Ярик приподнимается на дрожащих руках. Саша во сне улыбается светло и очарованно, Ярику эта улыбка — бальзамом на раны после гримасы боли; под рёбрами, правда, что-то обрывается, пустотой непривычной убивая, но это ничего. Это пройдёт.

Перед глазами всё плывёт, и он утыкается Саше в грудь — последний раз, последняя слабость, последние крохи тепла, он ведь может это себе позволить, правда? Слышит, как сердце бьётся — уверенно, ровно… равнодушно. Ярику своё бы успокоить.

Ярик знает, что шанса у них не будет.

Говорит себе, что Саша жив. Саша будет жив. Просто без него. Это ведь хорошо? Саше даже не будет больно. Саша никогда не узнает, почему ему может быть больно.

А слёзы — это просто от холода в груди, ничего более.

Саша шевелится слабо, ресницами хлопает. Ярик встречается с ним взглядом.

— Извините, мы знакомы?

Ярик задыхается.

Вежливое равнодушие в зелёных глазах, оказывается, боли страшнее.

***

Ярик просыпается, судорожно хватая воздух, и торопливо зажимает рот ладонью, давя рыдания. Натыкается заледеневшей от ужаса рукой на чужие горячие пальцы. Сжимает осторожно, лишь бы не разбудить. Переплетает со своими — отчасти греясь, отчасти убеждая себя, что всё хорошо.

Сон не стал реальностью. Сон никогда не станет реальностью.

Сон… почти стал ей вчера, на самом деле. Но не стал. Не станет. Не станет.

Ярик поворачивается набок, ткнувшись лбом в тёплое плечо, и зажмуривается. Очень хочется обнять покрепче, уткнуться в грудь и разрыдаться, как ребёнок, от никак не отступающего ужаса потери, только Саша и без того спит мало, будить его ещё…

Всё хорошо. Всё хорошо. Всё хорошо. Саша рядом. Спит. Вот он, здесь, никуда не денется. И с ним всё хорошо. И с Яриком всё хорошо. И никаких потерь. И…

— Не разруш… не надо, — задушенно бормочет вдруг Саша. — Не…

Ярик на локте приподнимается, в его лицо заглядывая. Саша лежит неподвижно, не мечется, не пытается от кого-то невидимого отбиваться, не шевелится вообще — только дорожки мокрые от уголков глаз к вискам пролегли.

От этого, честно говоря, ещё страшнее становится. Ярику тошно и жутко, будто он-из-сна это с реальным Сашей сделал. Разрушил и…

— Пожалуйста, — шепчет тот. — Я хочу помнить. Хотя бы память, я… я не… нет-нет-нет-нет! Не…

Ярик осторожно касается его лица, мокрую от пота прядь со лба убирая. Гладит кончиками пальцев, боясь разбудить слишком резко и ещё сильнее напугать.

— Сашечка… Саш? Я здесь. Саша…

Тот глаза распахивает, судорожно под его рукой дёрнувшись. Дышит загнанно как-то — у Ярика его «мне тяжело дышать» ломким голосом на краю сознания вертится — и перехватывает его запястье. Смотрит растерянно, растрёпанную голову по подушке перекатив.

— Помню, — выдыхает. Закрывает глаза обессиленно. Доверчиво прижимается виском к его ладони. — Господи боже, всё-таки помню. Ты там такой чужой был… и глаза… и потом всё так таять начало, смотрю — и уже не помню почти, что было, что у нас с тобой было, будто стёрлось всё. Будто ты стёр. Будто…

— Саш, — тихо зовёт Ярик.

Тот снова поднимает ресницы. Щурится близоруко, потом осторожно касается его щеки кончиками пальцев.

— Ты плачешь? — голос тут же на мягкий и встревоженный меняется, будто не дрожал только что в безуспешной попытке эмоции сдержать. — Кошмар приснился?

— Да при чём тут я, — Ярик снова его по лицу осторожно гладит. Саша прикрывает глаза, под ласку подставляясь. — Невыносимый ты человек, Саш. Я больно тебе сделал, а ты…

— Ты и себе больно сделал, — бормочет Саша. Коротко его запястье целует, потом центр ладони. — Не начинай. Ты плачешь.

— Ты тоже, — шмыгает носом Ярик. Утыкается лбом в его висок, скулит негромко первое, что в голову пришло с концерта: — Позволь с собой забрать всю боль, что, не ведая, вложил в сердце твоё — я готов…

На губы горячая ладонь ложится, текст обрывая.

— Не надо, — шёпотом говорит Саша. — Ничего познавать не надо, никакой боли, нам обоим уже хватило. Мне куда больше нравится часть про шанс на жизнь и надежды свет. И что ещё там было? Лишь тобой дышать?

— И тебя боготворить. И пусть весь мир летит к чертям, — неуверенно улыбается Ярик. Осторожно по руке его гладит. Поёт по-другому уже совсем, светло как-то, сам от себя не ожидал после всего: — Держись за меня — я клянусь хранить тебя…

— Вот другое дело, — кивает Саша.

А потом переворачивается набок, сгребая его в объятия и пальцами в волосы зарываясь. Улыбается куда-то в макушку:

— Держаться, говоришь?

Ярик цепляется за его плечи. Руки слегка дрожат — у обоих, на самом деле; Ярика потихоньку отпускает ледяной ужас. Саша рассеянно гладит его по спине, спутанные пряди перебирает — воплощённое, кажется, спокойствие, только вот Ярик заполошный стук его сердца чувствует слишком хорошо.

У Ярика всё ещё равнодушный зелёный взгляд стоит перед глазами, морозом продирая по коже.

— Не хочу тебя терять, — бормочет он, не сразу заметив, что сказал это вслух.

Сашины руки напрягаются чуть заметно, потом возобновляют размеренные движения.

— Не потеряешь, — тёплым дыханием на виске. — Не бойся. Так легко не отделаешься, горе моё.

— Именно что горе, — Ярик утыкается в его плечо, футболку на спине комкая. — Нервы тебе треплю. Больно делаю. Кошмары вот… концерт этот.

— Балда, — почти ласково хмыкает Саша.

Больше никак не комментирует. Ярик молчит минуты две, потом не выдерживает:

— Саш, прости меня, я же правда…

— Да спи ты уже, а? — Ярик по голосу слышит, что Саша глаза закатил. — Нервы ты мне треплешь исключительно своим самоедством.

Ярик замолкает. Сашино ворчание с сашиными же бережными движениями не вяжется совсем; Саша его держит и за него держится, успокаивая и успокаиваясь; губами виска касается, дышит ровно, чуть обжигая кожу, и одним этим будто гипнотизирует, убаюкивает.

Сердце постепенно перестаёт сходить с ума; стиснувший его холод сменяется родным теплом.

— Не за что мне тебя прощать, — очень тихо говорит Саша ещё минут десять спустя, когда Ярик уже решает, что он заснул. — Считай, что ты заранее за всё прощён, и прекращай себя грызть. Я тоже не идеал.

— Я люблю тебя — это здорово… — полусонно бормочет Ярик.

Саша фыркает и целует его куда-то в лоб.

— Будем разговаривать строчками из твоего концерта? Тогда я вернусь к той части, где было про «пусть весь мир летит к чертям» и «не плачь и не бойся». И держись за меня — может, хоть так будешь загоняться чуть меньше?

Ярик хотел бы сказать, что и так держится, но слова оказываются неподъёмными какими-то, неуклюжими совсем, и выходит неразборчивое бормотание. Саша тихо смеётся, снова губами его виска касается, прижимает к себе чуть крепче:

— Вот и спи, давно пора.

Ярик путается пальцами в его растрёпанных волосах.

Впервые за долгое время ему снится что-то хорошее.

========== Счастье ==========

Саша просыпается — за долгое время впервые — не от кошмара и не от будильника. Лежит, не открывая глаз и слишком сонный, чтобы двигаться, и потихоньку вытаскивает ленивые утренние мысли из разных уголков сознания, вяло пытаясь определить какое-то непривычное ощущение.

Очень, надо сказать, странное. Давно такого не было.

Минут, наверное, через пять приходит понимание, что он просто выспался. Саша даже фыркает тихонько от этого осознания — вот уж правда, давно этакой странности не случалось.

Двигаться не хочется совершенно — слишком уж спокойно и тепло. Да и необходимости тоже нет.

Давно такого не было. Выходной, обалдеть можно. И бежать никуда не надо, и вообще можно из дома не выходить, и даже из кровати вылезать необязательно, хоть весь день валяйся под одеялом.

В плечо кто-то сонно вздыхает и с недовольным урчанием зарывается лбом куда-то между сашиной рукой и одеялом, от солнца прячась. Совсем закопавшись, выдыхает расслабленно и снова затихает, ровным дыханием по коже мурашки гоня.