– Так вот почему в стоке багровая вода! – поняла Вайолет. – Точнее кровь.
Жнец кивнул:
– Хотя по большей части это остатки из кроварни, радует, что сегодня не пятница, иначе здесь валялись бы чьи-нибудь органы. Местный бармен обожает протыкать их бамбуковыми соломинками и подавать как готовый напиток, но пьяные кровососы любят мусорить.
– Как… удобно, – пробормотал Калеб. – Посуду мыть не нужно.
– Старшие жнецы не слишком интересуются чистотой на улицах Корпсгрэйва, но и не хотят превращать его в кладбище с мертвецами посреди улицы.
– Должно быть, кучерам частенько приходится чинить кареты, вот так попадет чья-нибудь кость в спицы колеса, и оно сломается, – Вайолет перепрыгнула через чей-то скелет в тряпье и недовольно фыркнула. – Ну и ну!
Чем ближе они подходили к ратуше, тем чище становилось на улице, и чаще встречались призраки. Это были люди в одеяниях из разных эпох, которые дети видели только в книгах. Никто не обращал на них внимания, души проходили сквозь детей и Жнеца. Последний слегка морщился, чувствуя неприятный холодок чужой души.
– Они нас видят? Слышат? – почему-то зашептала девочка.
– Меня – да, вас – нет, вы ведь живые, – ответил Жнец, стуча тростью о камни.
– Здесь может быть наш отец? – спросил Калеб, цепляясь взглядом за каждое мужское лицо.
– Возможно, но вы не сможете с ним поговорить.
Калеб решил, что обязательно попробует еще раз вызвать отца, и тот объяснит слова матери: «Разгадка наших врагов в стихотворении, оно скрыто у сердца. Что же это может означать?» – подумал он.
– Ах, какая встреча! – воскликнула остановившаяся напротив них бледнолицая красавица с алыми чувственными губами и такого же цвета глазами в обрамлении длинных ресниц. Из-за плотности и четкости облика дети поняли: она не призрак.
– Мадам Батори, – Жнец снял головной убор, приветствуя ее.
– Ты к своим? Составлять отчет? – дама подтянула черную кружевную перчатку повыше, и дети заметили, какими острыми оказались ее ногти.
– Как всегда, – Жнец кивнул.
– А кто эти сорванцы? – Мадам впилась в Калеба с Вайолет внимательным взглядом.
– Мой временный крест, – коротко ответил Жнец.
После перехода в Корпсгрэйв он отметил души детей черными крестиками, обозначив их неучтенность, дабы коллеги не задавали лишних вопросов.
– Какой хорошенький мальчик, – проворковала Мадам и потрепала Калеба за щечку, а затем схватила его руку и прошептала. – Боже! Какие тонкие музыкальные пальчики! Должно быть, ты хорошо играешь…
– У меня очень талантливый брат, – с гордостью заявила Вайолет, и Мадам перевела взгляд на нее.
– Да что ты говоришь… – растягивая слова, прошептала она. – Но ты… куда более одарена природой, моя маленькая фиалка, – женщина погладила малышку по лицу, коснулась пепельных волос, плеча.
– Нам пора, – прервал ее Жнец. – Дела не ждут, всего хорошего, Мадам.
Дети кивнули и последовали за ним, а женщина еще долго стояла, провожая взглядом затянутую в черное платьице девичью фигурку, тонкие, стройные ножки в полосатых чулках.
– Хорошенькая… – прошептала она, облизнув удлинившиеся клыки, и пошла дальше.
Калеб с Вайолет остановились перед трехэтажным зданием ратуши в готическим стиле из угольно-черного камня с башнями по бокам и центру. Фасад с высокими стрельчатыми окнами украшали статуи Смерти в балахонах, из-под которых светились белые черепа, а костлявые пальцы сжимали древки кос. На часах центральной башни мимо римских цифр двигались стрелки-кости, а рамкой служили ребра.
– Местная ратуша, она же мой штаб, – пояснил Жнец.
Дождь резко прекратился, и с неба повалил снег.
– Ого! – восхитилась Вайолет. – Как быстро сменилась погода.
– Привычно для Корпсгрэйва, – скучающе отметил Жнец и толкнул дубовую дверь, та со скрипом открылась, и навстречу вышла бледная дама в черном. С ее шляпки на глаза спадала вуаль, а с окрашенных в черный цвет губ на подбородок стекала темная жидкость, образуя полоску в центре и по уголкам рта, словно женщина взяла кисточку и разукрасила себя.
– О, Мария! Здравствуйте, – поприветствовал Жнец.
Та молча кивнула и, раскрыв зонтик, покинула здание, шелестя подолом черного платья.
– Это тоже твоя коллега? Кто она? – спросила Вайолет с интересом, провожая даму в старинном наряде.
– Дочь Генриха VIII, работает в должности жнеца с момента смерти, кажется… – стал припоминать Жнец.
– Кровавая Мария!17 – хором воскликнули дети.
– Так и не вспомнил год – у меня неважная память на даты, но да, эта несколько хмурая леди и есть бывшая королева. Дамы из нашего коллектива говорят, что если кому-нибудь в списке выпадает протестант, Мария просит поменяться с ней душами.
– Непримиримая даже после смерти, – прошептал Калеб.
– Но и при жизни-то она не была слишком счастлива, – добавила Вайолет, вспоминая историю.
Внутри ратуши оказалось мрачновато: тускло мерцали вороньи черепа, из фонтанчика для питьевой воды лилась полупрозрачная кровь, омывая багровым края светлой чаши.
Готический зал украшали фрески, отображающие непрестанную работу Смерти, а стрельчатые арки дубовых сводов были расписаны эпизодами пути человеческой души.
В начищенном до блеска поле из черных мраморных плит можно было разглядеть собственное отражение, а звуки шагов эхом отражались от стен, увешанных картинами в костяных рамах из человеческих рук и ног (этого материала в Корпсгрэйве всегда хватало).
Дети видели на них известные исторические битвы, как, например, Саламинское сражение18 на море между армией персов и греков, где среди людей стоял жнец с копьем, одетый в черную тунику с белесым черепом и провалами глазниц. Его невозможно было не заметить – выглядел словно живой. Ветер бросал морские брызги в лица персов, а жнец как будто шевелился в такт качающемуся кораблю.
– Работа Аполлодора19. В Корпсгрэйве множество талантливых художников, композиторов, архитекторов. Те из душ, кто хочет вымолить лучшую участь, работают на благо Смерти; однако, из этого многообразия я предпочитаю живопись Нидерландов: Босх, ван Бален, Брейгель, – Жнец повел их по коридору из других картин, на которых Смерть и ее помощники принимали непосредственное участие в великих и малых сражениях. Лица и одеяния жнецов сменялись, пока троица не дошла до отдельных портретов: здесь был и сам Жнец – в черном костюме, с тростью, такой, каким он выглядел сейчас; на следующем портрете – мужчина, изображенный по пояс, с аккуратной бородой, в широкополой шляпе и с повязкой на глазу, как у пирата, далее следовал некто в венецианской маске и красном балахоне.
– Это мои ближайшие коллеги по Лондону, время от времени мы подменяем друг друга. Если вы их встретите – не бойтесь. Одного зовут Мушкетер, а второго – Валет.
– Француз и итальянец? – спросил Калеб.
Жнец пожал плечами:
– Никогда об этом не задумывался, – он надавил ладонью на высокую дверь, и к удивлению детей та с легкостью открылась. Они ступили в ярко освещенную залу со стрельчатыми витражами, множеством рабочих столов, как в конторе клерка, и книжными стеллажами, сплошь заставленными папками с разноцветными корешками.
Из всех столов занятыми оказались только три. При виде гостей жнецы даже не подняли головы, продолжая строчить отчеты, поскрипывая перьями. За одной из колонн стоял такой же, как в коридоре, фонтанчик, но жидкость в нем не текла. Один из жнецов опустил в чашу несколько стрел для лука, и те прошли насквозь. По древкам, как по венам, заструилось нечто бирюзовое, Калеб услышал щелчок, а жнец убрал стрелы и приготовил следующие.
– Что он делает? – прошептал мальчик.
– Избавляется от душ: через чашу они попадают в отдел обработки, и другие жнецы решают, что с ними делать.