Перешагивая через ноги сына, старший Харгроув остановился и поправил на себе рубашку.

— Через час ужин.

Это означало, что он не мог не прийти.

Краем глаза Билли видел, как Нил вышел из гостиной, похлопывая ремнем по ноге. Через минуту он осознал, что не дышал; что задержал дыхание и пекут не только руки, спина, плечи, но и легкие.

Втянув со свистом воздух, Харгроув сел на ноги. Дрожь охватывала тело сильнее с каждой секундой. Опуская голову как можно ниже, Билли цеплялся пальцами за край стола, не чувствуя их. Нужно было как-то подняться и дойти до комнаты.

Лечь и полежать. Прийти в себя.

Тишина в доме, нарушаемая лишь телевизором, била не хуже Нила.

Билли не знал, сколько времени просидел так, но казалось, что очень много. Любое движение причиняло боль. Он упал, когда попытался встать в первый раз. Гордости и заносчивости не осталось - Хагроув прополз до дверного проема на четвереньках . Встать с помощью стола, зацепившись за него, он не мог. Тот казался сейчас гребанным орудием недавней пытки.

Путь до комнаты Билли не запомнил. Только упав на кровать и свернувшей на ней, он позволил себе едва слышно завыть. Хрипло, низко, на одной ноте, закусив зубами подушку и прижимая покалывающие руки к груди.

Боль обступала со всех сторон, грудь душил невидимый обруч. Хагроув ничего не видел перед собой. Звук идущей стрелки на часах бил по голове, точно молот по наковальне. От жара было не укрыться. От скачущих мыслей тоже.

Билли знал, что слезы высохнут. Иссякнут, оставляяя после себя соль, и от этого смотреть будет больно.

Но нужно было просто подождать. Отмерить себе немного времени на слабость и все.

Стрелка неуклонно бежала к цифре семь.

Когда до нее осталось три минуты, Билли вытер лицо о предплечье. Приказ отца никогда не обсуждался.

Когда он вышел в гостиную, стол был уже накрыт. Гробовая тишина снова давила. Сьюзан не поднимала головы и смотрела в тарелку. Только Максин удостоила его быстрым взглядом, но Билли даже не пытался понять, что в нем отразилось. Будь там презрение или сочувствие – ему было все равно.

Садясь за стол и опуская голову, пряча взгляд, Харгроув поклялся себе вновь, в который раз, что отец не увидит его слез.

— Приятного ужина.

— Приятного, Нил.

— И тебе, Сьюзан. И тебе, Макс.

Пару секунд молчания, и голос Нила вновь заставил напрячься:

— Билли?

Сука. Как же он его ненавидел. За этот голос. За это наигранное участие. За ожидание. За взгляд, режущий сейчас на лоскутки.

Он не мог не ответить.

Он не мог поднять эту тарелку и швырнуть ему в лицо.

Он не мог ни черта в этой ебаной комнате, доме, в этой сраной жизни под крылом отца!

Он мог только сдавленно, но стараясь максимально четко проговорить:

— И Вам, сэр.

Застучавшие вилки усилили головную боль. Билли смотрел на свою порцию мясного пирога, а в горле образовывался ком.

Попытавшись взять вилку, он чуть не выронил ее. Ладонь прошило жгущей болью, точно Харгроув схватился пятерней за кипящий чайник и держал его минуты три, пока кожа не начала лопаться и слезать, тут же поджариваясь. Пальцы совсем плохо слушались. Руки хотелось засунуть в лед, в морозилку. Хотелось не шевелить ими больше вообще никогда, не то, что пытаться заставить себя поднять ебаную вилку и кое-как сжать, причем даже не для того, чтобы вонзить Нилу в глаз.

— Как прошел твой день, Максин?

Голос отца невольно вызывал дрожь, но Билли силился не показывать этого. Только плечи предательски дрогнули, а спина ссутулилась сильнее.

Нил же, словно ничего не замечая, разворотил запеченный фарш, сдобренный соусом, и, потянувшись к баночке с солью, немного досолил.

— Все… хорошо.

- Как твоя успеваемость?

— Я… Кхм. У нас была контрольная. По математике.

— И? — внимательно прищурившись, Нил перевел на девочку взгляд.

— Я получила «А».

— О, молодец, Макс. Вот что значит прилежная дочь, которая старается радовать своих родителей.

Похвала вынудила Билли стиснуть в горящих пальцах вилку несмотря на боль. И это не могло укрыться. Его… Так не хвалили. Никогда. Ни за что. Как бы он ни старался в детстве, по глупости надеясь, что отец будет им доволен.

— Ты что-то хочешь сказать, Билли?

Резко изменившийся тон отца хлестнул Харгроува не хуже ремня.

— Н-нет, сэр.

Разглядывая сына, Нил внезапно нахмурился и откинулся на спинку стула.

— Что за внешний вид?

Что блять?

Резко подняв голову, младший Харгроув встретился с потемневшим, как грозовое небо, взглядом. В котором было только омерзение. Едкое, явное, хлещущее через край. От него становилось тошно и обидно.

Почему так?

Какого черта его отец не может быть просто… Нормальным отцом?

— …Сэр?

— Встал и привел себя в порядок.

Резко подорвавшись со стула, Билли отправился выполнять его требование. Вот только оно нихера не исправило. Он смыл кровь с лица, но разбитая губа никуда не делась; на челюсти красовалась ссадина, а счесанная бровь продолжала кровить даже под пластырем. Никуда не делся загнанный взгляд заплаканных глаз.

Никуда не делись покрасневшие следы от ремня на руках, плече и спине.

Никуда не делся вид зареванного ублюдка с заострившимися чертами лица. С обессиленным, полным тихой ненависти к своему родителю взглядом. С плещущимся в глубине зрачков парализующим животным страхом.

Билли видел свое отражение и ненавидел себя. В любой другой ситуации он бы разбил зеркало кулаком, но сейчас уже просто не было сил к сопротивлению. Не было сил хоть к чему-то. Осталась лишь слепая покорность.

Покорность с надеждой, что его просто больше не тронут.

Горькая усмешка исказила лицо Харгроува. В других семьях можно не прийти на ужин. А если он задержится ещё на пару минут, то Нил может встать из-за стола и прийти за ним.

И тогда вряд ли удастся не опуститься до мольбы о том, чтобы его не трогали. Вряд ли получится не просить отца «прекратить», уверяя, что он все понял.

Что больше этого не повторится.

Вернувшись за стол, Билли принялся за еду. Руки дрожали сильнее, пирог застревал в горле и казался безвкусным, тошнота усиливалась. Вынужденно делая перерыв, Харгроув просто боялся, что ещё немного и выблюет все на стол.

— Билли, тебе что, не нравится, как приготовила Сьюзан?

— Нет, сэр.

— Нет, сэр, что?

— Мне… Все нравится. Очень вкусно.

— Тогда прекрати ковыряться вилкой в тарелке и начни есть.

Пытаясь справиться с дрожью в руках, Билли прикрыл глаза на пару секунд. В груди пекло. Проглатывая еду с трудом, вилка за вилкой, он боялся растерять ее, пока доносил до рта.

Собственная слабость должна была злить. Но все, о чем мечтал Билли – быстрее закончить ужин и уползти к себе в комнату зализывать раны. Закрыться в ней и просто уснуть; сделать так, чтобы этот чертов день быстрее закончился.

— Что ж, все было очень вкусно, — вытерев губы салфеткой и бросив ее в тарелку, Нил сдержанно улыбнулся. — Спасибо, дорогая.

Теперь выходить из-за стола могли все.

— Спасибо, мам, — тут же поднявшись, Макс постаралась, как можно скорее покинуть гостиную.

Билли, продолжая сжимать вилку, молчал.

Ступор, захвативший его, пронес слова мимо ушей. Однако в тоже время он… Не хотел ничего говорить. Он устал. В горле собралось сотни комков из стонов и хрипов, он с трудом сглатывал их, стараясь удержать внутри.

Еда?

Да он блять не чувствовал вкуса и не хотел есть!

Его тошнило, хотелось блевать от всего на свете! У него болели не только ребра, по которым прошлись ноги Нила, но, казалось, и живот!

— Билли, что нужно сказать? — Нил остановил взгляд на сыне. — Билли?

Подняв на автомате голову, Харгроув уставился Сьюзан. Стеклянный взгляд прошелся по её лицу и застыл: было ясно, что толком он не видит её, а если и видит, то особо не осознает и не размышляет, кто сидит напротив него.

— Спасибо, Сьюзан. Все было очень вкусно, — проговорив четко, безэмоционально, Билли не отводил взгляда.