— Как бы я ни кричал, — говорит Саша, будто мысли подслушав, — это не я. Ладно?

Ярик кивает и находит в себе силы от него отцепиться. Саша смотрит серьёзно.

— Ярик?

— Ладно, — запоздалым эхом повторяет тот. Кое-как улыбается.

— Я рядом, — Саша хлопает его по плечу.

У Саши улыбаться получается лучше.

Саша, действительно, рядом — Лена на них смотрит, улыбку пряча, Кирилл с Верой переглядываются так понимающе, что тошно становится; Саша дурью мается всё первое отделение, в юбке снегурочкиной танцует, на «Часе испытания» в зале прыгает, как фанат на рок-концерте, просит спеть «Жар-жар-жар», к небритости прикапывается и смеётся бесконечно, под весёлыми искорками в глазах тревогу пряча.

«Я здесь, с тобой, и я люблю тебя».

Ярик тревогу всё равно видит — сложно не заметить, когда они за кулисами рядом всё время и «построить новый мир» залу обещают с расстояния полуметра друг от друга. Ярик его за вытянутую руку хватает неожиданно, заставив рассмеяться до слёз; Ярик тоже делает вид, что всё в порядке.

«Я тоже».

— Сиамские близнецы, — хмыкает Кирилл в антракте, обмахиваясь накладной бородой.

Ярик только плечами пожимает и садится к Саше ещё поближе; Ярику всё равно уже, что кто подумает, лишь бы ожидание тягостное кончилось. Перед выходом Саша на миг прижимает его к себе. Ярик, воровато оглядевшись, быстро тыкается губами в губы.

У Саши уже дурной огонёк в глазах и азарт с тоской пополам. Ярику уже не по себе.

— Ну держись, конец тебе, — встряхивается Саша, в настроение входя.

Ярику хочется по-детски руки над головой домиком поставить и зажмуриться. Ярик в последний момент меняет этот жест на крест, в глаза глядя — «Саш, стой, не надо» — впереди ссора ещё, а Сашу уже слишком несёт, Саша его за руку дёргает больно, до синяков хватая.

Ярику страшно. Ярик в его глазах Иуду видит и ярости с болью пополам слишком много. Саша сейчас чужой, Саша теряется, Саша не играет уже давно — играл ли когда-то?

Ярик тянется к его лицу, как во сне; ласково щеки касается, давя желание зажмуриться и не смотреть. И на пару секунд — он выдыхает — на пару секунд это снова Саша.

Испуганный почти. Растерянный. Взъерошенный.

Родной.

Ярик боится чуть меньше. Слёзы сдержать — чуть легче.

…всё равно не получается.

Саша после «Гефсимании» сам будто расплакаться готов. Саша его к себе прижимает, со сцены подняв; у Саши крупно дрожат руки и сердце колотится, будто рёбра сейчас пробьёт.

Ярик сбежать за кулисы счастлив. Саше в шею уткнуться, губами к бьющейся венке — счастлив. Снова и снова убеждаться, что там, на сцене, не он был, что этот, настоящий, человек — родной и никогда бы…

Лена впихивает обоим по шоколадке и молча Ярика по голове гладит. Утюпин врывается на «щас пару кадров, разденьтесь быстренько», вызывая нервный смех. Всё вроде бы нормально, только стылого ужаса отголоски никак не пройдут, когда ярость в знакомых глазах, когда на миг показалось, что вот сейчас Саша просто…

У Саши взгляд виноватый и тоскливый. Саша не говорит ничего, просто с м о т р и т и будто отойти от него боится, то и дело касаясь и наплевав окончательно на попытки прятать ото всех не-дружеское. Ярик старательно делает вид, что всё в порядке.

— Может, не поедешь? — говорит Саша, когда они прощаются. — Останься, ну к чёрту их всех.

— Я не могу, — криво улыбается Ярик, — ты же знаешь. «Бессовестный» и вообще… идей куча! Работать надо!

Сашу его показной энтузиазм не обманывает, конечно; Саша слишком хорошо его знает, но делает вид, что поверил. Яру от этого ещё, пожалуй, хуже.

Саша слегка толкает его в плечо:

— Иди уже тогда, опоздаешь. И, Ярик…

Тот, шагнувший уже к двери, оглядывается. У Саши лицо потерянное какое-то, взгляд скользит рассеянно, в конце концов на Ярике фокусируясь.

— Если что, звони. Ночью, не ночью…

— Это жестоко, Саш, — улыбается он. — Тебе спать иногда надо.

— Ага, — кивает тот. — Но ты всё равно звони.

— Ты тоже.

Ярик коротко — криво — улыбается на прощание и убегает, пока окончательно не решил остаться.

Ярик в поезде спит урывками — слишком устал, чтобы видеть сны, и слишком взбудоражен, чтобы спать нормально. Ярик днём работает-работает-работает на больном каком-то энтузиазме, планомерно себя загоняя. Ярик ночь спит без сновидений, будто в чёрную дыру провалился, ледяную, не приносящую отдыха, но и кошмаров тоже. Вскакивает ранним утром, но теперь подготовка концерта так, как вчера, не идёт, стопорится, и устать до нужной кондиции просто не получается.

Ярика сны догоняют всё-таки, подкараулив у кровати в полутьме и выждав час или два, чтобы он поосновательней успел запутаться, как в сетях, в одеяле.

Снится Саша… наверное, Саша. От Саши там только внешность, честно говоря, и в зелёных глазах даже тени нет знакомого и родного, и в голосе — ничего близко похожего на тепло.

Ярик только пятиться от него и может, задыхаясь и отчаянно в его глаза вглядываясь — хоть что-нибудь ища, Сашу ища. Потом не выдерживает, зажмуривается — но всё равно, как это бывает во снах, видит.

Сашин голос хлыстом бьёт; Ярик слов за паникой не слышит, одной интонации хватает.

Саша руку заносит над его головой…

Ярик просыпается. За окном визгливо орёт, удаляясь, разбудившая его сирена.

Ярик н е в ы д е р ж и в а е т.

— Саш, — хрипло шепчет он в трубку, — Саша… Саш.

Все слова забылись, кажется, одно имя осталось — чуть шипящим выдохом на губах; единственным, за что уцепиться удаётся; родным невозможно, сейчас бы в знакомое плечо его шептать сквозь слёзы, умирая немножко внутри от бережных тёплых ладоней на лопатках и поцелуев в макушку, от хрипловатого спросонок «я с тобой», от ласковых пальцев на скулах и висках, стирающих мокрые дорожки, будто не было, от встревоженного взгляда близоруко прищуренных глаз…

— Что?.. — сонно бормочет тот. Потом, видимо, разобрав что-то в его голосе, просыпается резко: — Ярик, эй! Что случилось? Я здесь, я слушаю. Что такое?

— Я просто…

Горло пережимает истерика, и он обречённо жмурится.

— Ярик, — окликает Саша встревоженно, — ты со мной ещё? Всё хорошо, я здесь. Дыши. Тебе… приснилось опять? Или случилось что?

— Приснилось, — он сглатывает. — Извини. Можно, я приеду? Сегодня?

— Приезжай, конечно, — у Саши голос серьёзный очень. — Когда хочешь. Только не смей за руль в таком состоянии, а?

Ярик хмыкает негромко; сердце где-то в глотке колотится, мешая воздух в лёгкие протолкнуть.

— Ярик, — мягко зовёт Саша. — Дыши.

— …не могу?..

— Со мной дыши. Можешь.

Ярик его дыхание в трубке слышит, подстроиться пытается, чтобы перестать задыхаться; получается только через несколько бесконечных минут. Начинает разбирать смех.

— Ты плачешь там, что ли? — сразу реагирует Саша. — Ярик? Подожди, нет, ты смеёшься. У тебя истерика? У тебя там есть хоть валерьянка или, я не знаю, что-нибудь?..

— Ты всё-таки АСМРишь, — сквозь смех выдавливает тот. — Не… не формат канала… да?

— Ненавижу тебя, Баярунас, — устало выдыхает Саша. Тут же спохватывается, ещё до того, как Ярик резко замолкает: — Стоп, нет! Забыли. Не ненавижу. Ярик? Я херню ляпнул. Забудем? Пожалуйста. Я не имел этого в виду. Клянусь, я не имел этого в виду. Прости. Ярик?

Тот кивает, забыв, что собеседник его не видит. Всхлипывает. Сердце, пропустившее удар, решает отыграться — колотится, как сумасшедшее, птицей бьётся о рёбра.

— Что тебе приснилось? Расскажешь?

— Не… не сейчас, можно?

— Можно. Ярик, не лезь за руль, ради бога.

— Меня иногда пугает, как хорошо ты меня знаешь.

И не шутит совсем. Действительно — знает. Будто мысли умеет читать, будто ч у в с т в у е т всё чуть ли не раньше, чем сам Ярик осознаёт.

Действительно, иногда пугает. Чаще — восхищает, греет мурашками по коже.

— Я с тобой, — говорит Саша.

Будто знал, что сказать нужно. Что Ярику услышать — нужно.