— Мне и здесь хорошо, — Джо кивает на своё королевство бутылок с алкоголем, но в сердце у неё вонзается тонкая игла. Сэм не заслужила быть стриптизершей и танцевать на потеху мужчинам, не заслужила разбитой жизни, не заслужила боли, которую Винни принес ей.
Она заслужила другого — красивого дома за зеленой изгородью, доброго мужа, ребенка, что будет бежать к ней с поделками и рисунками. Заслужила диплом хорошего университета и хорошую работу, заслужила улыбаться искренне, а не горько, как сейчас.
Сэм отпивает ещё воды.
— Зачем ты пришла? — Джо не находит ничего лучше, как спросить напрямую. — Ты как сквозь землю провалилась тогда. Почему ты сейчас появилась?
Покачав головой, Саманта отставляет стакан.
— Я шесть лет убегала — от вас всех. От тебя, от Винса, от Никки и остальных, хотя Mötley Crüe все эти годы преследуют меня всё равно, и, наконец, нашли меня снова. Я видела Винса вчера в клубе, и он меня узнал. Джастис сказала ему убираться от меня подальше, но он… — Сэм усмехнулась.
Джо знает: жизнь умеет ломать людей. Жизнь нагибает тебя и натягивает, как рок-музыкант натягивает шлюху, иногда без смазки. У Саманты должна была быть «золотая» жизнь, но она променяла её на отношения с Винсом Нилом, которые не продлились и года. У Саманты могла быть счастливая семья, но что у неё осталось теперь? И что есть у самой Джо?
Она скашивает глаза на кольцо на пальце. Ну, по крайней мере, у неё есть Дафф, и они собираются пожениться. Эта мысль почему-то оставляет едкий привкус во рту.
— Сама не знаю, зачем я пришла, — признается Сэм наконец. — Может, я хочу, наконец, понять, почему я? Знала ли ты, что Винс и Никки поспорили на мою чертову девственность? Или, может… — она сглотнула, — может, мне нужен совет, что делать, если я всё ещё люблю Винса Нила?
Джо моргает.
Чего она, по сути, могла ещё ожидать? Винс умеет произвести впечатление. Винс умеет въесться в кожу, проникнуть в кровь, стать ядом — так же, как умеет это Никки. Джо сама отравлена Сиксом, как Сэм отравлена Нилом, и у неё нет ни совета, ни просто утешения. У неё только боль, которую не может залечить Дафф, не мог залечить Раззл. Дафф, как и Раззл, пытается нежностью спасти её израненную душу, но Джо нужен Никки. Всегда был нужен и всегда будет. Она не строит иллюзий — она знает, с кем спит, но и знает, кого будет любить всю жизнь.
Джо задумчиво крутит вокруг пальца тонкое кольцо с маленьким камнем, подаренное Даффом.
— Я не знаю, — отвечает она. — Ты обратилась не к тому человеку.
— Потому, что ты любишь Никки? — Сэм ломится напролом, как никогда не сделала бы, когда была школьницей. — Все знали. Как ты вообще терпишь его, почему всё ещё с ним?
Хороший вопрос. Никки — чудовище; вся вереница его женщин у Джо прошла перед глазами. Сейчас он помолвлен со шлюхой, которая приучила его к героину, и она во всеуслышание заявила на The Late Show, что скоро снова станет Вэнити Сикс, только в этот раз — не потому, что такую кличку ей дали в её группе. Никки — тот, кто способен чужое сердце раздавить в руке. Джо помнит, как рыдала Кимберли после того, как он измывался над ней из-за выдуманной измены. Джо помнит, как он встретил Кимберли. Джо помнит каждую женщину, из-за которой она снова становилась «просто другом, своим в доску». И Джо знает, что, дай ей возможность вернуться назад, она не изменила бы ни дня в своей жизни.
— Никки — мой друг, — произносит она. — И всегда им будет.
— Никки никогда не был твоим другом, — Сэм качает головой. — Однажды ты говорила мне, чтобы я не позволяла никому пользоваться собой. Но Сикс всегда тобой пользовался.
Эти слова для Джо — как нож в старую рану. Горло сдавливает, и она прикрывает глаза, чтобы не разреветься. Ей бы на Сэм разозлиться, но Джо уже двадцать пять, и она понимает: Саманта говорит так, как видит. А она не видела Никки разбитым, измученным, несчастным. Пьяным, больным, обдолбанным. Снова и снова разочарованным в себе и в других. Не видела его после смерти Раззла и ареста Винса, не видела его в дни, когда кокаин стал его лучшим другом, не видела, как он разбивает гитару, потому что ничего написать не может. Не к ней Никки приползал, чтобы зализать раны, не её звал своей, не с ней делился тьмой, окутывающей его душу. Саманта видит только мужчину, который пользуется женщиной, как однажды воспользовался ей Винс.
— Ты ничего о нас не знаешь, — Джо поджимает губы. Боль затухает, исчезая — Но это не важно. Я выхожу замуж. Не за Никки.
Сэм выхватывает взглядом кольцо у неё на пальце. Задумчиво скользит стаканом по гладкой поверхности барной стойки.
— Но ты его любишь. Скажи, что мне делать, Джо. Я не пришла бы, если бы знала, что делать.
Что делать, Джо не знает. Ей кажется, что с любовью вообще что-то сложно сделать — она просто есть, она отравляет тебя, она становится твоей частью.
Сэм снова опускает глаза на пустой стакан.
— Я спала с Винсом. Снова. И у меня нет никого, к кому я могла бы обратиться. Джастис… она не оценит, потому что девочки в клубе не спят с клиентами. Но я с Винсом переспала.
Джо могла бы сказать, что Сэм — идиотка, и, возможно, была бы права. Но у неё язык не поворачивается выдать что-то подобное, потому что во взгляде у Саманты — выжженная пустыня. Джо помнит милую, часто улыбающуюся девушку, влюблено смотревшую на Винса: для неё он был целым миром, и Сэм отказалась от своей жизни ради него. Уже поздно говорить, что этот поступок был глупостью, потому что слишком легко осуждать прошлое, да ещё и чужое. Джо хорошо знает, что значит любить без оглядки, даже если твое сердце растоптано и выжжено.
Есть ли у неё хоть какой-то совет?
Дверь хлопает, избавляя Джо от необходимости отвечать. «Рейнбоу» заполняется голосами Даффа и Слэша: последний пришел опохмелиться перед тем, как закинуться очередной наркотической дрянью, а первый — просто навестить Джо; он часто заглядывал посреди дня, перед репетицией или записью.
— Привет, малыш, — Дафф, длинный, светловолосый, взъерошенный, перегибается через барную стойку и целует Джо в губы. — Как дела?
— Работаю, — Джо улыбается. Дафф нравится ей, сильно нравится, иначе она бы не согласилась выйти за него замуж, хотя его предложение до сих пор кажется ей странным. И ей с ним хорошо. — А у вас что, записи сегодня нет?
Слэш падает за барную стойку, как обычно, завешанный темными вьющимися волосами так, что непонятно, видит ли он тебя вообще за этими зарослями. Ухмыляется:
— Сегодня Эксл отдувается. Мы попозже пойдем. Нальешь Джека?
Мужчина, сидящий за столиком, недовольно косится на Даффа и Слэша: в «Рейнбоу» как-то стало сразу тесно и громко, хотя музыкантов всего двое, и обычные клиенты недовольны этим. Дафф не обращает внимания на осуждающие взгляды, обходит барную стойку и обнимает Джо со спины.
— Я соскучился, — шепчет он ей прямо в ухо. — Может, вместе перекусим потом?
Он выше Джо на полторы головы и куда худее плотного Никки; Джо терпеть не может сравнивать их в своей голове, но всё равно сравнивает и сама на себя бесится. Ей нравится, как Дафф её обнимает.
— Хорошо, — соглашается Джо и фыркает, когда он целует её в макушку. — Тебе налить что-нибудь? Дафф, у меня работа, я же говорю, — она мягко выворачивается из его объятий и тянется к полке с пивом. — «Лёвенбрау» будешь?
Ничуть не стесняясь посетителей, Дафф садится прямо на барную стойку, отчего его макушка почти упирается в потолок.
— Буду, давай.
Джо откупоривает ему бутылку, а, обернувшись к залу, видит, что Саманты уже нет, и что-то вроде… вины ёкает у неё за грудиной. Она кричит Джейку, заныкавшемуся на кухне, что отойдет покурить, на бегу целует Даффа в губы и хлопает входной дверью бара.
Саманта, в конце концов, пришла за советом. За помощью. Прошло шесть лет с тех пор, как они виделись в последний раз, но Джо понимает: Сэм просто нужен друг. Человек, способный сказать ей, что она не сделала ничего дурного… или сделала, но это не страшно.
