Сэм брезгливо стряхивает с куртки ошметки и оборачивается к брату, сияющему от уха до уха (засмотришься и проще простого — ослепнуть).
— Серьезно, Дин? Сигнальные ракеты? Опять? Не огнемет? Ты поразил меня в самое сердце. Но как ты вообще узнал, что это вендиго? Про интуицию только не начинай.
Тот ухмыляется, светится самодовольством, играет бровями.
— Вообще-то вчера, когда кто-то часа полтора плескался в свое удовольствие в душе и наносил на волосы все эти маски-бальзамы, звонила Донна. Она по своим каналам узнала, что на Аляске завелся вендиго. Вот только до Миннесоты — три тысячи миль, да и Джоди с девчонками помощь нужна.
И бесхитростно разводит руками, мол, “разве мог я ей отказать?” Сэм медленно закипает:
— Значит, предлагая пари…
Дин отступает на шаг и тараторит, запихивая пустую ракетницу в тощий рюкзак:
— У тебя под носом были все факты. Так что не начинай про то, кто жульничал и играл максимально нечестно. Между прочим, когда я продул тебе в прошлый раз, один вычищал от грязи все этажи и гараж! Заметь, даже не возмущался при этом.
Брат прикрывает ладонью глаза. Вообще-то тогда они в “камень — ножницы — бумагу” играли от скуки. И Дин, предсказуемо раз за разом выбирающий “ножницы”, конечно, продул. А в бункере… ну, его манипуляции с тряпкой уборкой назвать можно было с огромной натяжкой, как минимум кухню пришлось заново перемывать, а еще отчищать от нагара и сажи все сковородки, но…
— Ладно. — Сэм сдается, так проще. — Признаю, проиграл.
Дин улыбается широко — ни дать, ни взять Чеширский кот из “Алисы”. С предвкушением потирает ладони. Вот жук. Сэм плечами пожимает неловко. И что тут такого? Ну завтрак, ну массаж, ну… хентай… И сглатывает громко…
Хентай вместе с Дином?
*
Свой завтрак (в постели конечно, а как вы хотели?) Дин, восседающий гордо в подушках, поглощает с невиданным даже для него аппетитом. Зубами впивается в сочный бургер с беконом, закусывает еще горячей картошкой и запивает густым, таким сладким молочным коктейлем.
Чудо, удобно устроившийся ближе к краю кровати с опаской скулит и глаза закрывает лапами, для верности сверху накрывает ушами. Дин фыркает: “Да что ты вообще понимаешь?”
Сэм улыбается:
— Вообще-то с псом я согласен. Месяц на такой вот диете, и станешь как Салли.
При упоминании воображаемого друга брата из детства Дин моментально мрачнеет. Почему-то его сильно не любит. Ворчит себе что-то под нос про толстяков-педофилов. Залегшую складку между бровями так и манит расправить пальцами, пригладить, стереть. Сэм спохватывается:
— Ладно. Будешь пирог? Или пока с тебя хватит?
Дин тут же расцветает — ну аки майская роза — и тянет руки к любимому угощению. Довольно урчит, переключая каналы. Чудо сокрушенно мотает косматой башкой.
— Целый месяц так будет? Сэмми, да это Рай на земле. Но… у нас впереди еще вечер, ты помнишь? Я заслужил свой массаж.
Сэм напряженно кивает и быстро сбегает на кухню, а потом в супермаркет. В конце концов, для массажа нужно особое масло и крем…
Задумавшись среди полок с разноцветными банками, он представляет, как под руками будут перекатываться сильные мышцы, как Дин коротко глянет через плечо, как заблестят в приглушенном свете глаза… желанием и предвкушением.
Чудо вопросительно тявкает и по лапам лупит раздраженно хвостом. Что же… видимо, он немного из реальности выпал и стоит посреди магазина столб столбом. Уже сколько?.. Хорошо — не неделю.
— Ладно. Знаю, кто тут полный дурак. Все, лохматый, пошли.
*
Кожа Дина — горячая, будто печка. Сэму кажется, он к ладоням поднес огнемет. Льет на спину густое ароматное масло, осторожно втирает. В плечи, вдоль позвонков.
Дин, до того отпускавший разнузданные веселые шуточки, почему-то молчит. Притих, как мышонок, и в подушку сопит. То вдруг ёрзать начинает, устраиваясь удобней. У Сэма пальцы дрожат. Он видит, как руки брата комкают простыню. Слышит, как Дин чертыхается и неуверенно выговаривает короткое имя. Он видит застарелый шрам на плече и еще один — внизу поясницы. Все это — как через толщу воды. Как под гипнозом или во сне. Он обводит каждую отметину пальцами — рисует карту-картину. Он чувствует, как напрягается Дин… его дыхание глубже и чаще. Ладони разминают закаменевшие мышцы. Не понимает, кто из них сильнее дрожит.
Дин как в замедленной съемке переворачивается на спину. Он смотрит в глаза, и в этой насыщенной, пылающей зелени Сэмми… он тонет, он летит в него кувырком. Сипит неуверенно:
— Д-дин? Я ещ-ще не з-закончил.
— Мы закончим это вдвоем, — выдыхает старший Винчестер и тянет его к себе за запястья. Губами губы находит наощупь, оплетает руками-ногами. Они похожи на двух осьминогов, схлестнувшихся на дне океана в решающей схватке.
Чудо, сунувший морду в комнату из-за двери, тявкает — понятливо, коротко. И уходит обратно.
Чтоб не мешать.
========== 14. Через пять лет. Рождество ==========
После полной и безусловной победы проходит пять лет. Пять максимально-странных лет, наполненных отдыхом, путешествиями, рыбалкой, друг другом. Пять лет, в которые им не приходится охотиться на вервольфов и ругару, изгонять демонов и драться с ангелами в подворотнях, солить чьи-то кости и сжигать останки близких людей. Они просто и банально живут. Очень скучно, как обычные — н о р м а л ь н ы е люди.
За неделю до Рождества приезжают в охотничий домик в глухомани в Канаде. Дин первым делом проверяет надежность креплений, замков и запасы соли, которые надежно упрятаны в багажнике Детки “на всякий случай”. Как и весь противосверхъестественный арсенал, с которым не расстается.
“Знаешь что, Сэмми, лучше пусть это будет балласт, чем мы однажды умрем, потому что под рукой не оказалось серебряных пуль, болиголова или крови ягненка” — на такой аргумент Сэм ни разу не придумал достойного возражения. Он и сам, признаться, за все прошедшие годы… привык дуть на воду и на стенах краской (маркером, мелом) чертить обереги перед тем, как отправиться спать.
— Елку я нашел во дворе, прямо там и нарядим. Пригодится на следующий год, не будем рубить, — Дин, засыпанный снегом (ну копия попавший в метель Санта-Клаус) румяный и ужасно довольный, вваливается с улицы. Стряхивает с плеч и припорошенной головы белые кружевные хлопья на пол. Те немедленно превращаются в лужи.
Через пару секунд в еще не закрытую дверь ломится гигантское белое Чудо (чудище — будет вернее сказать). Оглашает домик радостным лаем и фыркает, за секунду стряхивая с промокшей шерсти льдинки и снег, стремительно плавящийся в жаре камина. Настоящий брызгопад создает.
Сэм смеется:
— Санта, оленя своего усмири. А то спать обоих в обнимку отправлю в машину.
— Мы — добытчики. Мамочка, не гунди! — На стол водружает корзину, в которой овощи и мясо, есть бургеры, пиво и чипсы, безусловно, неизменный пирог.
Сэм ловит свое растрепанное мокрое чудо (разумеется, Дина, не пса) и губами находит холодные губы. Помогает снять куртку, отяжелевшую от воды, руками пробирается под рубаху, ведет по спине и гладит поджимающийся под его ладонью живот. По старой, въевшейся с кровью и разъедающей болью под кожу, привычке проверяет целостность шкуры, разыскивая повреждения, которые тот мог получить.
Угу. Например, пробираясь через сугробы к сараю, воюя с засовом и веселящимся избалованным Чудом, которому он позволяет попросту все. Черт, да когда тот схомячил любимый Динов пирог с корицей и вишней, всего лишь пальцем ему погрозил и попрекнул: “Приятель, ты ужасно меня огорчил”. Пес при этом спрятал под лапами морду и два часа виновато скулил, поглядывал иногда с робкой надеждой. На Дина. Сэм для него до сих пор остается чем-то вроде бесплатного приложения к е г о… нет к Е Г О человеку. Дин свое Чудо, конечно, все же простил. Вот прямо на утро. Это же Дин.
— Сэмми… — а прямо сейчас старший брат под его рукам моментально вскипает. Дин чаще начинает дышать. Дин подозрительно косится на разлегшуюся у камина собаку… — Сэмми… слушай, ну не при нем. Он же… почти что ребенок.
