«Какой же ты, Казьмин, придурок».
«Переписку с ней могу показать, поверишь?»
«Я тоже придурок и я безумно тебя люблю».
— Я тебя тоже, — севшим голосом выговаривает Саша. — Не надо переписку. Верю.
Ярик телефон швыряет куда-то на диван и снова Саше в глаза смотрит пугающе открыто — ни следа той стеклянности, которая Сашу на концерте напугала сильнее объявившейся вдруг девушки. Саша осторожно по щеке его проводит, стирая слёзы и не замечая, что плачет сам. Потом, не выдержав, прижимает к себе — изо всех сил, до боли, до дыхания пережатого; Ярик так же сильно, до синяков, впивается в его плечи. Плачет куда-то в шею, по-детски совсем, всхлипывая отчаянно и снова пытаясь что-то выговорить, но сокрушительное поражение терпя. Саша его в руках баюкает, уткнувшись в белые волосы. Устоять бы на ватных ногах…
— Я так пытался дать понять это, Саш, — шепчет Ярик получасом позже, когда эмоции дают шанс выдать связный текст, а они сидят уже, тесно друг к другу прижавшись. Ярик запястье его сжимает так, будто Саша вот сейчас уйти готов. Саша за плечи его обнимает так, будто Ярик вот сейчас растворится. — Я когда говорил… помнишь, я говорил, что концерт — это продукт моих чувств? Саш, полконцерта же тебе. S.O.S., он же по сюжету помнишь, где? Монолог тот Фёдора… что ты вдох и воздух, я же тобой только дышу, Саша, Сашенька…
— «Love of my life», — вполголоса подсказывает Саша.
— «Love of my life», — кивает Ярик. — И «я люблю тебя — это здорово», и «я к новой страсти не стремлюсь», и «лишь тобой дышать», и «я клянусь хранить тебя», и «трудно, так трудно мне быть самим собой», и «был красивым наш сюжет» я спел вместо «правдивым» в «Тоннелях», и что «никогда так больше не ошибусь»… и вообще, Саш, веришь? — у него голос срывается.
— Верю, — шёпотом говорит Саша. Целует его в висок. — Всё хорошо, я верю, ш-ш-ш…
Ярик цепляется за него понадёжнее. Пережидает новый приступ рыданий. Саша ласково его волосы перебирает.
— Я даже не сразу понял, что не так, представляешь, насколько руина? Смотрю на тебя на «Unravel» и молюсь, чтобы смочь к тебе не кинуться и номер не запороть, ты так это пел, ты… ты прощался, выходит? Саш?
Саша молча кивает.
— Я так испугался, когда в антракте тебя не нашёл, а Аня мне сказала, что… и трубку ты не брал, и на сообщения не отвечал, и ничего, и я просто… — Ярик снова всхлипывает. — И потом, когда после… ты с такой болью и злостью смотрел, и чужой совсем, и будто правда ударить готов — а может, и стоило бы, а?
— Я бы тебя никогда не ударил, — качает головой Саша. — Что бы ни случилось. Ты, конечно, руина, — он слегка щёлкает его по носу, — но я всё равно тебя люблю. И «теперь не хочу тебе делать больно», — пропевает он высоким голосом.
Ярика передёргивает, слёзы на глаза наворачиваются опять.
— Я твой «Unravel» больше никогда нормально воспринимать не смогу, — шепчет он. — Я не думал, что это будет… вот так. По эмоциям и вообще…
— Подумай с точки зрения шоу, — со вздохом советует Саша. — Смотрелось, наверное, круто. Если ты мне ещё объяснишь, к чему этот цирк с женитьбой…
Ярик долго молчит, будто собираясь с силами. Потом выдыхает очень тихо и медленно, будто слова — камни неподъёмные:
— Мне в последнее время… писали… разные вещи. Про ориентацию и что я… ну… что меня на сцене такого… не должно быть.
— Угрозы? — хмурится Саша.
— И угрозы тоже, — Ярик, будто замёрзнув, прижимается к нему поплотнее. Саша осторожно гладит его по плечу, поняв, что его снова начинает трясти. — Разное. И подкараулить обещали. И вообще. Заигрались мы, Саш, — он поднимает голову. — Расслабились. Забыли, где живём. Меня и спустили… с небес на землю. А Аня хорошая, она правда меня спасла, честно говоря — теперь слухи стихнут и мы с тобой можем, ну, жить. Просто чуть осторожнее.
— Покажешь хоть, что писали? — медленно спрашивает Саша. — Почему не говорил?
— Да ну, зачем тебе грязь эта, — дёргает плечами Ярик. — Я удалял всё, блокировал, да всё равно же лезут. Сейчас, может, успокоятся. Саш, я п-правда бы никогда… за твоей спиной… я… веришь?
Саша прижимает его к себе, гладит по спине и плечам, легонько дует на лоб и целует белые, будто седые, пряди. Ярик в его руках расслабляется постепенно. Плакать перестаёт и нервно ногой дёргать; дышать начинает ровно едва ли не впервые за вечер.
Ярик засыпает, так его и не отпустив, и прижимается отчаянно даже во сне, будто — будто? — боясь потерять. У Саши по-прежнему дрожат руки и сон упрямо не идёт. Саша ему в четвёртом часу утра длинное сообщение пишет — с утра оно, наверное, ванильным покажется до приторности, но сейчас Саше высказать очень важно, а там уже будь что будет.
Телефон Ярика пиликает где-то под диваном.
— Руина, — шёпотом фыркает Саша, откладывая свой на тумбочку.
Засыпая, Саша чувствует, как чуть крепче обнимают его худые руки.
Саша рукам этим верит.
========== Держаться ==========
Комментарий к Держаться
Верена: ладно, я не буду писать про этот концерт.
Верена: пишет «Похороны»
Верена: ладно, я выплеснула эмоции, теперь переключаюсь на аушки.
Верена: пишет «Верить»
Верена: окей, всё, теперь точно аушки.
Верена: …
Верена: i’m soft.
Саша на коленях стоит и головой бессмысленно мотает; в глазах только боль плещется и чужая чья-то тьма. Саша хрипит и ногтями до крови раздирает шею, будто это поможет сделать вдох. Саша отчаянно пытается в ы д е р ж а т ь.
То, с чем он борется, не оставляет ему ни шанса. Обоим — ни шанса; оба знают слишком хорошо, что существо сашину личность, душу саму разрушит до конца и за Ярика потом примется.
Сашу судорогой бросает в сторону; Саша взглядом находит Ярика и на миг — всего на миг — сквозь боль, сквозь падающие на лицо волосы, сквозь тьму прежние зелёные глаза смотрят.
Саша до слёз испуган. Саша бороться пытается, потому что испуган не за себя.
— Беги, — хрипит он. — Помни… — и воем боли захлёбывается, скорчившись на земле.
Яр жмурится. Саша спастись уже не надеется, не надеялся никогда; Саша хочет спасти хотя бы его, а он… он может. Он может…
Разрушить всё он может. Разрушить — и спасти обоих, а?
Яр не уверен, что ему такое спасение нужно.
Яр медленно, как в трансе, опускается рядом с Сашей на колени и смахивает с его лба волосы, открывая глаза. Саша уже не мечется и не воет, дрожит только всем телом — крупно, страшно; у Саши ни сил нет, ни дыхания; Саша его н е у з н а ё т, взгляд пустой абсолютно, бессмысленный, тусклый.
Сдавшийся.
Сейчас или никогда.
Яр касается его виска.
Яр не уверен, что его пугает больше: то, как много в сашиных мыслях этой чужой, чуждой тьмы — или то, как там много самого Яра.
Или, быть может, то, как тьма и Яр сплетены: от одного не избавишься, не выдрав другое с корнем. Он знал это и заранее. Он очень не хотел верить.
Он должен.
В зелёных глазах узнавание проглядывает и отчаяние, Саша за руку его цепляется с умоляющим «не надо!». Ярик этот взгляд, кажется, никогда уже не забудет. Ярик хриплого «помни!» — не забудет.
Ярик Сашу не забудет. Просто не сможет.
Ярик отчаянно надеется, что каким-то чудом у них снова будет шанс. Ярик стирает себя из его памяти. Воспоминания калейдоскопом пробегают, растворяясь; у Саши слёзы текут по щекам и взгляд к яровым глазам прикован зачарованно, Саша запястье его сжимает, будто удержать — удержаться — пытается, и шепчет что-то беззвучно.
Ярик этот миг продлил бы на вечность, будь его воля; Ярик вечность сидел бы так, деля сашины воспоминания на двоих, лишь бы финал не наступал так скоро. Ярик не задумывался никогда, как много этих воспоминаний (слишком мало, чтобы надышаться, слишком мало для вечности, слишком мало, боже, они столько всего не успели).
— Прости меня, — выдыхает Яр и последним усилием сжигает свой образ в его сознании.
У Саши глаза расширяются от внезапной боли и пальцы на руке Ярика судорогой стискиваются. Яр его в какой-то светлый сон погрузить успевает, прежде чем падает обессиленно рядом; существо обжигает обоих холодом напоследок и исчезает, будто не было.
