Я не просто так рассказываю эти шокирующие истории. Подобные ужасы происходят ежедневно. Движение #MeToo помогло нам выйти из оцепенения, наглядно продемонстрировав, что такое сексуальные домогательства и что переживают их жертвы. Поверьте, хроники абьюза, если мы будем принимать их близко к сердцу, окажутся не менее устрашающими.

Большинство событий, происходящих в подполье, так и остаются никем не замеченными. Но когда некоторые дела доходят до суда, общественность получает хотя бы поверхностное представление о том, что домашнее насилие реально существует. Масштабы его устрашающие.

Каждый второй четверг в предместьях Сиднея публика может узнать об этом тайном зле. На слушания о семейных драмах, проходящих два раза в неделю, в крошечное колониальное здание суда района Камден набивается много людей. Они стоят в проходах по двое, по трое. Некоторые выходят покурить, некоторые смотрят в телефон, кто-то ведет беседы с находящимися здесь же, в суде, адвокатами организации Women’s Domestic Violence Court Advocacy Service (WDVCAS). Оглядывая толпу, я недоумеваю. Здесь все выглядят нормальными. Разве что у нескольких человек видны татуировки на шее, но в целом все мужчины более или менее похожи друг на друга. Интересно, как я могла бы распознать абьюзера, если бы отправилась на свидание с любым из этих парней?

Камден – одно из наиболее быстро растущих предместий Сиднея, но по виду оно напоминает скорее старый городок в сельской местности: прямо за Коровьим мостом[31], перекинутым через речку Нипин, начинаются фермерские угодья; на улицах сохранилась старая застройка XIX века. Плакаты на обочине гласят, что «здесь родилось благосостояние нации». Вообще-то вначале в этих местах первых европейских поселенцев третировали и убивали воины-аборигены, принадлежащие народностям дхаравал и гундунгура. Земли, где эти племена с успехом охотились, впоследствии превратили в обширные пастбища для овец, плодородные пшеничные поля и виноградники. И по сей день тут живут вполне состоятельные люди. Население преимущественно белое, и оно увеличивается. А вместе с ним – и домашнее насилие. С 2017 по 2018 год количество зарегистрированных случаев взлетело примерно на 45 %. [4] На данный момент судьям предстоит разобраться с более чем шестьюдесятью такими делами. Я приехала в городок, чтобы провести день с главой WDVCAS по округу Макартур жительницей Камдена Таньей Уайтхаус. Я следую за ней везде, куда ведет ее профессиональный долг. Эта женщина и ее чрезвычайно загруженные помощники – просто луч света во тьме жертв насилия. Они помогают ориентироваться в устрашающих лабиринтах судебной системы, получать социальною поддержку, а также делают все возможное, чтобы пострадавшие чувствовали себя в безопасности. «Ах, Камден чудное местечко, тут нет домашнего насилия! – саркастически произносит Танья, качая головой. – На самом деле здесь вагон всякого дерьма!»

Из здания суда выходит полицейский и вызывает мистера Пирсона[32]. Крупный мужчина в длинной черной куртке поднимает голову, кивает и следует за ним.

В помещении полно людей: адвокаты и полицейские стоят рядом с возвышением, на котором разместилась коллегия судей. В руках у них папки с документами. Они оглядывают собравшихся – в зале сидят около шестидесяти мужчин и женщин. Пирсон, сутулясь и потупив глаза, опускается на одиноко стоящий стул перед судом. Судья бросает взгляд на кипу бумаг, возвышающуюся перед ним, и зачитывает фрагмент из полицейского протокола. «Он поднялся на второй этаж в спальню жены, вошел туда абсолютно голым и просунул руку в ее промежность. Она лежала на животе и спала, но проснулась и повернулась к ему. Он разорвал ее белье и попытался раздвинуть ей колени руками. Женщина оттолкнула его и закричала, чтобы он остановился. Но он продолжал держать ее ноги. Тогда она прикрыла гениталии ладонями, продолжая кричать. В результате один из детей услышал вопли матери и вбежал в комнату». Все присутствующие затаили дыхание. Неужели человек, сидящий здесь, поднял руку на собственного ребенка? Неужели конец истории еще хуже, чем начало? Я чувствую, как зубы у меня сжимаются, на краткий миг кажется, если остановиться и не читать дальше, ребенок не пострадает.

Судья продолжает: «Сын спросил: “Что происходит?” Отец ответил, что все хорошо». Все выдохнули. «Затем мужчина обратился к жене: “Что такое? Почему ты мне не позволяешь сделать это?” Расстроенная, она плакала и повторяла: “Не хочу, не хочу тебя, оставь меня в покое”». Слишком личные и интимные подробности очень неловко зачитывать в зале, где полно незнакомых людей. Мистер Пирсон сидит тихо и неподвижно, а судья продолжает чтение.

Во время последовавшей ссоры той ночью он обвинил жену в том, что у нее кто-то есть, и сказал, что она просто им пользовалась. Она встала, попыталась собраться и уйти, но он вырвал у нее сумку и вышел из комнаты, собираясь одеться. Когда женщина покинула спальню, он поджидал ее внизу и предъявил ей претензии: мол, она с ним только ради денег. Она ответила: «Отстань», после чего муж дважды ударил ее по лицу. Упав на пол, она начала рыдать и звать на помощь. «Позови детей!» – кричала она. Но Пирсон, нависая над ней, предупредил: «Не делай глупостей. Убью!» Она бросилась к входной двери, но он схватил ее сзади, толкнул на пол, а затем стал ходить взад-вперед, крича, что она и ее родственники испортили его имущество. В итоге ей удалось выйти за дверь. Она остановилась на крыльце, чтобы покурить. Он пошел за ней, но она велела ему уйти. При этом Пирсон предупредил, чтобы она говорила тихо – «чтобы соседи не услышали».

Судья углубляется далее в кошмарные детали: «Пирсон вытащил из бокового кармана тридцатисантиметровый кухонный нож с черной ручкой, направил его в сторону жены и велел ей вести себя тихо: “Я не хочу слышать твоего голоса! И вот что я с тобой сделаю!” – тут он поднес нож к ее животу. “Пожалуйста, не делай этого, – взмолилась она. – Я не хочу, чтобы дети страдали. Довольно того, что ты уже совершил”. – “Заткнись, не желаю тебя слушать!” Тут Пирсон заметил одного из сыновей: “Куда ты собрался? Зачем открываешь дверь?” – взревел он. “Не надо, я хочу видеть детей, слышать их голоса!” – кричала жена. Она снова пошла на второй этаж, муж двинулся за ней, схватил ее сзади за рубашку, а другой рукой сжимал нож. Там, наверху, он закрыл дверь и сказал: “Если приедут копы, я тебя искромсаю на куски. Я зарежу тебя, а дальше пусть они делают, что хотят. Мне плевать, если меня застрелят”. При этом он все время поглядывал в окно и не выпускал нож из рук. “У меня есть пистолет, я убью всех и себя тоже. Если ты сбежишь, я тебя найду и прикончу”. Жена рыдала, думая, что сейчас ей настанет конец. Лезвие ножа было совсем близко.

Приехали полицейские и начали стучать в двери. “Что это?” – спросил Пирсон. Полиция приказала отпереть. Он приложил палец к губам, показывая жене, чтобы сидела тихо, затем засунул нож под матрас. Когда офицеры говорили с ним, он объяснил, что просто пытался заняться сексом с женой. “Она спала, а я пришел домой с ночной смены и просто хотел секса. Я же мужчина, вы меня понимаете”, – оправдывался он». На этом месте судья остановился, отложил листок с протоколом и посмотрел на мрачные лица сидящих в зале. А затем объявил, что подсудимому будут предъявлены серьезные обвинения – достаточные, чтобы получить тюремный срок.

Ничто так не являет нам всю суть домашнего насилия – и недостаточно четкую позицию суда по этому поводу – как зачитанное судьей письмо жены Пирсона. Супруги женаты двадцать два года, у них семеро детей. Она домохозяйка; муж – единственный работающий член семьи, содержит ее и детей. До этого недоразумения, по словам женщины, Пирсон обращался с ней «как с королевой» и никогда не оскорблял. Он был «любящим, трудолюбивым, тактичным», всегда приходил на выручку тем, кому требовалась помощь. Работал на двух работах, недосыпал, но при этом, согласно показаниям жены, никогда не жаловался. Сама она росла в неполной семье, а потому знает, как тяжело и больно живется разведенным. Сейчас дети «растеряны и расстроены», а некоторые из-за стресса плохо едят. «В письме прямо выражено пожелание, – заключает судья, – не изолировать главу семьи от его близких». Как же поступить в этой ситуации? Что бы ни говорил суд, из письма вовсе не явствует «определенное желание» женщины сохранить «семейную ячейку» единой и неделимой. После инцидента сложно предсказать, насколько опасным может быть подсудимый. Почему вдруг он ни с того ни с сего перестал «относиться к ней как к королеве», а избил и стал угрожать? Такое трудно себе представить. Может, она написала это послание под его диктовку? Не исключено. Достоверно судить об этом на момент вынесения приговора невозможно. Ну и вообще: есть ли у нее выбор? Если она уйдет от тирана, чем будет кормить детей? К тому же он может попытаться воплотить в жизнь свои угрозы. Сможет ли семья чувствовать себя в безопасности?