Каляев. Иду. (Глубоко вздохнув). Наконец, наконец-то…

Степан (подходя к нему). Прощай, брат. Я с тобой.

Каляев. Прощай, Степан. (Поворачиваясь к Доре.) Прощай, Дора.

Дора подходит к нему. Они совсем рядом, но не касаются друг друга.

Дора. Нет, не прощай. До свиданья. До свиданья, мой дорогой. Мы встретимся снова.

Он смотрит на нее. Молчание.

Каляев. До свиданья. Я… Россия будет прекрасна.

Дора (со слезами). Россия будет прекрасна.

Каляев крестится на икону.

Они с Анненковым уходят.

Степан идет к окну. Дора не двигается и не сводит глаз с двери.

Степан. Какой у него твердый шаг. Знаешь, я был неправ, что не доверял Янеку. Мне не нравилась его восторженность. Он перекрестился, ты видела? Он верующий?

Дора. Он не ходит в церковь.

Степан. Но вера у него в душе. Это нас и разделяет. Я беспощадней, чем он, я знаю. Нам, тем, кто не верит в Бога, нужна справедливость вся сполна, иначе – отчаяние.

Дора. А ему сулит отчаяние и сама справедливость.

Степан. Да, слабая душа. Но рука сильная, а это важнее. Он его убьет, я уверен. Это хорошо, очень хорошо. Разрушение – вот что нам нужно. Ты молчишь? (Смотрит на нее внимательно.) Ты его любишь?

Дора. Для любви нужно время. А у нас его едва хватает для справедливости.

Степан. Это правда. Слишком много надо сделать; надо уничтожить этот мир дотла… И тогда… (Глядя в окно.) Я их уже не вижу, значит, они на месте.

Дора. И тогда…

Степан. Мы будем любить друг друга.

Дора. Если доживем.

Степан. Тогда будут любить другие. Это одно и то же.

Дора. Степан, скажи «ненависть».

Степан. Что?

Дора. Произнеси это слово – «ненависть».

Степан. Ненависть.

Дора. Хорошо. Янек его произносил очень плохо.

Степан (помолчав, идет к ней). Понимаю: ты меня презираешь. А ты уверена в своей правоте? (Опять помолчав, с нарастающей яростью.) Вы тут все торгуете своими подвигами во имя вашей мерзкой любви. А я ничего не люблю, я ненавижу, да, да, ненавижу себе подобных! На что мне их любовь? Я ее испытал три года назад, на каторге. Три года она со мной. Ты хочешь, чтобы я умягчился и носил бомбу как крест? Нет! Нет! Я слишком далеко зашел, я слишком много знаю… Смотри… (Разрывает на себе рубашку. Дора делает шаг к нему и отшатывается, увидев рубцы от кнута.) Вот знаки, знаки их любви! Теперь ты меня презираешь?

Она подходит к нему и порывисто обнимает.

Дора. Как можно презирать страдание? Я тебя тоже люблю.

Степан (смотрит на нее и говорит глухо). Прости меня, Дора. (Пауза. Он отворачивается.) Наверно, это от усталости. Годы борьбы, тревоги, шпики, каторга… И это (показывает рубцы). Откуда мне взять силы на любовь? Но по крайней мере мне их хватает на ненависть. Это лучше, чем бесчувствие.

Дора. Да, это лучше.

Он смотрит на нее. Часы бьют семь.

Степан (резко оборачиваясь). Сейчас проедет великий князь.

Дора идет к окну и прилипает к стеклам. Тишина. Потом издалека слышится карета. Она приближается и проезжает мимо.

Степан. Если он один…

Карета удаляется. Страшный взрыв. Дора вздрагивает и прячет лицо в ладони. Долгое молчание.

Степан. Боря не бросил бомбу! Янеку удалось. Удалось! О наш народ! О радость!

Дора (кидаясь к нему в слезах). Это мы его убили! Это мы его убили! Это я!

Степан (кричит). Кого мы убили? Янека?

Дора. Великого князя.

Занавес.

Камера в Пугачевской башне Бутырской тюрьмы. Утро.

Когда поднимается занавес, в камере Каляев. Он смотрит на дверь. Входят надзиратель и заключенный с ведром.

Надзиратель. Прибери тут. И поживее.

Он становится у окна.

Фока моет пол, не глядя на Каляева. Молчание.

Каляев. Как тебя зовут, брат?

Фока. Фока.

Каляев. Ты арестант?

Фока. Видно, так.

Каляев. Что ты сделал?

Фока. Убил.

Каляев. Тебе хотелось есть?

Надзиратель. Потише.

Каляев. Что?

Надзиратель. Потише. Я вам даю поговорить, хотя и не приказано. Так что говори потише, вот как старик.

Каляев. Тебе хотелось есть?

Фока. Нет, выпить.

Каляев. Ну, и что?

Фока. Ну и – топор был. Я там все в щепки разнес. Похоже, троих убил.

Каляев смотрит на него.

Фока. Что, барин, больше не зовешь меня братом? Поостыл?

Каляев. Нет. Я тоже убил.

Фока. Сколько?

Каляев. Я тебе расскажу, брат, если хочешь. Но ты мне ответь, ты ведь жалеешь о том, что случилось, правда?

Фока. Известное дело, двадцать лет – многовато. Пожалеешь.

Каляев. Двадцать лет. Я вхожу сюда в двадцать три года, а выхожу с седыми волосами.

Фока. Ну, тебе, может, полегче будет. Судья тоже по-всякому судит. Если он женатый, да смотря на ком, – то одно, холостой – другое. А ты барин. С вами разговор не тот, что с голью. Выкрутишься.

Каляев. Не думаю. Да я этого и не хочу. Я бы не вынес двадцати лет стыда.

Фока. Стыд? Что за стыд такой? По-барски и рассуждаешь. Ты скольких убил?

Каляев. Одного.

Фока. О чем и толковать-то? Невелика важность.

Каляев. Я убил великого князя Сергея.

Фока. Великого князя? Ишь, какой шустрый. Ай да баре! Что, худо будет?

Каляев. Худо. Но так надо было.

Фока. Чего ж ты так? При дворе жил, что ли? Из-за бабы, небось? Собой-то ты молодец…

Каляев. Я социалист.

Надзиратель. Потише.

Каляев (громче). Я социалист-революционер.

Фока. Вон оно что. А что тебе за нужда была идти… в эти, как их, ты сказал? Сидел бы тихо, все бы и хорошо. Земля для бар творилась.

Каляев. Нет, она творилась для тебя. На ней слишком много нищеты и преступлений. Когда станет меньше нищеты, меньше будет и преступлений. Если б земля была свободна, ты бы здесь не сидел.

Фока. Это еще как сказать. Свободна она там, нет ли, а лишний стаканчик все одно до добра не доводит.

Каляев. До добра не доводит. Только пьют люди потому, что они унижены. Настанет время, когда больше незачем будет пить, когда никому не будет стыдно, ни барину, ни бедняку. Мы все станем братья, и справедливость отворит наши сердца. Ты знаешь, о чем я говорю?

Фока. Да, это царство Божие.

Надзиратель. Потише.

Каляев. Не надо об этом, брат. Бог тут бессилен. Справедливость – это наше дело! (Пауза.) Ты не понимаешь? Ты знаешь легенду о святом Димитрии?

Фока. Нет.

Каляев. У него было назначено в степи свидание с самим Богом, и он торопился, но повстречал крестьянина, у которого телега застряла в грязи. И святой Димитрий ему помог. Грязь была густая, рытвина глубокая. Пришлось провозиться целый час. А когда все было кончено, святой Димитрий заторопился к Богу. Но Бога там уже не было.

Фока. К чему это?

Каляев. К тому, что есть такие, кто всегда опаздывают на свидание, потому что слишком много телег застревает в грязи и слишком многим братьям надо помочь.

Фока делает шаг назад.

Каляев. Что с тобой?

Надзиратель. Потише. А ты, старик, поторапливайся.

Фока. Не верю я тебе. Что-то тут не так. Не садятся в тюрьму за-ради сказок про святых и про телеги. Да тут еще другое дело…