Секретарша. Чем вы тут занимаетесь?
Виктория (кричит). Любовью, чем же еще!
Страшный грохот в небе.
Секретарша. Тсс! Есть слова, которые нельзя произносить вслух. Вам следовало бы знать, что это запрещено. Смотрите! (Легонько ударяет Диего, и у него появляется второй знак чумы с другой стороны.) Вы были подозрительным. Теперь вы зараженный. (Смотрит на Диего.) Жаль! Такой красавчик! (Виктории.) Извините, но я больше люблю мужчин, чем женщин, нас с ними многое связывает. Прощайте!
Диего в ужасе смотрит на новый знак чумы. Обезумев, он бросается к Виктории и стискивает ее в объятиях.
Диего. Ненавижу твою красоту, ненавижу, потому что она меня переживет! Будь она проклята за то, что послужит другим. (С силой прижимает Викторию к себе.) Вот так-то! Теперь я умру не один! Что мне в твоей любви, если она не сгинет вместе со мной!
Виктория (отбиваясь). Мне больно! Отпусти!
Диего. Ага! Испугалась! (Хохочет как безумный, трясет Викторию.) Где же вороные кони любви? Ты влюблена, пока времена хорошие, но приходит несчастье, и кони уносятся прочь. Умри, по крайней мере, вместе со мной!
Виктория. Умереть с тобой – да! Но по своей воле! Мне противно это чужое лицо, искаженное ненавистью и страхом! Отпусти! Где твоя былая нежность? Дай мне вновь отыскать ее в тебе. Тогда сердце мое заговорит опять.
Диего (сжимает ее уже не так крепко). Я не хочу умирать один. Но та, что мне дороже всего на свете, отвернулась от меня и отказывается последовать за мной!
Виктория (бросается к нему на грудь). Ах, Диего, да хоть в преисподнюю, если нужно! Я вновь обретаю тебя… У меня ноги дрожат, когда я прижимаюсь к тебе. Поцелуй меня, заглуши поцелуем крик, который поднимается во мне и уже готов вырваться… О-о!
Диего страстно целует ее, потом отшатывается и оставляет ее одну, дрожащую, посреди сцены.
Диего. Посмотри на меня! Нет, на тебе нет никаких отметин! Никаких знаков чумы! Тебе не придется расплачиваться за это безрассудство!
Виктория. Вернись, теперь я дрожу от холода! Секунду назад твоя грудь обжигала мне руки, кровь в жилах была горяча, как огонь! А сейчас…
Диего. Нет, оставь меня! Я все равно не смогу утешиться.
Виктория. Вернись! Мне ничего другого не надо, только сгореть в одном жару с тобой, страдать от общей боли и кричать с тобой одним криком!
Диего. Нет! Отныне я с другими, с теми, кто несет на себе знаки чумы! Их страдание ужасает меня, вызывает во мне отвращение, до сих пор гнавшее меня от них прочь. Но теперь у нас с ними общая беда, и они нуждаются во мне.
Виктория. Если тебе суждено умереть, то я завидую даже земле, которая обнимет твое тело!
Диего. Ты по другую сторону, ты с теми, кто остается жить!
Виктория. Но я могу быть и с тобой, если ты станешь долго целовать меня!
Диего. Они запретили любовь! Ах, всей душой я жалею о том, что потерял тебя!
Виктория. Нет! Нет! Я поняла, чего они хотят. Они всеми средствами добиваются того, чтобы сделать любовь невозможной. Но я буду сильнее их!
Диего. А я нет! И не поражение мечтал я разделить с тобой.
Виктория. Мной владеет только любовь! Я ничего не хочу знать, кроме нее! Мне ничего не страшно. Пусть хоть небо рухнет – я погибну, крича о своем счастье, если только буду держать тебя за руку.
Слышится крик.
Диего. Другие тоже кричат!
Виктория. Я глуха ко всему на свете!
Диего. Оглянись!
Мимо проезжает повозка с мертвецами.
Виктория. Глаза мои больше ничего не видят! Их ослепляет любовь.
Диего. Но страдание разлито в самом небе, которое гнетет нас.
Виктория. Я слишком занята – я несу свою любовь! И не стану обременять себя страданием мира! Это мужское дело, одно из ваших мужских дел, пустых, бесплодных, тщетных, вы затеваете их, чтобы отвлечься от той единственной борьбы, которая действительно трудна, от единственной победы, которой можно гордиться.
Диего. Что же я должен победить в этом мире, кроме учиненной над нами несправедливости?
Виктория. Ту беду, которая у тебя внутри! Остальное получится само собой.
Диего. Я одинок. Эта беда слишком велика для меня.
Виктория. Я рядом, и у меня есть оружие!
Диего. Как ты прекрасна, и как бы я тебя любил, если бы только не боялся!
Виктория. Как бы ты был смел, если бы хотел меня любить!
Диего. Я тебя люблю. Но я не знаю, кто из нас прав.
Виктория. Тот, кто не боится. А мое сердце не трусливо! Оно все горит одним пламенем, ярким и высоким, как те костры, которыми подают друг другу сигнал привета наши горцы. Оно зовет тебя… Взгляни же, это настоящий костер, как в праздник святого Иоанна!
Диего. Праздник посреди боен!
Виктория. Бойни или цветущие луга – какая разница для моей любви? Она, по крайней мере, никому не приносит зла, она щедра! А твое безумие, твое бесплодное самопожертвование – кому они принесут благо? Уж наверняка не мне, ведь ты убиваешь меня каждым своим словом!
Диего. Не плачь, мятежница! О, отчаяние! За что обрушилась на нас эта беда! Я бы выпил эти слезы, остудил губы, обожженные их горечью, я бы обрушил на это лицо столько поцелуев, сколько листьев на оливковом дереве!
Виктория. О, наконец-то я тебя узнаю! Это наш с тобой язык, ты его совсем забыл. (Протягивает к нему руки.) Дай мне снова почувствовать в тебе прежнего Диего…
Диего отступает, указывая на знаки чумы. Она хочет дотронуться до них, но рука ее нерешительно застывает.
Диего. Ты тоже боишься…
Виктория прикладывает ладонь к знакам. Диего пятится, потрясенный. Она вновь протягивает к нему руки.
Виктория. Иди скорей ко мне! Ничего больше не бойся!
Стоны и проклятия звучат еще громче, Диего озирается словно безумный и убегает.
Виктория. О! Одиночество!
Хор женщин. Мы хранительницы! Эта история выше нашего понимания, и мы ждем, когда она кончится. Мы будем хранить нашу тайну до зимы, до часа свободы, когда крики мужчин смолкнут и наши мужчины вернуться к нам, чтобы обрести то, без чего не могут обойтись: память о свободных морях, о пустынном летнем небе и вечном запахе любви. А пока мы подобны опавшим листьям под сентябрьским ливнем: минуту они кружат в воздухе, потом капли прибивают их к земле. Мы тоже прибиты к земле. Поникнув, мы ждем, когда стихнут боевые кличи, и слушаем, как внутри нас тихо вздыхает неторопливый прибой счастливых морей. Когда облетевшие миндальные деревья покроются цветами инея, мы слегка распрямимся, почувствовав первый ветер надежды, и вскоре воспрянем в этой второй весне. Тогда те, кого мы любим, двинутся к нам, как прилив к застрявшим в прибрежном песке лодкам. Остро пахнущие морем, скользкие от воды и соли, лодки встречают приближение первых волн, которые, покачивая, приподнимают их и постепенно выносят на широкий морской простор. Ах, пусть поднимется ветер…
Темнота.
Освещается набережная. Входит Диего и окликает кого-то, глядя в сторону моря.
Диего. Э-ге-ге!
Голос. Э-ге-ге!
Появляется Лодочник; над гранитом набережной видна только его голова.
Диего. Что ты перевозишь?
Лодочник. Провизию.
Диего. Ты снабжаешь город?
Лодочник. Нет. Город снабжает администрация. Карточками, разумеется. А я снабжаю молоком и хлебом. Там, в открытом море, стоят на якоре корабли. На них укрылись от чумы люди. Я вожу в город их письма и доставляю на корабли провизию.
Диего. Но это же запрещено!
