Слыша, как разуваются, стало понятно, что следующим неизбежным намерением будет войти сюда. Из-за двери высунулась голова матери.

– Привет, как дела? – как всегда осматривая ее комнату, останавливая свой взгляд на экран монитора, в котором уже виден только рабочий стол.

– Чем занята?

– Ничем, – сложив руки на груди и уставившись на экран, Марго совсем не желала поддерживать этот разговор.

Ее всякий раз раздражало, когда кто-то без ее разрешения заходил в комнату, даже ее родные, и тем более когда они пытаются высмотреть, что же она такое смотрит в компьютере целыми днями.

– Скоро отец приедет.

– И что? – возразила дочь. – Почему это каждый раз какое-то событие?

– Я просто хочу сказать, чтобы ты привела себя в порядок.

– Что опять со мной не так?

– Ты же знаешь его и его порядки. Убери здесь все лишнее и надень что-нибудь поприличнее, чтобы скрыть свои татуировки.

– Да, да, я все поняла, а теперь уйди, – поторопила ее дочь и закрыла за ней дверь.

Подошла к кровати и упала на нее плашмя и задумалась:

«Как же действительно невозможно жить. Когда это уже кончится. Как это мучает меня – я что-то должна. Что во мне такого? Что я должна в себе такого беречь, что если потерять, то произойдет что-то ужасающее? И поэтому мне не в коем случае нельзя этого, нельзя того, нельзя всего. Как раз это и держит меня здесь взаперти. А я хочу свободы».

Послышалось, как в квартиру вошел еще кто-то. По тому, как резко и шумно закрыли за собой дверь, по звуку шагов, прогибающих под собой ковер, как снимает пальто, как открывает дверцу шкафа.

Марго уже представила своего отца. Это все в точности он. Всеми этими движениями он прямо заявлял о себе, и все это пространство начинает принадлежать ему. Отчего ее дом ей в такие моменты становится чужим. Тогда наступает трепет и страх.

Отец Марго был генерал-майор из армии сухопутных войск. Сейчас он вернулся с проверки. Он проверял одну дивизию – всякую документацию, знают ли солдаты обязанности, проверяя все ли по уставу и прочее. Звали его Григорий Пократов.

Марго не хотела выходить из своей комнаты. За дверью она слышала отца с матерью.

– Ну проходи раздевайся.

– Не надо, Лена.

– Что?

– Не надо я говорю.

Опять из-за двери высунулась голова мамы, но уже с каким-то недовольным видом.

– Ты долго еще возиться будешь? Щас будем ужинать все вместе. Сделай, как я просила.

Выйдя из комнаты, Марго была одета в какой-то стремной коричневой юбке до колен, в рубашке с длинными рукавами, чтобы закрыть татуировки на руках, темные колготки, которые не сильно скрывали ее татуировки на ногах, но все же так менее бросалось в глаза. Ни макияжа, ни крашенных ногтей. Только розовые волосы, хоть и собранные в косичку, не вязались с этим образом советской порядочной женщины, работающая бухгалтером либо лучше библиотекаршей.

Ей было невыносимо в этом одеянии. Все это покрывало вечным позором. В этой одежде она стеснялась сама себя, сама себе была противна. И эти движения не ее, это ощущение не ее. Она не хотела этому следовать – ее это злило. Она понимает, что от нее это требуют. И что-то в ней было такое, что ее саму толкало соглашаться с тем, на что она идет.

Отец, увидев ее, сказал.

– Хотя бы вечером, в кругу семьи, бываешь похожа на человека. Не все потеряно. Ну что стоишь? Садись, пока еще не чужая нам, – даже рукой показал, куда сесть.

– Садись, дочь, и вправду.

«Ну зачем ты это сказала», – подумала Марго и села, как ей было велено.

Есть не хотелось, да и вообще сидеть было мерзко. Как на иголках сидишь. Стараешься забыть себя, чтобы следовать тому притворству, что неудобно, неловко, но безопасно.

– Ну что, дочь, чем сегодня порадуешь?

У отца хоть и был уставший вид, но при этом он говорил вызывающе. И в дальнейшем каждый его вопрос будет позиционироваться с таким вызовом: а ты ничего не хочешь мне рассказать. Причем вся эта беседа велась нехотя, а просто так нужно было, да и ел он не для себя, а для пищеварительной системы.

Марго не могла ответить. Сам вопрос заставлял ее молчать. Брови сведены кверху домиком, грустный взгляд, устремленный в пустоту. Она уже приготовилась к массированной атаке со стороны отца.

– Ну что, как там женишок наш поживает? Не будешь знакомить? Опять все скроет. Или хочешь я тебе сам подберу жениха. У меня этих оболтусов целая дивизия. Любого подберу.

«Да на хрен мне сдался этот жених», – подумала Марго.

Мама решила, что самое время вывести этот разговор из сложившегося неудобства.

– Вот мы с отцом познакомились…

– Не надо, Лена.

И всем стало еще более неловко.

– Ну а что у нас с работой? – спросил он так, что понятно было, что и здесь все безнадежно.

Он спрашивал и все более злился на тот образ дочери, который сложился у него в голове от этих вопросов. Так как Марго не отвечала, то вот этот ее образ у него в голове отвечал так, как он думал, что она бы ответила. Все эти ответы были такими дерзкими, язвительными, раздражающие его воображение. Он действительно пытался понять свою дочь, ведя с ней диалог у себя в голове. И не находил ответов – почему она такая. Ведь он помнил, как она была совсем другой. И вот сейчас он смотрит на нее, на то, как она одета, и не верит, что это она. Она специально так оделась, чтобы скрыть от него то, что она не хочет ему показывать. Тогда он еще больше убедился в том, что та, какую он себе представляет, это она и есть, и именно такую себя – настоящую – она всячески скрывает от родителей. Отчего его берет гордость, что он знал все это время ее, как бы она не старалась себя показать им.

– Вот скажи мне, Марго, ты вообще что хочешь от жизни?

Марго уже перестала воспринимать его вопросы. В голове туман, через который с трудом доходят отзвуки. Ей представлялся отец, который спрашивает все это не с тем, чтобы действительно узнать о ней, разобраться, а просто в очередной раз с издевкой посмеяться над ней. Особенно она заметила это по тому, с каким чванным голосом он говорил. Поэтому она просто давала потешиться над собой. И старалась ничего ему не отвечать, так как боялась его.

– Ну чего ты молчишь, я к кому обращаюсь, в конце-то концов! Как ты собралась свою жизнь устраивать?

Марго не могла знать ответ на этот вопрос. Потому как не знала, о какой жизни идет речь. Что такое «обустроить свою жизнь». Что такое «семья». Что такое «работа». То есть, конечно же, она знала, что это такое. Но она не понимала для чего. Это не представлялось как самоцель. Устроить жизнь – это не цель, потому что все это можно увидеть в интернете. Цель будет то, насколько ты совпадаешь с тем, что мы называем «устроить жизнь». Это значит, что наше представление об устройстве жизни должно совпасть с тем, как оно будет выглядеть, когда реализуем в реальности. Вроде, ничего замысловатого в этом нет. Есть ожидания, которые разрушаются реальностью. Но если мы подменим реальность, которая не будет разрушать ожидания. Когда не ожидания должны приближаться максимально к объективным реалиям, что заставляет нас оценивать допустимые ошибки. А реальность приближается к ожиданиям. Тогда, получается, вопрос поставлен неправильно. Он должен звучать так: что ты должна представить, чтобы твоя жизнь была устроена? Правда, она и на этот вопрос не ответит, так как еще никто не создал этот ответ.

Но все эти вопросы Марго не волновали. Единственный образ мыслей, который у нее сложился, показывал ей опять ту же картинку, где ее родители – да и в целом старое поколение – хотят вовлечь в этот старый мир, жить по его правилам, где нужно задумываться о работе, о том, чтобы обустроить семью, жизнь. И все это ее угнетало. Как она думала: не давало ей нормально жить.

Поэтому никакой разговор здесь построить невозможно. Говорить уже стало невозможно. Остается лишь терпеть и ждать, пока время в очередной раз не пройдет.

– Я не хочу об этом говорить.

– Да? А о чем ты хочешь? Тебя что-нибудь волнует в этой жизни? – тут аж отец вспылил.