========== Декабрь 1987 ==========

Джо обучает новенького бармена считать кассу, когда боковым зрением ловит по телевизору, висящему в зале, выпуск новостей — кого-то увозят на каталке в машину «скорой помощи», а потом на экране возникает изображение Никки и даты «1958-1987», как на сраной могиле. Она моргает, чувствуя, как ухает куда-то в пятки сердце, как в груди внезапно начинает разъедать, будто кислотой.

Этого не может быть. Этого, нахрен, просто не может быть.

— Да ладно? — парнишка, которого она обучала, бросает кассу и впивается взглядом в экран телевизора. — Никки Сикс откинулся!

Джо почти не слышит, что говорят в «ящике», различает только слова «умер», «передозировка», «сегодня днем». Её разъедает изнутри, будто она хлебнула крысиной отравы, которую они используют в подсобных помещениях. Она складывает деньги в кассу, действуя, как на автомате, запирает её и уходит в служебное помещение. Там, слава богу, пусто, и Джо — Джозефина Энн Лоуренс при рождении — хлопает дверью, сползает на пол вниз.

Никки.

Никки гребаный Сикс, какого же хрена?! Да почти в Рождество, за пару дней всего?!

Джо впивается зубами в костяшки пальцев, чтобы не заорать, бьет свободным кулаком по двери. Боль пронзает кисть руки, но это вообще полное ничто по сравнению с болью, что раздирает её за грудиной, в клочья разносит внутренние органы.

Чертов Никки.

Frankie died just the other night

Some say it was suicide,

But we know

How the story goes…

Джо встретила Никки в его двадцать, он как раз вычеркнул из своей жизни имя «Фрэнк Карлтон Серафино Феранна-младший» и хвастался в баре, в котором она пыталась работать, тем, что сжег водительские права со старым именем. Лос-Анджелес не был добр к ним обоим, стоял 1979 год, а Джо только недавно исполнилось семнадцать. В бар её взяли работать, разумеется, не барменом, а посудомойкой, и каждый вечер платили наличными, но так мало, что ей часто приходилось выбирать: заплатить за съемную комнату на пару дней вперед или поесть. Никки же играл в рок-группах — то тут, то там, чертово «перекати-поле» с глазами, серыми, как небо в её родном Мэне, и Джо, будучи юной идиоткой, в него влюбилась по самые уши — когда задержалась, отмывая бокалы и столики, и обнаружила его, дрыхнущего за дальним столом.

Сикс сопел, уткнувшись лбом в сложенные на столе руки, рядом стояла недопитая бутылка дешевого виски. Джо потрясла его за плечо:

— Эй? Эй!

Никки открыл осоловевшие от алкоголя и долгого отсутствия нормальной жратвы глаза и пробормотал:

— Сигарета есть?

Курева у Джо не было, но зато имелась добрая душа, и она оттащила полубессознательного Никки в свою маленькую комнатку, откуда только силы взялись волочить на себе это тело? По дороге он прочухался, свистнул у кого-то сигарету, но от ночевки не отказался, и, пока он дрых у неё на кровати, свесив к полу правую руку и уткнувшись в подушку лицом, Джо ворочалась рядом и думала, что влипла. Потому что Никки Сикс за полчаса успел выдрать из её груди сердце и положить в карман своей кожаной куртки.

With his six string knife

And his street wise pride

The boy was a man before his time

And she knew

All their dreams would come true…

Никки не был её. Вообще никогда не был. Как дворовый, вечно шляющийся по грязным улицам кот, он приходил, когда считал нужным, тащил с собой выпивку — какое-нибудь дешевое пойло, украденное в магазине, — и пил в её спальне, иногда позволяя и Джо выпить тоже. Большую часть времени, правда, он шутил, что она слишком мала.

Это не мешало Сиксу спать с ней. Прошло несколько лет, прежде, чем Джо поняла: Никки было насрать на неё тогда, его просто устраивало где-то ночевать и устраивало, что кто-то греет ему постель. Иногда, изрядно надравшись виски, он садился на пол, опирался затылком о колени Джо и рассказывал: про мать, которой было плевать на него, про дедушку и бабушку в Айдахо, про вереницу отчимов и про отца, бросившего Никки дважды — не каждый отец так сумеет. Никки вырос на улице, и уроки жизни, которые он получил, были высечены шрамами у него на душе. Но, каким бы он ни был, он умел мечтать, и, когда он рассказывал Джо, как станет знаменитым на весь мир музыкантом, его серые глаза сияли, и Джо чувствовала, что летит в чертову бездну, а ухватиться ей не за что. А ещё ей казалось, что все его мечты сбудутся, и ей хотелось быть рядом, когда это случится.

Джо стукнуло двадцать, когда звезды сошлись, и Сикс ухватил удачу за хвост. К тому дню он уже мог сводить концы с концами сам, и приходил к ней — она больше не снимала комнатку в подвале, но всё ещё не заработала денег на съем квартиры, — лишь когда сам считал нужным. Ему было плевать, если Джо заводила себе парня, но если этот парень оказывался у неё дома, когда Никки был там, то Сикс бесцеремонно его выкидывал. Джо злилась, а Никки смеялся, вжимая её в стену, и целовал, пока она не сдавалась, потому что всё ещё любила его.

Она позволяла обращаться с ней, как с тряпкой, даже хуже тряпки. Сикс приглашал её на первые концерты Mötley Crüe только чтобы на её глазах свалить с какой-нибудь шлюхой с большими сиськами, и Джо знала, что Томми и остальные всё понимают прекрасно, однако делала вид, будто её ничего не волнует. Будто они с Никки просто друзья, хотя она понятия не имела, можно ли это вообще назвать дружбой? Или хоть чем-то приемлемым? Джо себя ненавидела и раз сто давала себе обещание, что пошлет Сикса к черту, но он смеялся, выгибал бровь и тихо произносил «Уверена?», и Джо была уже ни в чем не уверена, кроме того, что хочет его, прямо здесь и сейчас, даже если это была чертова гримерка в Whiskey-a-Go-Go.

Никки Сикс был её собственным наркотиком, выплеском адреналина в кровь, её наказанием за то, что она никогда не была послушной родительской доченькой. Джо зарывалась пальцами в его черные волосы, пока он вжимал её в постель, и смотрела в широко распахнутые зрачки, окаймленные тонким серым ободком. Джо лю-би-ла его, хотя и знала, что большего мудака ещё поискать надо, едва ли во всей Калифорнии с десяток наберется. Джо любила его, когда он спал, по-хозяйски перекинув руку через её живот и придавив её так, что дышать было трудно. Джо любила Никки, когда он в хлам удалбывался на вечеринках или у неё дома, и не переставала любить, когда он сваливал с очередной белобрысой красоткой, как под копирку сделанной с других, таскающихся за Mötley Crüe. И всегда впускала его обратно, потому что где-то в глубине души знала: она — единственная константа в его жизни, напоминающей бесконечный гребаный шторм.

И она всегда знала, что Никки умрет молодым. Знала, когда впервые встретила его, и они переспали — просто видела в его глазах безумие, способное привести его к краю.

But you see, Frankie was fast

Too fast to know —

He wouldn’t go slow

Until his lethal dose

And she knows

He’ll finally come too close…

Джо рыдает, уткнувшись лицом в колени, и гори оно всё огнём. Ей двадцать шесть, и, по сути, жизнь только начинается, но ей кажется, что она только что закончилась — там, с умирающим Никки, с его чертовым передозом.

Даже став знаменитым, он приходил к ней, и Джо хотела бы думать, что Сикс нуждался в ней. Он вваливался в её квартиру упоротым, пьяным в дерьмо, каким угодно — и никогда трезвым, потому что уже забыл, что это значит. Иногда он, правда, был менее пьяным, чем обычно, и тогда играл ей новые песни, какие-то наброски, сидя на полу и то и дело смахивая лезущие на глаза черные пряди.

Никки целовался, как в последний раз, а Джо утешала себя, что своих шлюх он так не целует. Это не помогало ей, когда после концерта она видела, как Сикс уходил с какой-нибудь тёлкой, и знала, что он будет занюхивать кокаин с её задницы. Это не помогало, когда Джо смотрелась в зеркало и видела там стройную невысокую брюнетку, которой никогда не стать знойной калифорнийской моделью, что крутились вокруг Mötley Crüe. Это не помогало, когда бойфренды не продерживались рядом с ней, потому что не могли конкурировать с ним. Это вообще редко когда помогало, но было единственным, чем Джо могла успокаивать сердце, разодранное в клочья.