Пока в сознании Разумовского вырисовывались красочные и пёстрые образы диаметрально противоположных по стилю барышень в тон проложенной логической цепочке. Задержав образы подольше, Сергей пошёл на варварство — продолжил искать эту «целостность». Ведь, допустим, хулиганистый быт существовал не только в пригороде, тогда… быть может, по ночам просто происходила трансформация?

«Как у оборотней, допустим», — Сергей хмыкнул и, закинув голову повыше, разглядел, как на пышном дереве появилось больше воробьёв. Последний, усевшийся на ветку, имел светлую окраску. Следовательно, была и «последней».

«А если, наоборот, ночью это пышный светский образ?» — подумалось Разумовскому, и он, продолжая раскручивать логическую цепочку в голове, считал параллельно всё больше прибывающих воробьёв. Ведь у Санкт-Петербурга были разводные мосты: поистине красивое зрелище, которое обретало своё таинство в ночной период. «Но разве и хулиганистая версия не могла обладать таинством? Ведь не все же люди в спортивках по определению — плохие? Вот, допустим, Ол…»

На вопросы Сергей не успел дать ответа. Где-то за углом магазина, у которого он замер, раздались резкие пререкания. Сергей моментально плюхнулся обратно на пятки, повернулся в ту сторону и несколько секунд вслушивался. За них только разве что воробьи расщебетались, да откуда-то далеко-далеко с порывом ветра принесло треск сороки — бело-чёрная, очевидно, извещала другую пару о наличии рядом опасности. Зачастую «речь» шла о кошках близ гнезда.

«Опять ты о птицах», — помотав головой, Сергей выкинул из неё приметы, зато в сознании теперь оба образа барышни Питера с лёгкостью перемешались, явив что-то среднее: с высокой причёской, белым лицом и манерами, зато в спортивной одежде и в побитых кроссовках, да и ещё веер, какой использовался как оружие. Вполне себе грозно и культурно?.. Вздохнув тяжело, Разумовский оставил размышления о целостности образа до лучших времён и дрогнул, когда выкрики повторились.

Любопытство сгубило кошку или птичку — так и сейчас интерес превысил предостережение об опасности. Сергей, осмотрев относительно пустую улочку, двинулся к углу и, прислонившись у края к серому бетону, осторожно выглянул. Паника оказалась напрасной — всего лишь люди спорили. Напротив сотрудников в грязных жёлтых (а из-за пятен казавшихся больше блёклых) манишках стоял мужчина, контрастирующий видом: накинутая поверх вроде бы голого тела бирюзовая спортивка с угловатым голубым узором совершенно не шла к чёрным классическим брюкам, о чьи стрелки, как показалось Разумовскому, можно порезаться. Лицо также острилось, хотя брови, наоборот, пушистились настолько, что меж них совсем не виделся зазор, словно те срослись.

Мужчина в брюках указал на погрузочный вход и, рявкнув что-то на сильном диалекте, направился к припаркованной недалеко девятке. Работнички за ним. С протяжным скрипом открылся багажник, голоса стали громче, но вот разобрать, о чём говорили, Сергей всё ещё не мог — мешал до жути страшно-сильный диалект, отчего он вскоре предположил, что работнички переходили и вовсе на какой-то иностранный. Не русский.

Заинтересованный Сергей подался ближе, пристал на носки, вытянул голову и …

— Чего пыжишь? — бойко раздалось слева, на что Сергей так и дёрнулся. От внезапности действия он юркнул к стене спиной да ударился об неё затылком, на что рядом хмыкнули.

— Марго… — протянул он, жмурясь и трепля себя чуть выше ушибленного места.

Марго посмотрела на него с искренним непониманием, будто это не она только что тихо подкралась и напугала его вопросом, а может, это Сергей настолько увлёкся попыткой «расшифровать» диалектные фразы, вызвавшие такие бурные споры у сотрудников.

— Что-то интересное?

Марго также заглянула за угол, Сергей за ней, но оба успели ухватиться взглядами за работников, которые скрылись за дверьми, и за мужчину, который, захлопнув багажник, что закрылся с прежним протяжным скрипом, успел зайти за сотрудниками до того, как дверь закрылась бы на доводчике.

«Странные дела», — решил Сергей, но вслух пробормотал другое:

— Думал, но неважно. — Отвернувшись, он пригляделся к Марго. Наброшенная поверх формы курточка, бывшая подруге больше на несколько размеров, теперь пухла и контрастировала с бледными худыми щеками.

«Странно, что ещё не поймали», — подмечая различия, подумал Сергей. Марго, впрочем, совершенно не заинтересовалась ситуацией на погрузочной, да и не тревожили её различия. Беззаботно пожав плечами, она качнула головой в сторону улицы и предложила:

— Идём тогда?

И тут.

— КР-КР-КР!

Теперь Марго испугалась: она дрогнула, подняла плечи и, втянув в них голову, зажмурилась, а вот Сергей мигом сообразил, где источник, потому посмотрел наверх. На месте, где сидели воробьи, сейчас восседал огромный пухлый ворон. Мелкие же птицы обнаружились выше — кто на макушках, кто на соседних деревьях, кто вообще поспешил ретироваться на другую улочку. Птица покосилась на ребёнка, который тепло ей улыбнулся.

И на положительную эмоцию ворон ответил суровым и коротким:

— КА!

Перья на зобе так и вздыбились при крике, на что Сергей растянул губы в улыбке шире. Точно, ворон.

— Ух, зараза! Чего разоралась? — Марго не отличилась благосклонностью к пернатому. Спрятав руки в карманах, она посмотрела на сидевшего на ветке — ворон, дёрнув хвостом, покосился теперь на девчонку.

— Видимо, поджидает, что чего вынесут, как и воробьи, — протянул Сергей.

— Угу, верно, — Марго вдохнула. — Ладно, — она ткнула локтем в локоть друга, — пойдём. Нечего ворон ловить.

Судя по замеченной улыбке, фразеологическим оборотом Марго осталась довольна. Она заложила путь на улицу, которая вела к батору, а вот Сергей, поспешивший её нагнать, всё-таки подыскал, к чему прицепиться.

— Вообще, это ворон, — поправил он её. — Потому воронов ловить.

Марго резко выдохнула, Сергей хмыкнул.

По правде, за последние больше полугода знакомства подобные правки на предмет неочевидной разницы в словах и выражениях стали почти обыденностью для каждого, только Олег порой не выдерживал в период споров и, бормоча что-то под нос, ретировался куда подальше.

Марго приняла негласно брошенный вызов.

— Почему это ворон? Это может быть вполне ворона, — настаивала она. — Они у нас здесь и чёрного подвида бывают.

Сергею моментально нашлось чем крыть:

— Вороны кричат протяжнее. Да и водятся твои чёрные вороны только на Востоке, не у нас.

— Чего это они моими стали? — фыркнула она да вскинула чуть голову, словно пытаясь отыскать предмет их спора, но на ветках шелестевших деревьев только воробьи и ютились, да иногда и облезлые чахоточные голуби. — Мне вот… м-м-м, воробьи нравятся! — поймав на себе хитрый и полный сомнения взгляд Сергея, Марго поспешила утвердить фразу:

— Маленькие, юркие и бурые. И везде есть. А если устраивают погоняло, так настолько шумно, что сразу видно и слышно.

Сергей присмотрелся к деревьям, вспоминая, как на групповом задании по труду они скворечники делали. У них с Олегом вышли… м-м-м. Сносные. Не такие, как у старшаков прошлых лет — идеальные и зачищенные до миллиметра — но жить вроде можно. Волков гордо обозвал их коммуналкой, Разумовский раскрасил под цвет дерева, на котором и крепили потом скворечники. Да и воробьям понравилось, отчего из скворечника он стал воробьятником, а место, где эти обосновались, теперь напоминало обшарпанные кварталы их пригорода — такие, в каких по ночам собирались подростки или старшаки батора. Зайти другой «птице» на территорию не позволяли — выгоняли, и это в лучшем случае.

«И вправду, шумные», — припомнив, как воробьи прогнали скворца, Разумовский вернулся к «птичьему вопросу»:

— В любом случае, то ворон. У него и клюв крючком. — Марго рядом вздохнула, покривила губами, а Сергей воспринял это как подстёгивание к диалогу, потому продолжал сыпать фактами, добивая:

— А когда каркал, у него перья на зобе взъерошились. Потому точно ворон.