Что для тебя свобода?
Студент-недоучка, сможешь вывести формулу?..
Под подошвами 13-дюймовок чавкнул пропитанный влагой мох. К чертям! Перепрыгивая через змеящиеся по кривой тропинке узловатые корни, вперед — сквозь кусты. Слава яйцам, на лужайке пусто. Даже Очкастая свалила. На хуй шлем. Пусть в кофре отдыхает. Плавный поворот ключа. Родная шероховатость рукоятки. Ликующий рык. Мотора и зверя, поселившегося внутри с самого рождения. Капрал дышит скоростью, ветром, уходящей в небо дорогой. Зверь тоже любит скорость, горизонт, мир на грани. Это его пища. Настоящая. Не окровавленный кусок мяса. Не костный мозг. Ветер. Свежий ветер осеннего Айдахо еще не забывший летние полдни.
Свобода равняется: дорога плюс…
Нет второго слагаемого.
У него волосы пахнут печеным каштаном, глаза — цвета Калифорнийского залива, губы с привкусом черешни.
У него…
Настоящее название задрищенска, на главной улице которого взгляд уперся в засиженную голубями статую отца-основателя, Капрал пропустил. Только заметил на облезлом указателе «3785 жителей». Пришлось сбавить обороты. В таких одноэтажных городках всегда есть три места: тошниловка тетушки Нэнси, бар старого Бобби и мотель тараканы-в-оплату-не-входят. В первом можно получить стейк весом в три фунта под пинту местного пивасика. Во втором — ввязаться в старый добрый мордобой с воплями «уебу, скотина!!!» и бутылкой по черепушке. В третьем, при подходе «культурно в рыло», получить у владельца незасранный номер с ассортиментом бухла, употребив которое, завтра очнешься-таки на этом свете. Забегаловка оказалась частью сети «Домашняя выпечка». Мимо нее Капрал пронесся, поддав газу. Хватит с него Кирштейнов. Даже опосредованно. Бар «Вечер трудного дня» выглядел перспективно: несмотря на полдень, возле него уже тусовались персонажи с трехдневной щетиной на проспиртованных мордах. Заглянуть? Только если отдых закончится в «браслетах» и КПЗ, придется тормошить Доука. В манду. Лучше в мотель. Бухло, кровать, вай-фай, порнуха.
Одиночество.
Оно было прервано на середине первой бутылки красного тенессийского. СМС-кой шиложопой Очкастой «Куда свалил?». Отправив логичный ответ «Туда, где тебя нет. Вернусь утром», снова развалился в застиранной серости покрывала. На дисплее айфона стероидный бородач рвал в лоскуты кишку дрыщеватой пидовки. С силиконовых губ слетали фальшивые стоны страсти. Мерзость. Трубка отправилась на стоящее возле кровати кресло. Заказать что ли хавчика?
Что ты делаешь сейчас, козявка нахальная? Возишься с заказами в мастерской? Ночью давал сладко. Сам на хер насаживался. Струей кончал — аж глаза закатывались. Скулил в ладонь. Прижимаясь, терся, влажно дышал в макушку, дылда чертова. Сосал так, что — дрожь по телу и волосы на жопе дыбом. Только потому, что Очкастая приказала? Клуб решил??? Заглянув золотистым лучом в приоткрытое окно, солнце простилось до завтра. Номер окончательно приобрел оттенок дохлой мыши. Ривай свинтил вторую пробку. И как он до сих пор не сдох?..
Похмельным утром, добыв из автоматов у ресепшена шоколадку и четыре банки колы, запихнул все в себя на стоянке и в путь. Возвращаться не так ярко. Но шоссе сухое, а ветер побаловал теплым ароматом печеного каштана.
Пристроив чоппер у затраханной елки, махнул дымящей на веранде Ханджи. Та отсалютовала чинариком:
— Утречка, злобный карлик. Эрен в мастерской. Сражается с Сашиным триумфом. У него кикстартер «дерется». — Стащила с горбатого носа окуляры, повертела, ехидно подмигнула, водружая обратно. — Ночевал дома у Шадиса. Фар с Иззи за твоей любовью в четыре глаза смотрят.
— Спасибо за сверхценную инфу, — процедил сквозь зубы, но от сердца отлегло.
И зачем-то поплелся к знакомому валуну. Растоптанный вчера мох подсыхал красно-коричневыми лохмами. Мошкара снова вилась стайкой черных точек над седым камнем. Почти неслышно бормотал о чем-то вдалеке водопад. Под ноги опустился жухлый лист. За ним — другой. Спокойная обреченность увядания. Капрал положил ладонь на гладкий выступ, словно ожидая почувствовать биение сердца древнего существа.
Глухой утробный звук разметал в клочья зыбкость тишины индейского лета. Вздрогнул вросший в землю валун. Левое ухо заложило на доли секунды. Инстинкт морпеха взвыл учуявшим беду волчарой. Времени на обстоятельный анализ «какого хуя?» и «что за нафиг?» явно не было. Ривай бегом вывалился из ежевики на измочаленную лужайку. Чёрч и Магнолия уже сидели по седлам. Ответив на вопросительные взгляды резким кивком, он кое-как нахлобучил шлем. Чоппер отозвался послушным урчанием. Над желтизной вязов застилал осеннюю синеву грязно-серый дым. Похоже, на окраину сонного городишки свалился крупомасштабный пиздец.
Пройдя поворот, увидел впереди знакомый каштановый хвост. Эрен выжимал из пердящего харлея последних лошадей — за «дукати» сержанта не угнаться на развалюхе. Чокнутая неслась далеко впереди. С боковой улочки попытался было вырулить «ford crown vic» конторы шерифа Найла, но притормозил, пропуская «крылатую» тройку.
— У преподобного рвануло! — рявкнула Очкастая, едва Капрал поравнялся с ней. — Спрингер за ним присматривал, чтоб обоих фурой переехало.
— Арсенал?
— Арсенал тоже, — блеснув из-под шлема очками, Ханджи рывком свернула на пыльную Морнинг стар роуд.
К густому рокоту байков присоединился ровный гул пламени. Сквозь бархат голубых елей и поредевшие кроны вязов, заглушая мягкие краски среднего Айдахо, сверкнуло ярко-оранжевым. Церковь «Неопалимой Розы» полыхала во всю. Аллилуйное предприятие пастора Ника занимало нефиговую территорию размером со стадион Янкиз в Большом Яблоке. И теперь в ее центре цвела огнем тигровая лилия. Лепестки пламени рвались из выбитых окон, пожирая цепляющиеся за остатки стен вьющиеся розы: сгорая, живые плети и редкие бутоны превращались в чернильную копоть. На ухоженном газоне валялись перекрученные листы железа вперемешку с обломками терракотового кирпича. Глухие железные ворота перекосило и, похоже, заклинило нафиг. Сквозь пролом в стене Ривай заметил дотлевающую пасторскую кафедру: печальный профиль женщины в венце из роз слизывал жадный огненный язык. Утонченные черты быстро исчезли — осталось лишь обугленное пятно, вспыхивающее по краям тусклыми искрами. В безветрии утра дым нависал клубящейся бесформенной массой над воющим пожарными сиренами городком.
— Он должен быть убит немедленно! Он — угроза, волк в овечьей шкуре, пробравшийся обманом в наши благословенные земли! Он осквернил божественную Стену Неопалимой Розы! Взываю к вам, братья и сестры, бросьте мерзкое чудовище в огонь!!! — стоя в арке надвратной башенки, тощий старикан бестолково размахивал руками. — Изничтожьте скверну! — из разодранного рукава пасторского облачения вынырнул костлявый указующий перст и ткнул куда-то вправо от Ривая.
Тот обернулся. Поставив свое пердящее угробище на кочергу, Эрен сверкнул глазищами, виновато опуская голову.
— Эй, Очкастая, бухой хрен в сутане и есть тот самый праведный Ник? Интересуюсь на всякий случай, а то мы с ним официально не представлены.
— С фига взял, злобный карлик? Он давно не пьет, — сержант «Титанов» мгновенно напряглась. — У пастора аллергия на синьку. Даже с пива буянит.
— Вашего отче шатает, как фермера из Айовы, который за сутки успел на две свадьбы и одни похороны. Очечки протри, — мысленно обозвав «умничку» тупой курицей, продолжил. — А Йегер каким боком скверна? Потому что пидор?
— Преподобный, Эрен ни в чем не виноват. И давайте-ка спускайтесь вниз, пока не поджарились до хрустящей корочки, — выбравшись из форда, Доук отер клетчатым платком пот со лба и приветственно протянул руку Риваю: — Не знал, что ты в городе. Навестить подельщиков… тьфу! друзей или как?..
— Или как, многоуважаемый шериф, или как… — ответив на приветствие быстрым пожатием. — Эй, чокнутая, пошли, снимем убогого. Фар, Иззи, за мной. Ты, — в сторону замершего унылой статуей Эрена, — тоже с нами. Учиться будешь.
Со стороны пожарища раздался короткий хлопок. Фасад рассыпался обломками кирпича и дерева. Новорожденное грязно-серое облако радостно присоединилось к старшему брату. Вместе, они закрыли робкое октябрьское солнце, уронив на пыльную Морнинг стар роуд уродливую жирную тень.
