поцелую бы перед всеми не удивился.

Среагировать он, впрочем, не успевает — не успевает даже руки поднять, когда Яр вдруг обнимает его коротко, не по сценарию, скользнув ладонями по спине и всем телом прижавшись на растянувшийся в вечность миг.

Отшатывается, сверкнув глазами и начиная петь. Саша не может не замечать, даже подхваченный музыкой и азартом выступления — Сашу мешанина эмоций пугает; паника, восторг, растерянность, восхищение — калейдоскопом, фейерверком, мёртвой петлёй на аттракционе, когда кажется, что вот-вот попрощаешься с жизнью.

Саша вообще не уверен, что на американских горках имени Ярослава Бaярунаса есть хоть подобие страховки.

На «S.O.S.» Саша остаётся — конечно же, просто послушать, просто полюбоваться любимым исполнением любимой песни, просто…

…просто убедиться, что она не добьёт исполнителя. Просто роль той самой страховки сыграть за неимением альтернативы; просто не дать ему разбиться, сорвавшись в свободное падение посередине мёртвой петли.

Он имеет право, окей? Им ещё дуэт петь. Он беспокоится.

Яр замечает его не сразу. Яр косится в его сторону неверяще-благодарно, пытаясь не поворачиваться слишком заметно — и всё-таки повернувшись на «pourquoi je pleure», взглядом обжигая так, что Саша ощущает это почти физически; стойку микрофонную мучает, будто пытаясь завязать узлом, руками взмахивает нервно, ломано — Саша глаза опускает, не в силах смотреть.

А Яр, допев, разворачивается и меняется неуловимо, за секунду переключившись — от умирающего к Смерти, от жалобно-отчаянного к угрозе; Саша головой встряхивает, вписываясь в очередной его взлёт, и хватается за микрофон.

Такой Яр нравится ему гораздо больше — ломающий, а не сломанный; Саша кожей чувствует его движения, дёргаясь покорной марионеткой, и почти не вздрагивает от руки, властно лёгшей на затылок и погладившей по волосам.

Не по сценарию. Мурашками прошибает вдоль позвоночника. Саша сглатывает застрявшее в горле рычание, глядя из-под упавшей на лицо чёлки.

Дай только допеть.

Дай только от людей скрыться — Саша за кулисами его, нацелившегося уже так привычно повиснуть на шее, ловит за плечи и чуть головой качает:

— Не-а, смерть моя, так не отделаешься.

У Яра непонимание на лице вспышкой — и осознание почти сразу; Яр его к себе дёргает, снова впиваясь в затылок ногтями. Он горит весь, как в лихорадке; Саша отрезвляюще-больно кусает его за губу и пропускает спутанные пряди сквозь пальцы, ощутимо оттягивая.

Кто сказал, что Рудольф был против поцелуя Смерти — и кто сказал, что он стоял покорно и терпеливо.

И плевать на любого, кто может их увидеть.

Саша, честно, не знает, в какой момент возвращается осторожная нежность — просто Яр прижимается крепче, соскользнув ладонями на спину, просто Саша ласково гладит его по виску, отводя с его лица волосы; просто горящий в его глазах диковатый огонь гаснет, успокаивается, насытившись эмоциями до отвала.

Саша его руку цепляет:

— Идём?

Яр кивает только, улыбаясь и срываясь вслед за ним на бег; на ступеньки падает, смеясь и будто пытаясь весь зрительный зал обнять разом.

Саше голову кружит единением, покоем, удовлетворённой какой-то усталостью; Саша чувствует боком тепло сидящего вплотную Яра, клонится чуть заметно в его сторону и улыбается рассеянно-блаженно.

Саша ч-у-в-с-т-в-у-е-т, как вагончики пресловутых американских горок замедляются, подъезжая к финишу — знает, что мёртвые петли на сегодня закончились.

Когда за кулисами Яр успокоенно устраивает голову на его плече, пробормотав усталое «пять минут, я сейчас», Саша буквально слышит объявление о полной остановке аттракциона.

Яр расслабляется в его руках.

Комментарий к Американские горки

Небольшой экспериментальный бонус тут: https://vk.com/wall-193131436_1892

========== Подарочек ==========

— Ярик-Ярик-Ярик-Ярик…

Тот в трубку тихо всхлипывает — Саша слышит его же детский голос на фоне и жмурится, как от боли.

— Ярик, ты…

Саша не знает, что сказать.

Ярик тихое «больно» шепчет в трубку; Саша слышит, как он плачет, и немо открывает рот — выговорить хоть что-нибудь просто не получается.

— Я в порядке, всё нормально, я в порядке в порядкевпорядкевпорядке…

Яриков шёпот сливается в неразборчивое бормотание и обрывается совсем — когда голос сдаёт, когда срывается на рыдание, когда остаются только слёзы и тихие всхлипы на фоне весёлого детского голоса в записи.

— Саш, мне больно больно мне так больно смотреть на это Саша Сашечка Сашенька…

Он слитным текстом бормочет, не делая пауз и забывая дышать. Саша только слушать и может — ни шанса вклиниться и сказать что-то, да и что тут скажешь, когда обнять только и спрятать бы от всего мира в руках, когда стиснуть и не отпускать, когда…

— Я же… там же… — у Ярика речь немного разборчивее через долгие три минуты, — там все… умиляются так, видишь? В чате, они… весело… а я… я…