Вкрадчивый голос послал по телу Билли мурашки. Взгляд точно проникал внутрь и становилось слишком сложно сдержать дрожь.

— Чья это машина, Билли?

Сглотнув, Харгроув постарался взять себя в руки и ответить. Он… Должен, как-то объяснить. Объясниться, достучаться и сказать, что это было разово и совсем не так, как говорил отец.

— М-моя.

— Чьи расходы на машину?

— Тоже мои.

— Я говорил тебе, что, получая машину, ТЫ несешь ответственность за нее?

— Да.

— Я говорил, что ЛЮБАЯ проблема, связанная с ней, твоя и только твоя?

— Да, сэр.

— Что из этого следует?

Не получив ответа, Нил снова дернул Билли за волосы и нетерпеливо поджал губы. Промелькнувшая гримаса боли на лице сына совсем его не тронула.

— Что_из_этого_следует, Билли?

Навязываемая Билли вина отторгалась. Он не вор… Он не воровал у своей семьи. Он бы положил эти гребаные сто баксов обратно.

Расценив молчание по-своему, Нил повел челюстью из стороны в сторону и, отпустив, легко похлопал неблагодарного ублюдка по щеке.

— Что ж… Я выбью из тебя это дерьмо.

Резкий удар опрокинул Билли на пол. Лицо снова горело. Страх и паника заполонили сознание, лишая возможности нормально соображать.

Свалившись на четвереньки, он уперся лбом в пол, на автомате собираясь встать. Но не успел. Пинок под ребра опрокинул его на бок. А следом грузно навалились безразличие и безысходность. Хотелось не чувствовать и не слышать. Харгроув знал, что дальше каждое слово будет сопровождаться болью. Так какой смысл что-то говорить? Пытаться доказать? Его никогда не слышали.

Все это было далеко не в первый раз. Хотелось быстрее отрешиться.

От криков.

От воплей.

От вечного морального давления отца, которое дышало в затылок стоило переступить порог дома. Даже если Нил был на смене, его сраный призрак маячил в подсознании Билли. Потому что он всегда найдет к чему придраться.

— В моей семье…

Словно в повторяющемся кошмаре Билли видел, как Нил расстегивал рывком ремень. Дикое желание отползти как можно дальше и забиться в угол плескалось в глазах, но Харгроув лишь отвернулся. Если отец увидит это в нем, то он получит вдобавок и за слабость. За то, что он сопляк и ничтожество.

— …Никогда…

Нил встал над Билли и через секунду спину опалило первым ударом.

Блять. Каждый гребаный раз он считал, что будет готов и терпеть станет проще, но на деле приходилось жмуриться и стискивать зубы. Давить в себе вскрик.

— …Не будет…

Ремень жалил спину, сильнее и сильнее. А Нил, как обычно, не затыкался.

— …Воров.

Билли не двигался. Все, что он мог себе позволить – закрыть голову руками. Спрятать её, чтобы в порыве бешенства отец не полоснул ремнем и по лицу. Потому что мог. Ведь сын выглядит, как педик.

Билли разрывало от ненависти и жажды ударить в ответ, но страх побеждал. Вливался в вены кислотой, разъедал требование внутреннего «я» высказать все, что он думает об отце, выкрикнув ему в лицо тысячу обвинений.

Он жмурился, стараясь сдержать подло бегущие по щекам слезы. Они жгли не меньше, чем удары, жалящие сейчас его тело. Но всхлипы не прорывались наружу, Харгроув давно научился реветь беззвучно. Скалиться в сгиб локтя, пряча полный безысходности и отчаяния взгляд.

Билли ненавидел себя за бессилие, однако один из уроков усвоил чересчур хорошо. Когда-то давно он попытался вырваться и толкнул Нила в сторону. Хах. Кажется, тошнота с головокружением мучали его целую неделю. Бонусом к ноющим ребрам, с которыми каждый вздох отдавался колкой, пронизывающей болью. Тогда-то он и запомнил, что противостоять Нилу – себе дороже.

Поэтому сейчас он обхватывал себя руками, пряча голову и вздрагивая, не сопротивляясь.

Харгроув вскрикнул один единственный раз – ремень прошелся по руке.

Нил остановился.

Билли слышал лишь свое тяжелое дыхание. Всхлипы с трудом душились в горле, а длящаяся заминка начинала пугать до дрожи.

Он не видел отца, но его тень неумолимо давила. Захватывала, становясь бессловесным продолжением всех обвинений, укоров и ударов.

— Руки.

Стиснув пальцами волосы, младший Харгроув сжался еще сильнее. Черт, блять, как ему хотелось исчезнуть в этот момент. Как он мечтал, чтобы исчезнул Нил! Чтобы он сдох! Чтобы на его смене или где-то еще что-то случилось и его убили!

Он не раз представлял этот момент. Вот к нему приходят домой из полиции и говорят:

— Вы Билли Харгроув?

— Да. Я.

— Мы сожалеем. Этой ночью было совершено нападение. Ваш отец погиб.

Эти злые, неправильные мысли захватывали еще со средней школы. Он радовался, представляя, как зажил, если бы такое произошло на самом деле. Как освободился бы от отца и смог делать все, что захотел.

— Я сказал руки!

Окрик вырвал Билли из счастливых представлений. Задрожав ощутимее, он всхлипнул под внезапным рывком: схватив сына за ворот рубашки, Нил протащил его вперед к столу и пинком в противоположный бок вынудил встать на колени.

Второй рукой мужчина крепче сжал ремень.

— Вытяни руки, дрянь. Знаешь, как раньше поступали с ворами? Им отрубали кисти. Но мы живем в цивилизованном мире… Так что считай, тебе еще повезло.

Крупно вздрагивая и пытаясь проморгаться от пелены едва сдерживаемых слез, Билли выполнил приказ. Взгляд устремился вперед и застыл на одной точке.

Хера с два он закричит и порадует этого урода своим воплем!

Промедление Нила не настораживало. Билли знал, чего этим пытаются добиться: он должен бояться, должен сжиматься в ожидании боли и, наконец, признав все ошибки, все вылитое на него дерьмо, извиняться и попросить пощады.

Но… Вот это… Это было слишком.

Ожидание тянулось недолго, а затем обожгло сводящим с ума огнем. Боль вгрызлась в кости, должно быть собираясь их выкрутить, выломать. Харгроув не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Расширившиеся зрачки с ужасом уставились на руки. Дрожь охватила все тело, и Билли порывисто поджал отбитые ремнем пальцы в кулак.

— Руки, Билли! Ладонями вверх.

К побелевшим от напряжения костяшкам тянулась наливающаяся краснотой полоса. Страх всхлипом забился в горле. Сжавшись от окрика, Харгроув медленно вытянул подрагивающие пальцы и перевернул руки.

Хотелось закрыть глаза, но он отринул это желание прочь. В темноте ждать удара было страшнее. В темноте Нила становилось так много, что хотелось скулить и реветь. Хотелось попросить его остановиться.

От нового удара по самой нежной части рук Харгроув согнулся в спине и уткнулся лбом в стол. Плечи и пальцы крупно дрожали, но он не издавал ни звука. Зная, что именно это и было нужно Нилу: Билли вскрикнет, что-то скажет и боль пойдет по второму кругу. Ещё более изощренная, которая по словам отца должна будет сделать из него человека, мужчину или еще хуй знает кого.

Недостаточно больно, Билли?

Получи еще.

Так лучше понимаешь?

Возможно, когда-нибудь из тебя выйдет толк. Возможно, когда-нибудь ты станешь мужчиной, а не тем куском пидорского дерьма, которым являешься.

И именно это бесило Билли больше всего: его не оставят в покое ни при каком раскладе. Если он закричит – назовут педиком, потому что ревут только девчонки, а значит он такой же. Если не закричит – будут бить сильнее с каждым ударом, желая сломать и унизить.

Через три удара Хагроув почувствовал, что взмок, как загнанная крыса. Он хватал воздух ртом, пряча мокрое от слез лицо, уже не в силах заставить себя разжать пальцы, пытавшиеся спасти пылающие ладони.

Ещё немного.

Нил обычно бил его не больше пятнадцати минут.

Никогда так сильно, но… Ещё немного.

Просто перетерпеть. Переждать.

Вложив в последний удар всю силу, Нил тяжело выдохнул. Он сам не заметил, как выдохся, а на лбу выступила испарина. Однако цель была достигнута: дрянной мальчишка дрожал у его ног и не смел поднять голову. Не смел даже пытаться смотреть с протестом.

Несильно хлопнув ремнем по своей ладони, Нил удовлетворенно хмыкнул. Билли от звука содрогнулся и сжался. Что ж, кажется, урок усвоен.