«Вот только никто из наших такое никогда не видел и не ел», — уныло растянула Марго, припоминая липкую рисовую кашу, сваренную будто в водо-молочном растворе, а оттого ставшую склизкой и пахнущую… соответствующе. Словно воду для готовки набрали из-под крана и не прокипятили, вот и пахла она тиной. Прямо как на берегу залива. Снегирёва поёжилась, оттянула уголки губ и, проходя мимо женщины в добротном пальто, с завистью осмотрела её.

Маленькая с металлическими прутьями корзинка была наполовину заполнена и выглядела совершенно странно в пухлых руках дамы, формами похожей на директрису. Женщина стояла у прилавка с молочными продуктами, на её носу сидели очки, и она приметливо изучала этикетки в поисках срока годности посвежее. Снова из зависти скользнув взглядом по наполненной корзинке, Марго поёжилась от холода отдела, свернула в следующий и протянула: «Когда-то я смогу также: приходить, выбирать и не думать о том, сколько платить. Просто платить»

Снегирёва мыслям кивнула — они ей понравились, и она пообещала себе сделать всё, чтобы этого добиться потом, в будущем, да напомнила себе: воровство пока было крайней мерой, а сегодня она вообще пришла не ради этого.

Наконец, впереди уже виднелся небольшой стеллаж с соусами, крупами и прочей сухой продукцией. Среди полок Марго цепко подметила необходимую сгущёнку, сжала руками бумажку и, воровато оглядевшись, подошла к стеллажу увереннее. В обеденное время продавцы всегда обнаруживались на кассах, обслуживая посетителей, число которых становилось больше, и старик-охранник бдел там же. Так, в залах почти не оказывалось никого из персонала, чем Марго и поспешила воспользоваться.

Остановившись у стеллажа, она достала записку — порядком помятая и размокшая от потных из-за нервов ладоней бумажка потеряла свою прочность, потому напоминала больше носовую тканевую салфетку. Марго бережно развернула её, сверилась со сроком годности в столбце с кодовым словом «СЩНК» и посмотрела вверх. Необходимое к поиску: двадцать шестая партия седьмой месяц двадцать девятое число четвёртого года, то есть двух тысяч четвёртого года. Годность до двух тысяч пятого с сохранением предыдущих номеров.

«Угу», — Марго сунула бумажку обратно, качнула головой вправо-влево и, убедившись в отсутствии надзора, полезла перебирать сгущёнку. Дело оказалось посложнее: первые ряды едва ли походили по значениям, как и вторые, третьи… Марго залезала всё дальше и дальше, постепенно теряя азарт и падая в сомнение: что если вообще увиденное тогда на складе было как раз заказано сейчас, чтобы приготовить чего для детей и раздать? А тот увиденный Сергеем сухокожий и тощий щегол всего лишь ухаживал за директрисой? Пускай Лариса Иннокентьевна грымзой была, но как там в слащавых «ненаших» мультиках? Всех любовь изменит? «Может, и подобрела бы», — рассудила Марго, хмыкнула и сосредоточилась.

«Нет».

Ведь как тогда объяснить тот кусочек похожей ленты-бирки с банки, какую Марго умыкнула на прошлой неделе?

…

А никак. Адрес, пускай и повредившийся, сохранил точную копию тех бирок, какие были на целых банках со склада.

То-то же!

Тогда она подумала над другим — что, если сгущёнку не расставили, маленький срок же. Вышло тоже резонно. Марго сунула руку в самый — насколько дотягивалась — дальний конец, нащупала очередную банку и замерла: пальцы ощутили липкость. Сначала Снегирёва предположила, что банка повредилась, но с трудом достав её с самого зада, разглядела, что банка была цела, а вот руки утонули в остатке клея на обёртке — как раз там, где должна была пролегать алая бумажка принадлежности к батору.

Снегирёва застыла, ощущая поднятый в груди трепет, ме-е-едленно повертела банку в поисках даты и увидела её на донышке выбитой: двадцать шестая партия седьмой месяц двадцать девятое число четвёртого года, годна до двух тысяч пятого.

В точности такая, какая была написана на клочке бумажки в кармане! Марго заставила себя выдохнуть, после скривилась — жаль, а теория насчёт хахаля директрисы была здоровской!

«Ну и пусть», — хмыкнув, она отставила банку обратно и уже потянулась к списку, как её схватили и дёрнули в сторону. Марго не успела и пискнуть, лишь уставилась во все глаза на женщину в грязно-жёлтой манишке.

— Вот ты и попалась, ворюга малолетняя!

Марго попыталась дёрнуться, но толстая ладонь слишком крепко держала детскую. Холод сковал грудь, оттого она не смогла сказать и слова, только продолжала смотреть на женщину. Продавщица, чьи редкие волосы держались на макушке благодаря пышной грязной резинке, осклабилась. Марго поплохело сильнее от вида грязно-жёлтых, словно в тон манишке, зубов, какие бывали у людей, постоянно курящих. Но воспитанница вспомнила другое: сказки и мультфильмы распавшегося государства о людоедах и тварях, жравших людей.

— Михалыч, я поймала её! Чаво-сь делать будем? — Продавщица потащила её ближе к кассам.

Марго взвыла, упёрлась и попыталась вырваться. Женщина была сильнее и наоборот дёргала её на себя так, что вскоре сильно заныло плечо.

— Кого “её”? — раздалось впереди.

— Да шпановку!

— Ту самую? — Шаги приближались.

— Ага! — Продавщица так и засмеялась — довольно и мерзко.

Марго попыталась её ударить по ногам, но промахнулась, а после её выкинули вперёд. Тяжёлая рука легла на нывшее плечо и сжала его. Девчонка, поморщившись, увидела возвысившегося над ней охранника — такой же широкий в области талии, он склонился над Марго и осмотрел её, как и привлечённые ситуацией мирные покупатели, ожидавшие очереди на кассу. Марго видела их, подмечала, как многие, сталкиваясь с её взглядом, отводили свой и спешили ретироваться за стеллажи, отвернуться или вовсе покинуть магазин. Снегирёва вдохнула, нахмурилась и уставилась на охранника — никто ей не поможет, баторцы всегда за себя сами.

— Ничего я не крала, — выдохнула она, тщетно стараясь не дрожать — как голосом, так и всем телом. Было жутко страшно и холодно.

— Врёшь! — тут же взревела продавщица и тряхнула её за плечо, на что Марго зашипела — больно!

— Не вру! — вскрикнула она в ответ, дёрнула руками и попыталась вырваться.

— Узбакойся, — с отчётливым диалектом рявкнул охранник.

Марго притихла, как и продавщица. Исподлобья она глянула на охранника, не понимая, к кому он точно обращался — к ней или к своей «напарнице». В опустившейся на магазин тишине послышались возмущения стоявших в очереди покупателей. Они требовали открыть вторую кассу, и Марго поддалась заискрившейся надежде — быть может, с ней не захотят возиться и отпустят?

«Ну, пожалуйста…»

Видимо, жизнь ответила коротко: «не пожалуйста», раз прозвучало следующее:

— Нечего шум городить. Отведи в подсобную, там Арсенович приедет, пускай с ней сам разбирается, а ты на кассу дуй, — коротко ответил охранник, и его слова разбили только-только оформившуюся надежду.

Продавщица дёрнула её в сторону, повела куда-то меж стеллажей в самый дальний конец, Марго забрыкалась, завопила и попыталась как-то вырваться — и всё без толку! Взрослая была многим сильнее, чем баторка тринадцати лет. Но кое-что Марго всё же смогла: когда та отворила дверь подсобки, она вцепилась зубами в её руку, да, ощутив полученную от неожиданности свободу, дёрнулась. Поздно. Её обматерили, схватили за ворот куртки и кинули в подсобку.

Дверь закрылась на ключ. Марго вытерла рукой рот, в котором остался горько-солёный привкус чужой потной кожи, осмотрела крошечное помещение и сплюнула под ноги. Мерзость! Скривившись, Марго перекатывала на языке слюну до тех пор, пока вкус почти не исчез, затем поспешила достать фонарь.

Зажёгся он только с третьего раза — батарейки были совсем дохлые, а новых так и не удалось достать, да и сложно это: ведь в этом фонаре они были огромных, толстых как кулак размеров. Марго обвела лучом света подсобку и нахмурилась: крошечная, она была лишена окон, через которые можно вырваться. В её дальнем конце были свалены мешки с мукой, сахаром и солью, а справа и слева высились закрытые ящики — не то для одежды, не то для хранения каких других принадлежностей. Больше из наивной надежды Марго подёргала ручку дверей — заперто! — после отошла и плюхнулась на ящик с мукой, подняв тем самым вокруг себя белые испарения. Отогнав их рукой, Снегирёва выключила фонарь, чтобы поберечь заряд, выдохнула и прикрыла глаза — горе-воровка из неё вышла. Не попалась на настоящих актах воровства, но была поймана тогда, когда пришла без цели воровать.