Губы Маркуса прижались к открывшейся шее, оставляя отпечаток не поцелуя, но касания, нежащего кожу. Для него все это не было ни странным, ни непривычным, ни новым. Но в то же время с Томасом выходило… Не так, как раньше? Иначе?

Нет, Кин не собирался его «оберегать» точно фарфоровую статуэтку. Не собирался мягко «потрепать» послушную колли Бога по холке и уйти в сторону. Взгляд Маркуса темнел, но напарник не мог видеть этого. Дыхание сорвалось, стоило получить нужный отклик.

Колено экзорциста вклинилось между ног мексиканца. Губы снова с жадностью поймали чужие. Маркус мог бы насладиться сорванным движением бедер напарника, дрожью его тела; мог бы довести его до предела, заставив проявить инициативу первым, или же мог всем этим оттолкнуть себя?

Ладонь проскользнула под ткань расстегнутых штанов и белья. Пальцы Маркуса были не грубы и не нежны. Он забирал чужой стон, мысленно надеясь, что тот не полон возмущения. Потому что поцелуй давно сорвался из «легкого» в голодный, отрывистый и проникновенный. Язык сталкивался с чужим, пробуя, поддевая и увлекая за собой. Прося «ответить». Сердце и пульс застучали быстрее, дыхание сорвалось окончательно. И Кин абсолютно четко понял две вещи.

«Я - тень в летний зной», - шептал ему демон в теле Алана.

Спасительная ли ты тень, Томас Ортега?

Пальцы обхватили крепче в простых движениях, знакомых каждому мужчине.

«Я – прохладный ключ в жаркой пустыне»

Зубы прихватили нижнюю губу, затем перекинулись на верхнюю, переплетаясь в промежутке с языком и приглушенным стоном Томаса. Дрожь проскочила по позвоночнику вниз, уколола поясницу. Взгляд наконец-то встретился с чужим.

«Ты можешь отдохнуть и можешь….»

Маркус понял главное - слова демона теперь не были ядом искушения. Они заставляли посмотреть с другой стороны, стирая вбитое в голову непременное отлучение за «порочное» проявление. Это - искренняя забота, лишенная похоти. Это - соединение духовного и физического, не включающее единоличие и жажду обладания для плотского удовлетворения.

Может ли он быть любим…?

- Мх, - Ортега качнул головой, разрывая поцелуй и цепляясь пальцами обеих рук за пояс напарника, чтобы то ли отстранить, то ли ухватиться за него для обретения еще одной точки опоры.

Пуговица и ширинка поддались рывкам. Одна ладонь повела по пояснице, задирая оставшуюся на теле майку, вторая скользнула к паху, минуя одежду. Томас не замирал: он действовал, вторя движениям Маркуса, упираясь лбом опущенной головы в подбородок мужчины. Пальцы обхватывали напряженную плоть и ласкали ее, то набирая, то сбрасывая темп. Они могли переместиться к кровати, но Ортега не был уверен в том, что сможет сделать и шаг в сторону. Возбуждение пронзало, скручивало мышцы и кололо пах, разгоняясь умелыми касаниями, проталкиванием через плотно сжатые пальцы, срывающими глухие стоны.

Думал ли он об этом? Нет. Не позволял, одергивая каждый раз. Почти также рьяно, как отгонял воспоминания о Джессике, стыдясь себя и своей несдержанности. Но сейчас он не чувствовал ни вины, ни стыда. Кровь стучала в висках, жар окутывал пространство и туманил голову, заставляя вновь поднять ее и столкнуться с Маркусом. За спиной у них не было распятия, но оно бы не треснуло и не перевернулось.

Кин мазал по приоткрытым губам Ортега своими, порывисто захватывая их. Глубоко, терпко, пряча собственные сиплые стоны. Пальцы смыкались сильнее, касания обжигали. Хотелось списать острую реакцию от прикосновений на долгое отсутствие физической близости, ведь иллюзия демона была для Маркуса лишь иллюзией и не могла утолить давнего голода. Но предаваться греху лжи экзорцист не хотел.

Слишком приятно.

Слишком много и мало в одно и то же время.

Слишком нужное. Желанное.

Ком застрял в горле. Маркус застонал и толкнулся в кольцо пальцев Ортега сильнее. Ещё раз и ещё. У них получалось почти синхронно, скрываясь за влажными звуками коротких поцелуев. Кин делал так, как делал себе. С одной небольшой разницей.

Немного быстрее.

Потому что Томас открывался для него с новой стороны: более порывистым, нетерпеливым. Подушечка большого пальца обвела край плоти. Обхват пальцев сверху повел кольцо вниз, обнажив головку. Несколько раз ладонь просто прижимала плоть к телу, поглаживая у самого основания. Стоны Томаса, усиливающиеся с каждый движением вверх-вниз, заполоняли уши. Стучали набатом в голове. Запах возбуждения ударял в нос вместе с горчинкой пота.

Кин почти с рычащим удовлетворением ощутил чужую судорогу. Поймал момент - резкое и подрагивающее движение бедер, секундную тишину и почти болезненный выдох с последовавшим стоном. Грудную клетку Маркуса сдавило практически спазмом в ответ - он сам не знал почему, такое случилось впервые. Липкая подрагивающая ладонь прошлась смазанным жестом вверх по все еще горячей плоти; задела и измазала низ живота, смешивая капли семени с выступившей испариной на смуглой коже мексиканца.

Кин стиснул зубы. Вжавшись лбом в плечо Ортега, второй рукой облокачиваясь о стену, а первой вцепившись ему в плечо, он застонал. Его тело вздрагивало. Ещё несколько секунд.

Несколько таких же жестов вверх-вниз. Этих пальцев, этой хватки.

Горячее дыхание касалось ключицы молодого экзорциста, спину Маркуса снова прошила судорога, дрожь усилилась. Он кусал губы, зажмурившись. Капли пота на лбу стирались о кожу напарника. Голос предавал. Слово сорвалось из горла, сиплое и едва слышное. Он произнес его почти одними губами:

- Томас…

Пара секунд. Пара рывков. Ему, Маркусу Кину, было нужно совсем немного.

Не прерываться было трудно. Запястье затекало от неудобства положения, а разлившаяся по телу нега от собственной разрядки подначивала замереть и насладиться ей. Ортега запрокинул голову, чувствуя рваное дыхание Маркуса на коже, отмечая твердость напряженного члена в своей руке и пульсацию от подступающего оргазма напарника. Он перевел пальцы ближе к головке, раз за разом проходясь по ее краям, ускоряя темп и уменьшая амплитуду. Свободная ладонь переместилась на шею, провела по загривку к макушке; хотела поднять лицо Кина, чтобы уловить последний звук на пике, но дыхание прерывалось. А затем тишина разлетелась сдавленным стоном и тесным вжатием бедер. Маркус припал, вбился в руку Томаса всем телом.

- Кх…хах..хах..

Томас прикрыл глаза и сглотнул, коротко облизнув губы. Чувствуя чужое горячее семя на пальцах, все еще пропуская через них напряженную плоть. Ему не было стыдно или противно. Не хотелось, как раньше, немедленно отступить и начать уверять себя, что произошло серьезное недоразумение. Не менее приятно сейчас было прислушиваться к Маркусу и его надорванным глоткам воздуха, ощущать все еще бродящую по телу дрожь, пересекающуюся с собственной, и чувствовать учащенное сердцебиение.

Руки опустились вдоль тела, касаясь кончиками пальцев стены.

Кин чувствовал себя опустошенным. Тело вздрагивало, прошиваемое остаточными волнами оргазма. Стоять твердо на ногах стало слишком сложно. Но и давать Томасу понять, что у него подламываются ноги и подрагивают колени, было лишним. Один Бог знал (если только Взор его был устремлен на них, в чем Маркус очень сомневался), каких усилий мужчине стоило распрямить руку и, наконец, увеличить расстояние между собой и Ортега. Кин успел ощутить запах пота; успел испробовать его мельком на вкус, когда вжимался лбом в плечо молодого священника и стонал, достигая разрядки; успел коснуться губами ниже ключицы и запомнить жар и гладкость чужой кожи.

Сил было так мало. Шаг в сторону и назад был так неровен. Неуверенность в том, что будет после случившегося, проскользнула в напряженных чертах лица. Это было уместно, поскольку Кин был готов к очередному «откату» произошедшего. Как уже было. Но….

- Кхм.. – все еще не восстановив дыхание до конца, Томас прочистил горло, переводя взгляд на напарника, - Это входит в рамки послабления или уже слишком?

Маркус удивленно вскинул голову.

Мягкая улыбка разрушала привычную носимую им маску суровости и отчуждения. Он улыбался. Честно. Открыто. Так, что сеть морщинок у глаз прорезалась сильнее, но сами глаза потеплели. Что-то изменилось между ними в этот момент, став нечто большим, чем ранее.