Стефани мысленно поблагодарила его и взглянула на клоуна. Тот расслабленно улыбался, и ничего не делал, предоставляя ей все полномочия над его материальным телом. Она залезла на него, удобно присаживаясь на его бёдра, и сжала в руке стоявший член. И присаживаясь на него, удобно для себя, стала двигаться. Клоун, в её такт, стал толкать бёдрами вверх. Сверху, Стефани могла лицезреть его бледное, как и его лицо, тело. Самое приятное для неё, наверное, так это было чистое тело, с рельефными кубиками. Запах сахарной ваты стал проявляться значительно сильнее, как и запах бабушкиных оладий.

Пеннивайз, всё же, не смог сдержаться, и приподнял торс, оставляя Стефани сверху, проглаживая рукой по её бокам, — встречаясь руками со шрамам, — к её спине. Губами касаясь её шеи, оставляя засос, который имел горьковатый вкус, который за секунду, становился сладким. Он облизнул это место. Перешёл к ключицам, и ниже, так до сосков.

— Ах… — тихо простонала Стефани, и хотела бы заткнуть себя рукой, как тут, третья рука Пеннивайза оказалась рядом с её ртом, чтобы закрыть, но девушка поймала его большой палец, и засосала во рту, облизывая языком. Он напоминал ей, действительно, вкус сахарной ваты.

Четвёртая рука, запустила свои пальцы в её волосы. Её же руки удерживали своё тело на Пеннивайзе, схватясь за плечи. Ещё пара рук клоуна, взялось за её бёдра, и стали приподнимать, и опускать. Сам клоун вошёл в свой ритм, более быстрый, что доставлял великолепное удовольствие Стефани. Она почувствовала, как её возлюбленный встал на ноги, и стал быстрее, так как теперь… Выбивать ритм стало легче.

Она тяжело дышала, стонала, и затыкала себя посасывая палец клоуна. Пеннивайзу же не надо было дышать, но он всё ровно тяжело дышал. И словно по щелчку, оба потянулись к друг другу, и заткнули себя страстным поцелуем.

Томно вздыхая его аромат,

Вздыбившийся грудью,

Твои щёки горят!

Некий голос прозвучал в голове Стефани, и она знала, что это голос девочки, маленькой её, которая так сильно любит Пеннивайза. Теперь эта маленькая она и она сама, одно целое. И страсть, и любовь, и привязанность обоих, суммировалось. Они оба чувствовали, словно они сейчас взлетят. Нет, не внизу, как просит клоун, а к небесам, прося прощения у Бога. Стефани чувствовала, как она непобедима с ним, как не победима перед всеми только с ним. И никто ей больше не нужен. Никто. Никогда.

Они оторвались от поцелуя. Клоун-людоед слышал мысли её, так же ясно, словно он их читает. Он млел от них, он млел от неё самой. Её голос, её дыхание, её тело! Всё её тело пульсировало в его руках, она так была горяча, и она стала такой лёгкой, что он даже испугался, что она сейчас улетит от него, поэтому, с приближающимся оргазмом, он сжал её бёдра. Чтобы она точно никуда не ушла. Не в этот момент. Никогда. Ни за что.

Клоун не смог справиться, и облизал её шею, и укусил. Её плоть стала такой сладкой, такой сладкой и вкусной, что он был готов её съесть. Но он этого не сделает, нет, он имеет обладание над собой. Кровь с укуса стала стикать вниз, между грудью, по животу, вниз, где происходит самое жаркое в этой комнате. Стефани схватилась за его спину, в отмщении, — хотя скорее, бесконтрольно, — процарапала ногтями по его спине. Смешавшаяся боль, и наслаждения, стали причиной скорого приближения оргазма.

Он стал собирать длинным языком скатившуюся кровь. Она была так сладка для него. Что он был готов взреветь от счастья, но вместо этого, он подтянул к себе Стефани, поцеловал её, и зарычал в её рот от оргазма. Стефани же простонала, чувствуя свой оргазм, и мягкое тепло, вливающееся в её матку.

====== Глава 2. Часть 8. ======

Прошёл месяц, после попытки убить Пеннивайза. Монстра-людоеда, выглядевшего как клоун. Убийства не прекращались. Только на этот раз, страдали не дети, а какие-нибудь преступники-педофилы, люди без определённого места жительства, туристы или просто рабочие, не имеющие семьи и сами по себе были не ахти. Конечно, сектор не совсем доволен подобному, но страдали хотя бы не дети. Сам клоун тоже был недоволен, ведь дети — его любимое блюдо, теперь же он питается более чем не вкусным. Скорее, это тоже самое, что отобрать у человека его любимое мороженое, — такое как, фруктовый лёд, или рожок с редким вкусом какой-нибудь ягоды, — и сунуть в руки простое мороженное в стаканчике, продающееся за доллар в любом магазине.

За это время, Майк немного успокоил Люка, Дика и Натали по поводу монстра, и решил распустить сектор. Даже было проведено небольшое собрание на тему роспуска, и на нём даже сам Пеннивайз присутствовал, и был всеми восемью руками за это, но в конечном итоге, все трое, вместе с ними и Розали, отказали. Большинство выиграло, и сектор продолжил своё существование, только зачем, если монстр найден, но не пойман и не убит? Скорее, причиной этому, было ощущение команды, борющиеся против сил зла. Но чем старше они будут становиться, тем понятие, добра и зла, начнут так сильно смешиваться друг в друге, что понятие само по себе в их сознаниях исчезнет. И далее, они будут решать всё, отходя от последствий того или иного поступка.

Что до Майка Андерсена, то он решит оставить влюблённых вместе в их свитом гнезде, и отправиться обратно в Нью-Йорк. Тем не менее, там ещё ждёт его работа, так как он приезжал назад в город только на отпуск, теперь же, его ждёт поликлиника и школа, в которой он работает психологом, а иногда, психиатром. Он очень не хотел оставлять их обоих, но так, как Стефани больше не нужно его лечение, и она остаётся тут жить, то ему ничего не осталось, как уйти.

Розали поехала в Нью-Йорк вместе с Майком. Зимние каникулы уже заканчиваются, и прогуливать никак нельзя. Поэтому, уже через неделю две, вместе с дядей, уехала к своим родителям. Она обещала себе, что никогда-никогда не забудет произошедшее в этом городе, с ней, с её тётей и дядей. Это навсегда отпечатается на её сознании, и на её характере. Её жизнь координально изменится. Но как подметил Пеннивайз, запах черепахи никуда не пропадал с неё, и скорее, за её отважность, он её наградит хорошей жизнью.

А вот Стефани стала жить иначе, чем большой отрывок её жизни, после прощания с Пеннивайзом, уезжая в Нейплс, — откуда она перебралась в Нью-Йорк. Чувство неизменимого одиночества, привязавшееся, как красный шарик, — что постоянно теперь весит на ниточке, на крылечке её дома, — пропало. Бессонница, убивающая её ежедневно, на протяжении 27 лет отбывания из родного города, превратилось в хороший сон, в такт голосу её дорогого клоуна, в такт своему сердцу, в такт всему миру.

Пеннивайз, всегда поживал хорошо, но теперь, он не просто живёт, он счастлив. В его сердце никогда не было так спокойно, так хорошо, так радостно, что он иногда стал задремывать вместе со Стефани. И знаете, он просто бы смеялся от радости, и улыбался от души, если бы не было ему так грустно и больно. То, что он стал на час, или больше, засыпать, пока смотрит на Стефани, было плохим знаком для него. Он скоро должен будет впасть в спячку. Недавнее происшествие, как попытка его убийства, достаточно много потратило у него сил. Тем более, восстановление, теперь эта диета с бродячими людьми. Это отсрочило его время бодрствования.

— Почему ты так смотришь на меня? — прошептала Стефани, и обратила свой взгляд на Пеннивайза. Совсем недавно, она скакала по комнате от счастья, так как сумела найти хорошую работу в местном отделе безопасности, секретариатом. Конечно, в чём-то подсобил ей клоун. И теперь она, уставшая, лежала на пуфе его плеча, и отдыхала от выплеснувшихся эмоций.

— Да так… Задумался о чём-то. — ему больно. Он никогда не чувствовал такой боли прежде, но теперь, это была боль высшей степени. Как он может сказать, что вновь заснёт, и оставит её одну на 27 лет?! Может… Нет, он никогда не сможет этого сделать. Только не с ней.

— О чём это? — заинтересовалась она, и посмотрела с большей заинтересованностью. Когда он уснёт? Он уже чувствует эту усталость. Чем больше он будет уходить от сна, тем больше риск, что он просто упадёт и уснёт. Но не может он просто взять, и на долго уснуть. Что тогда будет делать Стефани? С его-то телом? Оно просто будет лежать, а она не будет же крутиться вокруг него. А вдруг захочет переехать? Как она поднимет его? Он не может обременять её.