Сэм не может нормально дышать. У Сэма приступ астмы, удушья, он жадно ртом воздух хватает, всего лишь глядя на брата. Такого беззащитного и уютного. Раскинувшегося на хрустящих белоснежных простынях, что пахнут ландышами и травой, пропитанной солнцем.

Они трое суток охотились на вампиров, обустроивших гнездо в глуши национального парка. Выслеживали их всю прошлую ночь, сидели в засаде в каком-то овраге, засыпанном прелыми листьями и комьями грязи. Они выбрались на дорогу к машине глубокой ночью, перед самым рассветом, по колено в вязком, сером тумане, стряхивая с острых лезвий и с пальцев черно-красную, едкую кровь кровопийц.

Первый мотель обнаружился в шестнадцати милях по дороге на север. Сэм отмахнулся от возражений и бурчания брата на тему: “Да было б нормально и так, не впервой”. Нормально, да. Ну конечно. Спать снова в машине в полусогнутом состоянии, где даже негде нормально вытянуть ноги.

Свободным оказался только VIP-номер с огромной двуспальной кроватью. В душе Дин долго плескался под горячими струями, во все горло распевая какие-то до жути неприличные песни (скорее, воя, как раненый в задницу бурый медведь). Замолчал лишь когда брат ступил в заполненную клубами пара ванную и губами поймал его рот.

Дин только глухо выдохнул: “Сэмми”, вплетая пальцы в моментально промокшие мягкие пряди, врезаясь в стену затылком. В ответ целуя до искр.

Сейчас уже утро. Он спит, зарывшись в подушку лицом. Он настолько красив, что у Сэма сжимается сердце и на ногах поджимаются пальцы. Дин, как ангел, какими, наверное, их представляют люди, не знающие о небесах и истинном положении дел ничего.

Дин спит так трогательно и безмятежно. Сэм боится даже дышать, чтобы не потревожить его ненароком. Чуть позже он уляжется рядом, обнимет и ткнется носом в затылок, вдыхая аромат мятного геля для душа и Дина.

Дина, который всю его жизнь был больше, чем мир и чем бог.

*

Сэмми спит очень трогательно, обняв руками подушку. У Дина что-то рвется и сладко ноет-тянет внутри. Как будто не было всех этих лет. У Сэмми чуть подрагивают во сне его мягкие губы и трепещут ресницы. Прядка волос падает на глаза, и он морщится. Должно быть, щекотно.

Ему почти сорок лет, а Дин все видит перед собою мальчишку. Тот не любил макароны и заменил ему весь его мир. Сразу же, как родился. Полностью и бесповоротно.

Чудо вопросительно скулит от дверей, и Дин их прикрывает беззвучно с тихим ворчанием:

— Тихо ты. Дай Сэмми нормально поспать.

Они не были на охоте сегодня. Весь последний месяц у них — тишь да гладь. Ни пропажи скота на фермах Техаса, ни необъяснимого исчезновения людей в мегаполисах или старинных усадьбах, ни зверских ритуальных убийств. Ничего. Тишина.

Как будто новый Бог как следует постарался с наведением порядка и всех сверхъестественных тварей посадил под замок. Конечно, так вечно продолжаться не может, но Дин ужасно рад передышке.

А Сэм и в безделье скучать не умеет. Сегодня на ужин готовил его любимый пирог со взбитыми сливками. Объедение. После к озеру ходил на пробежку. Конечно, устал.

— Думаешь, он не разозлится, если я тут останусь?

Пес башкой сокрушенно мотает, не в силах произнести на человеческом языке: «Дин Винчестер, какой ты придурок. Если за все эти годы так ни к чему не пришел». Дергает раздраженно хвостом, удаляясь в сторону кухни.

Правильно, там еще его ужин и есть удобный диван. А эта кровать с трудом выдержит сразу двоих. Давно не детей — мужиков. Один из которых — натуральный лосяра. Точнее сравнения попросту нет.

Дин стаскивает осторожно ботинки, рубаху, футболку. Джинсы отправляются следом, до кресла в углу не долетают чуть-чуть. Ему лень шлепать через всю комнату и их поднимать. Пусть так остаются. Завтра Сэмми, конечно, будет ворчать и обзываться жутким неряхой, читать нотации. Ладно.

Кровать под дополнительным весом громко скрипит, матрас прогибается. Дин брата со спины обнимает, утыкаясь носом в затылок. Изнутри привычно топит щемящим теплом. Он чувствует соль и печенье, мятный шампунь. Ладонь ложится на плоский живот так привычно.

— Спи сладко, Сэмми. Я буду тут.

«Дин», — выдыхает Сэмми, не просыпаясь. Во сне сплетает их пальцы в замок. И прижимает к мерно стучащему сердцу.

========== 10. Колледж ==========

— Дин… п-почему ты так смотришь?

Сэм краснеет стремительно, как первокурсница, и опускает глаза. Но тут же снова их поднимает на брата. Черт возьми, он слишком сильно скучал. Он не может на него насмотреться. Этих нескольких дней ему катастрофически, до нелепого мало.

Что, если?.. Ну его, этот колледж. Он успеет. Когда-нибудь после.

— Я ужасно рад, что ты вернулся домой. — Дин улыбается ему.

Он, как солнце. Дин-ехидина и насмешник, серьезным не бывающий вообще никогда. Ну, разве что с пистолетом в руке или острым мачете, снимающим голову с плеч очередному вампиру.

Но разговоры о чувствах и он?..

Он впивается в Сэма глазами и держит. Он пьет его до самого дна. Он как умирающий от иссушающей жажды.

“Ты вернулся домой”, — которого нет уже долгие годы. Остались лишь колеса верной “Импалы”, доставшейся от отца, багажник, набитый всевозможной убивающей нечисть стреляющей и режущей дрянью. Странно, что Дин не притащил откуда-нибудь гранатомет.

Впрочем, еще ведь не вечер их последней охоты.

Дома нет, потому что дом — это он. Это — оба они и их нерушимые узы. Та самая связь, закрепленная в детстве. Может быть, в миг, когда маленький Дин взял в первый раз верещащий сморщенный сверток на руки и утонул в его глазах навсегда. Или позже — когда бежал, изо всех сил прижимая к груди, а за спиной ревела и стонала огненная стена, тянула к ним оранжевые плетья-ручищи и все норовила вырвать, захапать себе.

Дин не отдал ей тогда. И всем другим — после.

Потому что в мире есть только Сэм. Его младший братишка, его маленький Сэмми. Все остальное — вторично и не так уж важно. Все остальное… без этого он легко обойдется.

Сэм читает все это с лица. Или нет. Все это Сэмми попросту знает с рождения, ведь всю свою жизнь он чувствует брата плечо и ту незримую нить, что никогда не разрезать ни ангелам с их стремлением к чистоте, совершенству, ни демонам (даже королям среди них) с их тягой к веселью и плотским утехам.

Никогда. Никакой ценой. Никому.

*

— Мы немного староваты для колледжа, ты не находишь?

Дин давится воздухом, когда Сэмми сзади обнимает его. Прижимается… такой горячий… такой возбужденный. Зубами кусает за ухо и по шее ведет языком. Кожа сразу же покрывается пупырышками.

У Дина в штанах — настоящий пожар. У него там катастрофически тесно. Заводит сильнее в разы то, что Сэм — его паинька, его скромный, его правильный Сэмми так раскован, флиртует, дразнит…

Флиртует, ага. Это если не называть вещи их именами, потому что младший Винчестер буквально готов трахнуть брата прямо здесь и сейчас — перед главным корпусом университета. На глазах студентов и педагогов, а еще — всех случайных прохожих. Почему бы и нет?

Ему наплевать. Глубоко параллельно, кто и что здесь им скажет? Они спасли этот мир, они стали свободны. Они — впервые в жизни — живут для себя. Живут не по чьей-то указке.

У Дина в голове — полнейшая каша и картинки — одна жарче другой. Но он, сцепив зубы, умудряется выдать:

— Не знаю, как ты, а мне будто снова двадцать один. Может, наш Джеки чего нашаманил? С меня будто кто-то снял груз прожитых лет.

А еще — неподъемную тяжесть потерь и смертей, каждая из которых к земле прижимала, сапогом на горло давила и грудь пережимала цепями.

Теперь — все совершенно не так.

Теперь он как как какая-то бабочка-фейри. Готов порхать с цветка на цветок, до утра тусить в барах и пить волшебный нектар. А еще он снова умеет смеяться, не слыша в своем смехе надрыв и надлом. Он снова полностью и искренне счастлив.

— Я понимаю, о чем ты. Со мной все точно так же. Дин, слу-у-у-ушай… — Сэм щекой трется о щеку, все жарче бедрами притирается сзади. Он дышит громче и жарче, с каким-то рваным присвистом.