Маша замолчала.

– Что в этом сне произвело на вас наибольшее впечатление? – спросил он.

– Этот парень в конце, – сказала она. – Он был яркий. Как солнце. Похожий на Аполлона. Или на вас. – Она коротко хохотнула. – Только со светлыми волосами. Белокурая бестия. Вот, пришло в голову имя.

Алекс посмотрел на часы.

– Все на сегодня? – понимающе спросила она.

– Да, сегодня нам надо заканчивать, – сказал он. – Мы можем поговорить о вашем сне подробнее во вторник.

– Во вторник я принесу еще, – многообещающе улыбнулась Маша. – Мне всегда хотелось делиться с кем-нибудь снами, фантазиями. Но мои родители были серьезными людьми и считали все это ерундой.

Ее голос приобрел мечтательную интонацию и начал переливаться, как серебряный колокольчик, нежно подрагивая на ударных гласных и звонко отражаясь от стен твердыми сонорными. Он отметил прошедшее время, использованное в описании родителей, но не стал задавать дополнительных вопросов. Они встали. Маша посмотрела на висевшее на вешалке светло-серое пальто так, будто ожидала, что оно само прыгнет ей на плечи. Алекс позволил предмету гардероба терпеливо дождаться приближения хозяйки. Маша сняла его с деревянных плечиков и перекинула через руку.

– На улице очень скользко, – открывая дверь кабинета, сказала она. – Будьте осторожны. Вы мне еще нужны.

Она сопроводила это заявление улыбкой, взятой из ее широкого арсенала, но Алекс не успел идентифицировать ее тип.

Когда вдалеке хлопнула ведущая на улицу дверь, Алекс зевнул, закрыл игравшие с ветром в поддавки форточки, занавесил окна жалюзи, переобулся, надел куртку, выключил свет и вышел из офиса под дождь, который тут же окутал его мягкими беспокойными струями.

К тому времени, как он доехал до Аэропорта, дождь закончился и темнота снаружи потеплела. Он приоткрыл окно, чтобы впустить внутрь свежий, пропитанный назревавшей весной воздух.

Психологический центр, у дверей которого он припарковался, занимал первый этаж в потрепанном, но солидном жилом доме на улице Усиевича. Минут через десять на крыльцо из здания вышли две женские фигуры и, бесшумно спустившись по ступеням, направились в его сторону. Возле машины они разделились. Та, что была ниже и крупнее, прошла мимо водительского окна и, махнув ладошкой, крикнула:

– Привет, Саш!

Он помахал ей вслед и, дотянувшись через пассажирское кресло до двери, открыл ее.

Высокая и тонкая фигура с лицом, занавешенным прямыми и длинными, как у японского привидения, волосами, тенью скользнула в салон.

Он обвил ее рукой.

– Как же я их ненавижу, – сообщила Кристина, глядя ему прямо в глаза.

– Тяжелый день на работе, производственная драма, вот это все? – с пониманием спросил он.

Кристина откинулась назад, ударилась затылком о подголовник и обиженно взвыла.

– Давай только без самоистязаний в моем присутствии, – попросил он. – Ненавидишь – убей.

– Я не могу, – захныкала Кристина. – Боря наймет адвокатов, отмажет меня от тюрьмы, и я буду расплачиваться в следующей жизни какими-нибудь ужасами.

– Да, дилемма, – согласился он, убирая ей волосы со лба.

Глаза у нее были грустные, но живые, и экстренной реанимации не требовали.

– Что опять? – поинтересовался он.

– Ну, ты все знаешь, – надув губы, буркнула Кристина, потирая затылок. – У меня негативный материнский комплекс и отщепленная агрессия, надо мной издеваются коллеги.

– Поговори об этом, – посоветовал он.

Кристина вздохнула и оглянулась на окна психологического центра, словно проверяя, что за ней не следят.

– Во-первых, они засранки, – сказала она. – Никогда ничего не моют и не убирают ни за собой, ни за своими клиентами.

– У вас же есть уборщица, – удивился он.

– Уборщица материализуется два раза в неделю, – объяснила Кристина. – В остальное время кухня завалена грязными кружками и ложками с присохшим яблочным джемом. В выходные Лена проводит семинары в моем кабинете. Я прихожу в понедельник на работу, а у меня весь пол истоптан грязными ботинками ее студентов, мои вещи переставлены, и в углах валяются фантики от конфет. Это при том, что я плачу им существенно больше рыночной стоимости этого пространства. А однажды Вера обиделась на меня из-за того, что я привела в гости Марину, которую она не выносит. Оказывается, арендуя у нее помещение за бешеные деньги, я обязана воздерживаться от общения с неугодными ей людьми на территории, которую она продолжает считать своей.

– Какой ужас, – посочувствовал он. – Попроси Катю, чтобы она ходила к тебе прибираться каждый день.

– У меня не получится, – вздохнула Кристина. – Я разовью с ней какую-нибудь деструктивную динамику. Мне лучше вообще избегать близких отношений с женщинами.

– Тогда переезжай ко мне, – привычно предложил он. – Я отдам тебе детскую комнату. Там есть надувной Боб для битья. Будешь работать над своей отщепленной агрессией.

– Я вообще не хочу работать, – призналась она. – Я устала.

– Криська, нельзя столько ныть, – сказал он. – Завтра отдохнешь, и тебе будет стыдно.

– Мне не бывает стыдно, – напомнила Кристина. – У меня атрофирована эмоция стыда.

– Значит, тебе будет больно за бесцельно прожитый в стенаниях вечер. Куда поедем? – Он повернул ключ зажигания.

Кристина запрокинула голову и потрогала потолок. Алекс было подумал, что она интересуется обивкой салона, но в действительности она любовалась свежим маникюром. Ее прекрасные ногти были покрыты темно-малиновым лаком, а на среднем пальце правой руки багряными всполохами переливался рубин в форме “маркиз”.

– Как тебе цвет? – спросила она.

– Сногсшибательно, – серьезно ответил он, поворачивая на Ленинградку. – Никогда не видел ничего подобного. Пантелей будет в восхищении.

Кристина положила руки на колени и снова тяжело вздохнула.

– Надо мной издеваются не только коллеги, – пожаловалась она.

– Что ж, ты меня уже даже коллегой не считаешь? – возмутился он.

– Я уже себя ничьей коллегой не считаю, – пессимистично заявила Кристина. – Я стара для всего этого, прошу считать меня безработной.

Она свернулась в кресле клубком, сигнализируя о неготовности к вербальной коммуникации. Ленинградка была на редкость пустой для этого времени суток. Машина плавно двигалась в быстром потоке, и сон Кристины был, вероятно, сладок и безмятежен.

Когда они въехали на Тверскую, идиллия померкла. Пробки были непреодолимыми. Алекс нырнул в переулки, рассчитывая выехать на Большую Никитскую. В районе Малой Бронной он уперся в дорожные знаки, маркировавшие развороченный асфальт. Тонкая струйка машин медленно пробиралась сквозь заграждения. Кристина проснулась и прижалась лицом к окну.

– Кафе “Маргарита”, – радостно вскрикнула она, тыча пальцем в стекло.

– Ты как маленькая, читаешь все вывески, – покачал головой он.

– Не хочешь зайти? – спросила она.

– Ты тоже не хочешь, – ответил он. – Туристических достопримечательностей нам только не хватало.

– Ты очень высокомерный, – вздохнула Кристина и осторожно откинулась на спинку кресла.

– Мне сегодня об этом уже говорили, – согласился он.

– Что говорили мне, я даже не буду начинать цитировать, – сказала она. – А куда ты меня везешь?

– Я не знаю, – признался он. – Я до сих пор надеюсь, что ты мне об этом скажешь.

Кристина задумалась.

– Я хочу в “Маредо”, – сообщила она.

– “Маредо” в Берлине, – напомнил он.

– Не только, – сказала она. – В Вене тоже есть.

– Да, но мы в Москве, – заметил он.

– Как это, по-твоему, должно влиять на мои желания? – спросила она.

– Понятно, – сказал он. – Кто спрашивает женщину, чего она хочет, заслуживает всего, что его ждет.

– Я тебе всегда говорила, что ты чересчур услужлив, – заявила она.

– Ни разу от тебя этого не слышал, – засмеялся он.

– Потому что не прислушивался, – сказала она.

– Хорошо, если ты хочешь, чтобы я взял быка за рога, тогда мы едем в “Бизон”, – сказал он.