Слушает с минуту, рассеянно барабаня пальцами по матрасу.

А почему бы и да.

***

В Петербурге он оказывается следующей ночью, около половины третьего, рванув в «культурную столицу» сразу после репетиции. Вдыхает промозглый воздух и начинает кашлять.

Чёртова аллергия. У кого-то из попутчиц были с собой цветы, от резкого запаха которых хотелось лезть на стенку.

Весна, чтоб её. Пора любви, цветения всего цветущего и обострения психических заболеваний.

Choose your fighter, как говорится.

У дома Ярика он на всякий случай проверяет онлайн. «Был в сети 15 минут назад», вряд ли уже спит, но звонить Саша всё равно не рискует — да и зря ему, что ли, впихнули не так давно запасные ключи?

Замок щёлкает на удивление тихо. Саша разувается и выпутывается из куртки, стараясь не шуметь; проходит, подсвечивая фонариком на телефоне и пытаясь ни во что не врезаться в незнакомой квартире.

Кровать он обнаруживает по задушенному писку и звуку, будто что-то шмякнулось на пол. Саша мысленно ругается и светит фонариком на себя.

— Эй, это я. Ярик? Не бойся. Всего лишь я.

— Кто боится-то, — хорохорится тот, сжимая телефон в дрожащих руках, — я просто полицию вызвать хотел, что в дом кто-то вломился… — голос прыгает так, что Яр и сам это замечает; замолкает и прижимает к груди руки, будто пытаясь стать меньше. Кисти замирают беспомощно в воздухе; выглядит беззащитно совсем, есть в этом жесте что-то заячье.

Саша головой качает, сжав губы, и садится на край кровати, подняв по пути упавшую подушку и вернув её на законное место. Протягивает неуверенно руки.

Ярик к нему прижимается отчаянно, цепляясь за свитер. Саша осторожно гладит худую спину, ладонями греет острые лопатки под растянутой домашней футболкой. В темноте не видно почти, но футболка, кажется, сашина (а он-то пытался вспомнить, где мог её оставить).

— Ну что тут с тобой? — спрашивает тихонько.

Всё, на самом деле, очевидно и так — по заполошно бьющейся жилке на шее, по мелкой противной дрожи, по каменной от напряжения спине, по нервно дёргающимся с равными промежутками пальцам.

— Ничего, — бормочет Ярик. — Ерунда. Крыша едет. А ты… здесь?

— Я здесь, — соглашается Саша. — Ненадолго, чудом сутки выбил… чуть больше, если точнее. Завтра весь день наш, а потом в пять утра «Сапсаном»… тоже, наверное, крыша едет. Эй, ну чего ты? Ш-ш-ш…

— Ты здесь, — бормочет Ярик ещё раз и, кажется, всхлипывает тихонько. — Это… из-за меня же, да? Прости, волноваться заставил…

Саша головой мотает, ладонью ведёт вдоль хребта:

— Не надо. Я тоже, вообще-то, скучал. Говорю же, тоже едет крыша — с тараканами спать осточертело.

Ярик смеётся негромко, истерично чуть, и прижимается теснее.

Саша его правую руку берёт, целует бережно дёргающиеся в нервном тике пальцы; дыханием греет, растирая осторожно, и снова едва ощутимо касается губами костяшек. Ярик, уткнувшийся в его плечо, кажется, иногда забывает дышать. В полутьме неестественно часто подрагивающие пальцы, кажущиеся сейчас белыми до мертвенности, выглядят жутковато; Саша губами вдоль них скользит, от ладони к подушечкам целуя, и мягко удерживает, разминая заклинивший сустав; снова останавливается, просто согревая дыханием и теплом своей руки бледную кожу.

Нервный тик постепенно сходит на нет. Ярик замирает, к себе прислушиваясь, и едва слышно выдыхает с облегчением. Снова цепляется за сашин свитер.

— Отпустишь на минуту? — негромко просит тот. — Переоденусь только.

Ярик кивает, отстраняется медленно, будто нехотя. Саша торопливо джинсы стягивает и свитер меняет на футболку; складывает одежду на стул не очень аккуратной стопкой и замирает неуверенно:

— Тебе воды, может, принести? Валерьянки какой-нибудь?

— Да иди сюда уже, — хмыкает Ярик.

Саша, улыбнувшись, забирается под одеяло и ложится на спину, давая Ярику устроиться головой на своём плече. Тот прижимается тесно всем телом, поперёк груди обняв и ногами с Сашей перепутавшись; лежит неподвижно несколько минут, жмурясь счастливо и разве что не мурлыча, пока Саша рассеянно перебирает его волосы и гладит по спине.

И не дрожит уже почти. И мышцы не так напряжены. И сердце — Саша на пару мгновений венки на его шее касается — не колотится больше с пугающей частотой.

И у самого Саши под рёбрами нет больше того чёрного отчаяния, которое в Москве дышать мешало — вытеснилось родным теплом.

Ярик, голову подняв, в подбородок куда-то его целует, рукой недвусмысленно спускается на живот. Саша хмыкает, делая вид, что вовсе мурашки от прикосновения не побежали:

— Спи лучше, сам же жаловался на бессонницу.

— Не хочу я спать, — Яр снова его целует, — я тебя хочу. Ты здесь… — он под сашину футболку забирается ладонью, гладит легонько, скользя по животу вверх, к рёбрам, — а у меня, может, весна.

— Мартовский ты котяра, — почти восхищённо фыркает Саша.

Они оба сейчас, пожалуй, не в лучшей форме; у Саши отёк аллергический ещё не спал, у Ярика — пергаментная бледность и чёрные круги под глазами.

Когда Саша его целует, об этом как-то забывается. По отдельности весну оба, может, и ненавидят — но сейчас она оборачивается чем-то новым.

Впервые за долгое время — у обоих — весна любовью приходит, вытесняя всё прочее. Впервые за долгое время — весной не хочется повеситься на карнизе от штор.

Когда Ярик всё-таки засыпает на его плече, собственнически обхватив поперёк живота и куда-то в ключицу уткнувшись, Саша мельком думает, что против таких мартовских котов, пожалуй, ничего не имеет.

Ярик, будто вторя его мыслям, тихонько довольно мурчит.

Комментарий к Весна

Ещё немножко спама и саморекламы: у меня образовался паблик (https://vk.com/verkau)! Теперь поток сознания, который всегда был в примечаниях, будет там. А ещё некоторые штуки, которых не будет на фикбуке — как правило, слишком маленькие для заливки сюда зарисовки, озвучки и визуал.

А ещё там же лежит, фактически, часть этого сборника о том-что-нельзя-называть, которой на фикбуке, опять же, не будет (соблюдаем правила, добрые люди…), так что да. Заглядывайте, всем рада!

https://vk.com/wall-193131436_4

========== Послестримовое ==========

Комментарий к Послестримовое

Все, конечно, даааавным-давно в курсе, но на всякий случай: у меня есть группа (https://vk.com/verkau), и там лежит куча зарисовок карантинного периода.

Ну и… с возвращением нас. Танцуем!

Саша вырубает камеру, стаскивает наушники и откидывается в кресле с облегчённым «фух». Голову перекатывает по спинке вправо. Устало-расслабленно улыбается.

Ярик замирает, глядя на него и тоже невольно расплываясь в улыбке. Ярик просто смотрит, смотрит, смотрит — будто отпечатать пытаясь на радужке каждую черту, будто дорвавшись наконец-то; действительно дорвавшись после разлуки, после целого дня вместе, но среди людей, после стрима, где иногда не пялиться слишком заметно уже физически не получалось — не хватало терпения.

А теперь можно наконец-то. И дотронуться даже можно. И…

Ярик, будто очнувшись, разворачивается в кресле, подъезжая ближе; наклоняется к нему, обнимая и практически ложась сверху. Саша руки опускает на его плечи, вздыхает спокойно.

Ярик прижимается ухом к его груди, жмурится. Стучит — быстровато, но уверенно и сильно.

Ярик по этому звуку скучал.

— Ты меня не налапался ещё? — хмыкает Саша тихонько, рассеянно рисуя пальцами узоры по ткани дурацкой футболки.

«Люби меня люби» на груди. Как нарочно.

Наверняка нарочно.

Ярик мычит что-то неопределённо-отрицательное; Саша чувствует, как он стискивает его рёбра крепче.

— Ты на мне полдня висел, — ворчит негромко и беззлобно. — Нас все уже поженили, мне кажется.

Ярик угукает и кивает, проехавшись ухом по ткани. Ярик им надышаться пытается за все почти-полгода разлуки — и всё никак.

— Почти задушил, — тем же тоном продолжает Саша. — Я удивлён, что я выжил. У меня нет на шее синяков случайно после тебя? Чучело тактильное… маньяк, прости господи.