- Три единицы, — тут же с готовностью отчитался оператор.

Я опустила невероятно тяжелые веки, защищая глаза от вспыхнувших слишком ярко ламп, — и все вдруг стихло.

Казалось, прошла буквально секунда, но, когда я подняла ресницы, тело снова было легким, как воздушный шарик, а надо мной склонился Сергей, скупыми движениями расстегивающий ремни.

- Что?.. — Я не успела договорить.

Сергей вытащил меня из кресла, как безвольную куклу, и замер на середине движения, так и не подхватив на руки.

- Три единицы вы пока не тянете, — честно прокомментировал он. — Я должен был учесть, что вы очень давно не подвергались воздействию нормальной гравитации. Простите. Я распорядился, чтобы док вас осмотрел.

- Я в порядке, — не слишком уверенно сказала я.

Но он уже не слушал — на мою удачу, как выяснилось: вестибулярный аппарат, и без того изрядно настрадавшийся за последние недели, решил, что с него хватит, и умыл руки. Сергей подхватил меня, как маленькую девочку, каким-то чудом ухитрился вынести из кабины, не треснув об откос, и уверенно поволок куда-то по коридору, начисто игнорируя мои неискренние протесты.

Я успела пригреться и даже прийти в себя в достаточной степени, чтобы осознать, насколько двусмысленно я смотрелась на руках у бравого капитана. Увы, к протестам искренним Сергей остался так же глух — благо уже успел принести меня к месту назначения.

Под медкабинет в куполе было выделено одно длинное помещение у внешней стены, разгороженное пластиковыми ширмами на три неравные части. Нас уже ждали: старый знакомый Кабан в застиранном белом халате выскочил из-за стола, чудом не сбив маленькую подставку для голограммы, и начал прилаживать мне на голову портативный диагност еще до того, как Сергей бережно переложил меня на кушетку, — словно всерьез опасался, что я могла схлопотать какие-нибудь неприятные последствия от разнесчастной трехкратной перегрузки.

Голограмма, возмущенная столь неаккуратным обращением, пошла рябью, искажая и без того вытянутое лицо темноволосого мальчика на руках у матери — такой же по-астерски худой и высокой. Кабан опасливо оглянулся, нахмурившись, но подставка (не иначе, памятуя о национальных методах починки) быстро выровняла изображение.

- Не волнуйтесь, леди Эскарина, сейчас все посмотрим, — пообещал док, успокоившись насчет голограммы, и недобро покосился на Сергея, но в присутствии посторонних отчитывать собственного капитана не стал.

- О, я чувствую себя совершенно нормально, — заверила я обоих. — Благодарю за беспокойство, но, право, оно кажется мне излишним.

- Действительно, лучше б побеспокоились, на какой бок ей бантик повязать, прежде чем вручать женишку, — недобро расхохотался кто-то за ширмой — и тут же зашелся хриплым кашлем.

Искаженный болезнью голос звучал незнакомо, но Сергей опознал его мгновенно.

- Кто выпустил Соболева из карцера? — хмуро осведомился капитан, скрестив руки на груди.

- Я, — не оборачиваясь, отчитался Кабан и защелкнул ремешок диагноста у меня под подбородком. — Вот так, леди Эскарина, не двигайтесь… Соболев у нас и так хрупкий цветочек, а после ночи в карцере — вон, слышишь, как заходится?

Мы с Сергеем дружно сделали постные лица, скрывая неуместный смех, рвущийся наружу. Из-за ширмы и впрямь доносились престранные гортанные звуки — словно квартермастер никак не мог определиться, смеется он или кашляет; но после реплики дока все стихло. Соболев отдышался и хрипло поинтересовался:

- Команда-то знает, что ты тут мансы разводишь вместо того, чтобы снять с ее корабля преобразователи и заняться делом, а, Серег?

Услышав о планах пиратов, я замерла, как мышка, боясь спугнуть свою удачу. Сергей, заметив мой интерес, только укоризненно покачал головой.

- Само собой, — спокойно ответил он квартермастеру. — А преобразователи импульса от «Норденшельда» все равно не годятся. Ты бы и сам знал, если бы не был так занят юбилейной попыткой сместить капитана.

- Зато Моранг, конечно, будет рад отдать тебе хоть всю «Седну», как узнает, что его невеста не скучала, — цинично хмыкнул Соболев из-за ширмы.

Взгляд Сергея загнанно метнулся от моего лица к спине дока и в сторону, но его голос звучал все так же ровно и скучающе — правда, капитан предпочел перейти на родной язык. Я собралась было вклиниться в перепалку, но диагност звонко пискнул, завершив анализ, и надо мной снова склонился Кабан.

- Вот, — преувеличенно довольным тоном изрек он, отстегивая ремешок. — Отличный, здоровый мозг…

- Хоть у кого-то, — флегматично вставил Сергей, прервав на мгновение экспрессивную тираду из-за ширмы — потом она, правда, возобновилась с удвоенной страстью.

- Вам бы отоспаться, — вздохнул Кабан — с тем самым видом, с каким врачи обычно дают рекомендации, которые заведомо не удастся выполнить. — И нервничать поменьше.

Я тоже печально вздохнула. Выспаться под постоянный машинный гул, поменьше нервничать, будучи захваченной в плен пиратами… с тем же успехом он мог порекомендовать мне прогулки на свежем воздухе.

Сергея, видимо, преследовала та же ассоциация — потому что он явно едва сдерживал неуместную улыбку. Я покосилась на подрагивающие уголки его губ и оперлась на предложенную руку, поднимаясь, — но заговорила только после того, как за нами закрылась дверь медотсека:

- Почему преобразователи «Норденшельда» не годятся для ваших целей?

Сергей бросил косой взгляд на меня, на мою ладонь, все еще расслабленно лежащую на сгибе его локтя — и словно спохватился, снова выстраивая дистанцию. Я позволила ему отстраниться, едва подавив несвоевременный хулиганский порыв схватить его за руку и переплести пальцы, как парочка гимназистов.

- Блочная конструкция. Преобразователь импульса поставляется в сборе, под защитным кожухом со стандартизированными разъемами. Его невозможно разобрать, не повредив. Ваши преобразователи легко установятся на любой корабль того же класса и будут разгонять его, как родные. Но приладить их к раздолбанной русской станции, тридцать лет как отслужившей гарантийный срок… — Он развел руками — и тут же поспешно опустил их, едва ощутимо задев меня в узком пространстве коридора. — Даже Карлсон спасовал.

- Но «Седна» — куда более ранняя модель, нежели «Норденшельд», — сообразила я. — У нее другие разъемы, да и преобразователи тогда часто сбоили, и их чинили прямо в летящем корабле, просто отключая двигатель! Вы…

Сергей бледно усмехнулся и отвел взгляд.

- Вы собираетесь обменять меня на запчасти, — закончила я, вместо ожидаемой досады испытав какое-то странное удовлетворение: по крайней мере, Сергею явно было стыдно. — Но зачем? Вы ведь прилетели сюда на чем-то. У вас должны быть и свои преобразователи.

- У нас есть, — заверил меня Сергей.

- Тогда зачем…

Он резко остановился.

- Леди Эскарина, вы хотите видеть своего жениха?

Я успела по инерции уйти на два шага вперед, но вопрос вынудил меня застыть на месте — хоть я и прекрасно понимала, что именно должна сказать в ответ.

С момента моего совершеннолетия никому и в голову не приходило развлекать меня мастер-классами по художественной резьбе, экскурсиями по астероидным куполам и аттракционами повышенной опасности. Что уж там, я и пруд-то увидела впервые за двадцать лет: на Земле критически мало свободных водных ресурсов, на космических кораблях ситуация и того хуже, а Кенор не считал прогулки по огороженным заповедникам достойным досугом для юной леди.

Дамам из высшего общества полагалось интересоваться несложной, но престижной работой на неполную ставку, организацией небольших приемов с правильным списком гостей или, на худой конец, чтением. Кенору и моя служба не слишком нравилась, потому что отнимала непозволительно много времени. Но офицерская должность во флоте Ее Величества была отличной возможностью для полезных знакомств, и он терпел. Джанет и мама очень нравилась его прагматичность и деловая хватка. Я уважала эти качества и была благодарна за заботу — но она, увы, порой давила, как нехватка кислорода на астероидных колониях.