Девчули жили в маленькой квартирке, зато в старом городе. На вопрос «откуда бабло?» Криста радостно сообщила, что дом принадлежит Джину, и он сделал им хорошую скидку, а еще они сдают мамину ферму во Фресно, ну пока она сама — в реабилитационном центре «Путь к гармонии с миром». Когда спустя полтора часа Эрен катил за пикапом Имир по шоссе 101, графитно-серые небеса полыхали багровым, а вонь горящего чапареля*** неотвратимо захватывала город. «Чесночное»***** казино сильно отличалось от собратьев в Рино. Никаких ретро-зданий с колоннами; голубых бассейнов; вывесок, мерцающих цветами из кислотных глюков Тимоти Лири. Впрочем, вывеска была. Над обляпанным желтоватым пластиком арочным входом. Только она не мерцала, а жалобно подмигивала буквой «К». Лампочки старались из последних сил, но задроченные люмены катастрофически разбегались. И никаких тебе мексов-парковщиков с галунами на белых пиджаках. Высунувшись из окна, Имир прокричала: «Заруливай налево», и харкнула на асфальт. С парковки они пошкандыбали к боковому входу. Обычные двери с тонированным стеклом. У стены жевал сигарету мешковатый хлипкий парниша с надписью «секьюрити» на кармане форменной куртки. Внутри оказалось пустовато, скучновато и сумрачно-сиренево. Дискотечный шар расшвыривал блики по танцполу, где тряслись несколько парочек нераспознаваемого пола под учащенно пульсирующий электро-фанк.

— Йоу, не засыпай, дорогуша, — Имир огрела ладонью по спине как доской. — Рано еще. Скоро рок-банда подвалит и нормальный движ начнется. Садитесь туда, — ткнула сухой граблей во второй столик справа от сцены. — А я за горючим.

Она вернулась со стаканом колы со льдом в одной руке и прижатыми к плоскости груди двумя бокалами в виде башки вождя краснокожих. Внутри просвечивало голубое нечто. Нечто украшали разноцветные зонтики, кусочки ананасов, лимонов, спирали апельсиновой кожуры, трава, ботва и совсем уж непонятная зеленая метелка. Поверх этих джунглей распростер крылышки пестрый попугайчик.

— Уии, попробуй! Это Голубые Гавайи, — верещание Кристы перешло в ультразвуковой диапазон. — С кокосовым ликерчиком и Кюрасао Блу. А бокал называется тики! Прикольно, правда?

Осторожно ухватив птичку, он потянул вверх, отчего зонтики с ботвой посыпались на стол. На конце шпажки обнаружилась вишенка. В сиреневом сумраке ягода походила на сгусток темной крови, но на вкус оказалась обычной пьяной вишней. Прополов «Гавайи» от остатков сорняков, Эрен проигнорил соломинки, опрокинув гламурное поило залпом. Сладковатая жидкость обожгла небо терпкостью апельсина. Лед звякнул о зубы.

— У них есть чего покрепче?

— Есть, дорогуша. Только топай сам. Ты у нас рядовой «Титанов» — тебе положено три коктейля за счет заведения. Крис, повтори и попроси принести цыпленка под чесночным соусом. Мне ничего не надо, — взболтав в стакане колу, — я сегодня — сестра-трезвеница, ёба. Мне вас, бухих, в пикап кидать и по хатам развозить. Или до клоповника шефа Ханнеса покатишь на ушах?

Эрен пробирался с «горючим» через загустевшую толпу на танцполе, когда сбоку оглушило вспышкой света и психоделичным воем басов. Прибывшие рокеры готовились встряхнуть вяло колышущихся под диско-шаром сорокалетних трансух с приунывшими на полукруглых диванчиках «мишками». В анабиозный деревенский клубешник ворвался на машине времени и грязных гитарных рифах старый добрый гранж. Жалко, Хан здесь нет: ее всегда тащило от Курта Кобейна и Эллис ин Чейнз… Криста ловко откопала в джунглях соломинку, сделала быстрый глоток. Схватив Эрена за руку, другой потянула подружку за ворот жилета:

— Идем!

— Подожди, — оцепив от запястья тоненькие пальчики, он сбросил косуху, стянул майку, закинул ненужную тряпку на диван, снова облачился в куртку с белым черепом бизона. Он — титан войны. И черные глазницы, зияющие под окровавленными рогами, — тотем, оберег, символ силы. Его силы и свободы.

Взрывы ударных сменял тягучий сланж на фоне хрипящего вокала. Эрен, не бывавший нигде, кроме школьных праздников, нырнул в штормовые волны надрыва, прерываемые песчаной бурей и стальным ликованием металл-соло. Тело изгибалось, раскачивалось, отрываясь о земли, плыло в сухом кондиционированном воздухе. Он перешел в пограничный режим. Наполовину человек, наполовину монстр, способный разметать задрипанное заведение из бетона и пластика на изи. В сиреневом угаре никто не разглядит желтых искр на радужке. Замерев на секунду, заметил, что стоит, окруженный блеском восторженных глаз. А вокруг мечутся, скользят, пляшут на размытых человеческих фигурах блики белого неона. Отсалютовав колой, Имир выкрикнула свое неизменное «Йоу!». И он снова оседлал гребень рокочущей волны овердрайва.

— Эрен, ты… боженька! Где так отжигать научился? — Из космических глубин донесся смутно знакомый голосок. Под слипшейся от пота челкой удивленно блестели круглые голубые глазищи. В сиреневом сумраке кукольное личико казалось прозрачным как фарфоровые чашки бабули Закариус, уцелевшие в старой витрине клабхауса Сильвер Сити. Криста. — Я устала… Хочу отдохнуть. — И повесила клювик.

— Пошли, — обхватив птичье запястье, он повел девчульку к диванчику. Рокочущая волна схлынула. Ее сменил депрессняк заплутавшего в тональностях гитарного соло: под такое не станцуешь на крыльях свободы.

— Мне надо отлить, — объявила подтянувшаяся следом Имир, поставив на черный столик стакан с почти растаявшим льдом. — В сортире сейчас не протолкнешься, ёба. Так что я — надолго. Береги мою заю, дорогуша.

Эрен цедил по глотку «Тетку Роберта»: когда попросил чего-нибудь позабористей и без ягодных кустиков, бармен набодяжил из пяти бутылок отдающее на вкус ежевикой пойло. Высосав через трубочку остатки «Голубых Гавайев», Криста ковырнула вилкой остывшего цыпленка, откинулась на спинку и, вроде как, задремала, несмотря на хрип солиста на сцене о борьбе с суицидальностью и потреблядством современного денежного ада. В пограничном состоянии тело реагировало на бухло очень странно: Эрена почему-то тоже клонило в сон. И одновременно инстинкты монстра били тревогу. Пока отрывались на танцполе, им с Кристой подсыпали какую-то мощную дурь. Ничего, разберемся. Надо осторожно осмотреться… Вот оно! Мимо пошатывающейся в медляке «радужной» тусы пробирались двое плечистых парней с тяжелыми взглядами и квадратными подбородками. Позади маячил третий чувак. Пожилой и низенький. Но именно его аура полыхала кровавой угрозой.

Эрен позволил телу соскользнуть на плюшевое сидение.

Выровняв дыхание, прикрыл глаза.

Посмотрим, что дальше.

Ему не страшно.

Он свободен.

*

«Ты укатил с лесбухами в «радужный» клубешник. Ничего, оторвешься, дурь выпустишь. Глядишь, к утру разберешься, что голова приделана не только для жрать, бухать и хер сосать. Кого же тебе там цитировал наш галантный пиздобол? Спрошу завтра…

Багровый кусок неба из последних сил сражался с надвигающейся на горный Бадахшан тьмой. Казалось, залитые закатом пики сочатся живой кровью. И стекая по расселинам, она превращается сначала в бурые сгустки, рассыпаясь затем у подножья черным мертвым прахом. Ночью на берегу издыхающей о жары речушки Ачхи Смитти загибал мне из Суинберна:

Люби, пока не вздрогнул луч зари,

Над полнолуньем сердца воспарив.

Люби… ведь скоро огненный восход,

Рассеет тени, сумрак покорив.

О боже, боже, скоро день взойдет.

Днем предстояло отыскать в пещерах и уничтожить склад боеприпасов: местный амир, сливший инфу агентурной группе, сам ничего толком не знал. Потому «огненного восхода» мы с Командором решили не дожидаться. Помню, как, не сговариваясь, потопали за ближайший саксаул, как сухо похрустывали под толстыми подошвами мелкие камешки, как обветренные губы оцарапали залупу, и луч холодной луны скользил по гладким, всегда прилизанным светлым волосам. Только волосы превратились из пшеничных в синевато-седые… Луна в Афгане страшнее солнца. Она лжет, обещая прохладу и отдых от разрывающего легкие зноя, но лишь льет на камни мертвый свет, заменяя тусклую желтизну оттенками отчаяния… Да, Железный Командор умел отсасывать. Тогда чуть в колючки голой жопой не влетел — так кайфом накрыло. Так какого он тебя отпихнул? Почему не потащил в свой тараканий фургон? А самое главное, я не понимаю — рад этому или похер??? И зачем ты пытался его склеить? Откуда узнал, что наш Капитан Америка не брезгает анальным жахачем — ясно-понятно. Смитти перестал шифроваться после отсидки. Так зачем разыграл романтишную сцену из мыльной ёперы девяностых в гомо-версии? Неужели это — страшная мстя за то, что не запрыгнул на тебя? Но я же вонял словно обглоданный шакалами трупак старосты на футбольном поле кишлака Дартах. Чувака моджахеды спецом к нашему приходу подготовили: положили посередке на спину, грудину вскрыли, мол, так будет с каждой «крысой»… И поясница еще эта чертова. Ладно, если завтра сможешь самостоятельно принять вертикальное положение — ласково расспрошу. А пока сильнее ебет эпичное послание заботливого дядюшки Кенни. Зачем циничная старая сволочь открытым текстом позвала козырных тузов Закклеева клуба в Гилрой? Надпись на воротах — ловушка. Только на кого охотится проебавший карьеру ЦРУ-шный чинуша?