Жнец обошел многие пустующие дома в Лондоне, где произошли убийства или несчастные случаи, за ними числилась печальная слава, они продавались по сниженной цене и покупатели находились с трудом.
Вытянувшись и постаравшись, чтобы ноги не слишком свисали с края (мало того, что кушетка оказалась узкой, так еще и короткой), Жнец раздумывал над сложившейся ситуацией. Таскать с собой детей он не мог: им необходимо тепло, еда и, что важно, присмотр, о чем Джек шепнул ему перед уходом. Жнец взглянул на них: положив ладошку под подушку, Вайолет спала с одной стороны дивана, а Калеб с другой, отвернувшись лицом к спинке.
«Они могут жить и здесь…», – решил он. «Уж не это ли имел в виду Джек». Намеков Жнец не понимал и решил дождаться возвращения друга, а пока написать отчет и вернуться в Корпсгрэйв, чтобы отдать души.
Вайолет лениво открыла глаза, почувствовав, как ее легонько трясут за плечо. Калеб мгновенно очнулся ото сна. Его волосы торчали в разные стороны, и он поспешно пригладил их руками.
– Хотите пойти со мной в Корпсгрэйв? – спросил Жнец, глядя им в глаза.
Дети переглянулись и одновременно закивали.
– Я первая в ванную! – закричала Вайолет, путаясь в пледе, и торопливо скрылась за дверью.
Калеб же поправил подушки, сложил плед и отправился в кухню. Изучая содержимое буфета и шкафчиков, он пришел к неутешительным выводам: в квартире Джека не водилось ничего съестного. Калеб вырос в богатом доме в окружении слуг и лишь в теории знал, как сварить кашу или кофе, помнил, что для приготовления чая необходимо добавить щепотку «Эрл Грей» и залить кипятком. Собственная неопытность удручала его. Матушка частенько повторяла, что аристократ обязан уметь все, что делают слуги, и даже больше, но повар придерживался другого мнения, стараясь не подпускать Вайолет к плите, боясь, что она обожжется, или на нее брызнет раскаленное масло.
К счастью, Джек оставил накрытый салфеткой и от того незаметный поднос с завтраком на столе, и, когда Вайолет вернулась в гостиную умытой и причесанной, Калеб открыл кофейник, серебряные кастрюльки с горячим. На фарфоровые тарелки дети положили идеально круглые яичницы, золотистый омлет с коричневыми ломтиками беконами и сосисками. В подставке с тостами был зажат плотный конверт.
Пока Вайолет уплетала омлет, а Жнец пил какао и хрустел тостом, неторопливо пережевывая и смакуя его, Калеб ознакомился с посланием: «Вернусь поздно вечером, на обед зайдите в булочную неподалеку на углу (очень вкусные круассаны)», – в конверте звякнули монеты.
– Как ему не скучно без домашнего животного, хоть бы маленькая канарейка или попугайчик, ведь у него столько восточных диковинок, – посетовала Вайолет. – Помню, у мадам Клеменс был дивный попугай из Индии. Большой, с голубым оперением и желтым брюшком.
– Это синегорлый ара, – пояснил Калеб. – Дорогая птица, требующая бережного и внимательного отношения. Ты бы с такой не справилась.
Вайолет насупилась:
– Ну и ладно! Не попугая, так собаку, ведь мама говорила, что если мы будем хорошо себя вести, то на Рождество нам подарят щенка.
Калеб тяжело вздохнул, убрав деньги в карман. Упоминание о Рождестве, которое они больше не встретят с родителями, отбило аппетит, и чтобы сестра не увидела его слез, он скрылся в ванной.
Закрыв дверь на щеколду, Калеб отвинтил кран и под шум воды издал сдавленный стон – в черную дыру раковины упало несколько слезинок. В отражении зеркала он увидел не искаженное гримасой боли лицо, а хищную улыбку и мстительный блеск в глазах.
«Я отомщу, клянусь вам», – на миг ему показалось, что за спиной возникли полупрозрачные духи родителей – сердце замерло, он обернулся, но там никого не было.
Как только они покончили с завтраком, Жнец протянул детям руки, и те взялись за них.
– Ничего не бойтесь, – спокойно предупредил Жнец и гостиная померкла, словно кто-то погасил свет и они окунулись в кромешную тьму. Повеяло ароматом сырости, лица обдало дождевыми каплями. Дети стояли на окутанной туманом мостовой.
Небо укрывали плотные черно-серые тучи, не пропускающие ни единого лучика света. Да и откуда ему взяться в обители мертвых, где вечно идет дождь, и тускло горят желто-красные фонари. Жнец не боялся намокнуть: мелкие капельки собирались бусинами на его длинном плаще и стекали вниз на темные гладкие камни с белесыми прожилками. Словно по ним процокало множество женских каблучков, каждый из которых оставил трещину, и она разрослась вширь, образовав подобие паутины. С легким хлопком Жнец раскрыл зонтик и вручил его Калебу:
– Добро пожаловать в Корпсгрэйв, – он криво улыбнулся и поправил съехавшие на кончик носа очки, поля головного убора защищали стеклышки от дождя.
Калеб ухватился за ручку в виде берцовой кости и поднял зонт, Вайолет взяла его под руку, и они осмотрелись. На первый взгляд, мир смерти не слишком отличался от Лондона, разве что в воздухе пахло тленом, а в уличных фонарях вместо желтоватого огонька зловеще горели вороньи черепа, полыхая в глазницах и раскрытом клюве фиолетовым, колыхающимся от сквозняка пламенем.
– Нам в ту сторону, – в руке Жнеца появился черный сгусток, он удлинился, становясь плотнее, пока не образовал отполированную трость с серебряным набалдашником.
Завеса тумана расступилась, и дети увидели высокие соборы в готическом стиле, подпирающие предгрозовое небо, башни с острыми шпилями, дома с узкими черепичными крышами, на которых сидели нахохлившиеся вороны размером с кошку и внимательно следили за окружающими. Их перья лоснились от влаги, переливаясь синевой, а глаза были подернуты белесой пеленой. У некоторых дверей статуями замерли коты с полуразложившимися телами, пустыми глазницами. При виде проходящих детей они повернули в их сторону головы и издали режущее слух мяуканье. По канавам с багровыми лужами вслед за гостями бежали крысы.
– Это соглядатаи, они нужны чтобы в городе не нарушался порядок, особенно среди ночи, когда вампиры любят затевать попойки в местных кроварнях, – пояснил Жнец, увидев какой у Вайолет испуганный вид. – Они не просто животные: в их тела заключены человеческие души. Корпсгрэйв, если опираться на вашу Библию, нечто вроде чистилища.
– Что же тогда с теми, кто попал в Ад или Рай? И где они? – спросила Вайолет. Присмотревшись к котам, она увидела свалявшуюся шерсть в кровавых подтеках, а у пролетевшего над их головами ворона вырвался поистине человеческий крик, а не карканье. Пробегающие вдоль мостовой крысы кусали друг друга, щелкали зубами выскакивающих из загривков чумных блох и глядели на детей красными глазками с сочащимся желтоватым гноем. Вайолет теснее прижалась к брату.
– Это… ч-чумные крысы? – прошептала она, боясь поверить увиденному.
– Они самые, но как я уже говорил – ничего не бойтесь. Что до Ада и Рая: лично для меня, как, впрочем, и для многих – их нет и, возможно, никогда не было. Но люди придумали эту сказку и хотят в нее верить. Нам же доподлинно известно, что после смерти происходит некая лотерея, и выиграешь ли ты в ней роль жнеца или соглядатая в крысином обличье – остается тайной, – ответил Жнец.
– Город действительно похож на Лондон, – отметил Калеб поскучневшим голосом. Вид разлагающихся животных не произвел на него сильного впечатления. В детстве он видел мертвых собак, котов и птиц, наблюдал, как их души выпрыгивают из застывшей оболочки и прогуливаются по городу как ни в чем не бывало. Матушка рассказывала, что души животных существуют иначе, чем человеческие: они свободны, и их нельзя призвать. А людей держат в мире живых разные предметы, семья – все, что с ними связано, любая частица.
– Ты ожидал, что здесь повсюду будет валяться человеческая плоть, а скелеты будут просить милостыню? – Жнец глухо засмеялся.
– Честно говоря, да…
Жнец повел их дальше.
– Раньше здесь было куда хуже: вечная грязь, разложившиеся тела, запахи которых лучше никогда не вдыхать. Хотя подобные улочки остались до сих пор, но они находятся в противоположной от ратуши стороне, где обретаются души самоубийц. Те вечно стенают, плачут кровавыми слезами…
