Будучи не в состоянии оторваться от волшебного зрелища, Рэм вдруг подумал о том, что испытывали первые ученые-колонисты. Горевали ли они, покидая изувеченный и доведенный до состояния испорченной консервы дом? На сколько их утешала важность своей секретной миссии? И каково этим людям было заниматься строительством Базы, понимая, что они больше никогда не смогут вернуться назад, вмешаться в ход событий, поднять упавший небосвод мира? Каким же человеком нужно быть, чтобы променять деятельность на призрачную и непонятную бытность немого и безучастного наблюдателя?

Очередной сигнал компьютера показался Рэму самым неприятным звуком во всей его жизни, сдвинув на второе место даже горн будильника. Этот мерзкий писк оборвал мгновение величайшего эстетического вдохновения, восторга и возбуждения, прежде не известного пилоту. Но игнорировать предупреждение он не мог – автоматика сделала все что смогла и его жизнь вновь ложилась в его собственные руки.

– Торможение! – раздосадовано выкрикнул Рэм и кинулся к приборной панели. Опуская руки на кнопки манипуляторов, он с иронической ухмылкой вспомнил, что когда его предки стартовали с Тверди, перед ними стояла диаметрально противоположная задача. В те далекие времена проблем с гашением скорости не было, ввиду ее практического отсутствия в сколько-нибудь пригодных для дальних перелетов величинах. А вот разгон наоборот был главной трудностью, стоящей перед инженерами. Не желая отпускать своих подросших детей, планета старательно удерживала их, заставляя выучить свои уроки, а не убегать от них.

В теории торможение было самым трудным этапом побега. Резкий сброс инерции мог расплющить судно и требовал огромного энергетического всплеска. А по соседству с таким гравитационным гигантом, постепенная остановка была попросту невозможна. И никаких инструкций относительно того, как действовать в подобной ситуации не было, потому, что и ситуаций таких прежде не случалось. Но, опираясь на собственный опыт, Рэм все же смог придумать действенную программу замедления. Во всяком случае, он сильно надеялся, что она окажется действенной.

Следуя заранее намеченному сценарию, угонщик действовал холодно и расчетливо, готовясь совершить без малого эпохальный прорыв. И пока он боролся с маневренными двигателями с такой ловкостью, словно они были продолжением его собственных пальцев, Твердь из небольшого шара превратилась в настоящего гиганта, занимая все пространство иллюминатора. Но этим невероятным в своей красоте зрелищем совершенно некому было любоваться. Гравитация планеты должна была вот-вот подхватить корабль и наметить траекторию сближения, поэтому, времени отвлечься и насладиться пейзажем просто не оставалось.

На долю секунды Рэм пожалел, что рядом нет Хила – уж кто-то, а навигатор смог бы помочь в решении такой трудной и нетипичной задачи. А несколько секунд спустя события и вовсе понеслись с такой скоростью, что даже на сожаления времени не осталось…

Руки Рэма порхали над приборной панелью с точностью механических манипуляторов. Каждый процент излишней энергии, выделенной от трения с атмосферой, он распределял виртуозно и крайне эффективно. Немного на двигатели торможения, немного на приборную панель, совсем чуть-чуть на обогрев сидения… Выли сирены, лампочки превратились в слепящие звезды, воздух в кабине нагрелся до неприличного уровня – пилот выжимал максимум из каждой системы корабля. Даже единственный «светляк» получил прибавку к мощности, озарив иллюминатор маленьким рукотворным солнцем. А когда свою порцию энергии получила и шторка окна, придя в циклическое движение вверх-вниз, каюта и вовсе превратилась в гигантский стробоскоп. Такой феерической посадки планета еще не видела. Корабль горел, сиял, свистел и визжал на все голоса, напоминая сошедшую с ума детскую игрушку. Но Рэм знал – это лишь начало. Собрав волю в кулак, он заклинил стабилизатор относительно главной оси, позволяя машине перейти в свободное вращение. Оставалось только надеяться, что она выдержит и не разлетится на маленькие кусочки в небольшом феерическом салюте.

Бешено вращаясь, глайдер ввинчивался в атмосферу Тверди. Скорость кручения постоянно возрастала, порождая резкие скачки и рывки. В какие-то секунды в каюте устанавливалась гравитация, а затем все не пристегнутые вещи снова устремлялись в свободный полет. Но хуже всего была перегрузка. Как невидимый голодный зверь она рвала Рэма во все стороны, вжимала в кресло до хруста костей, пытаясь превратить в кашу, готовую к употреблению. И мал-по-малу человек проигрывал в этой схватке. Из его носа потекла кровь, глаза заволокло красной мутной пеленой, ноги налились неподъемной тяжестью, а сердце улетело куда-то в макушку.

Ощущая, как немеют руки, охотник вцепился в штурвал, до хруста сжав кулаки. Он знал, что если отпустит управление хоть на секунду, то уже не сможет найти и ухватить его в бешеном круговороте кабины. Но больше всего он боялся пропустить сигнал о достижении нужной высоты. Если по каким-либо причинам это произойдет, то корабль разобьется о поверхность планеты раньше, чем человек на его борту успеет осознать, что произошло. Не от компенсаторов вращения, не от системы жизнеобеспечения и не от ядерного реактора – жизнь беглеца зависела от самого примитивного крохотного динамика, спрятанного в панели управления.

Мгновения раскаленными пулями улетали вдаль, а заветного сигнала все не было и не было. Из-за накала обшивки стало невыносимо душно, а запах горелого пластификатора разрывал легкие в порывах неудержимого кашля. На Рэма накатил приступ паники. «Это конец» – кричало подсознание, провоцируя сдаться, отпустить руки в ожидании конца. Страх был таким сильным, что пробивался даже сквозь действие стимуляторов, и пилоту стоило огромных усилий не податься и не ослабить хватки. И тут – бац! – противный треск сирены на мгновение перекричал даже стук сердца в ушах, заставив пилота отложить прощание с жизнью и вернуться к болезненной действительности. Последним усилием онемевших конечностей он дернул штурвал и увел посудину в затяжную петлю. Маневренные двигатели натужно взвыли, меняя направление тяги, и от их пронзительного свиста уши окончательно потеряли синхронизацию с мозгом. Как и его пассажир, глайдер не был рассчитан на подобные нагрузки, и его выход из строя оставался лишь вопросом времени. К счастью, этот вопрос решился в пользу беглеца – звездолет медленно выровнялся, а затем стал плавно забирать вверх, используя гравитацию планеты в качестве естественного тормоза.

Постепенно перегрузка стала отступать, и к своему сожалению Рэм снова ощутил собственное тело. Случись это резко и внезапно – он бы обязательно потерял сознание от невыносимой боли. Но так как притяжение гасило скорость постепенно, стимуляторы худо-бедно успевали притуплять возрастающие шоковые импульсы нервной системы.

Продолжая усиленно цепляться за штурвал, Рэм дождался, пока глайдер зависнет на месте, достигнув верхней точки подъема, и только затем позволил себе разжать кулаки, на ощупь щелкнув тумблером гравитонной тяги. Несколько секунд, которые компьютер потратил для разогрева и включения двигателя растянулись на тысячелетия. Сидя с закрытыми глазами и не ощущая ничего кроме боли, беглец обессилено ждал. И дождался – выдав всего 15 предупреждений о неисправностях, автоматика увела машину в контролируемое и плавное пике.

Поставив скорость на минимум, Рэм включил автопилот и с облегчением откинулся в кресле. Глаза невыносимо жгло, ноги отказывались повиноваться, а из носа продолжала рывками струиться кровь. И как оказалось не только из носа. Все тело пилота, включая места закрытые костюмом, было липким и холодным. Скользили даже ноги в ботинках.

– Да уж! – хотел сказать Рэм, но закашлялся. Преодолевая удушающие спазмы, он вырвал, забрызгав пол желтовато-красной слизью.

Нащупав бортовую аптечку, беглец промыл глаза водой, от чего испытал очередную порцию неприятных ощущений. Пополоскав во рту и от этого едва не вырвав снова, охотник принялся стаскивать с себя мокрый изнутри скафандр. Одежда успела местами прикипеть к коже, и ее приходилось буквально отрывать по кусочку. Рассмеявшись своей липкой, грязной и вонючей победе, Рэм долго отмывал и оттирал себя, соскабливая с кожи закипевшую кровь. Жутко хотелось пить, но рвотные спазмы продолжали атаковать, и переводить на них драгоценную воду было бессмысленно.