Никки не удерживается и падает на пол, успевает прихватить её за руку и тянет за собой. Они хохочут, как тинейджеры, пока по-дурацки барахтаются на ковре, путаясь в конечностях друг друга.
— Твою ж мать, — проникновенно сообщает Никки, глядя в потолок. — Я, блять, спину ударил.
Никки откидывается на подушку, разметав влажные черные волосы, и со свистом выдыхает. Джо утыкается носом в его плечо. У неё болят мышцы, и она уверена, что не сможет толком встать с постели, но перед глазами всё меркнет, когда она думает о тяжести тела Никки на себе, о его поцелуях и о синяках, которые он наверняка оставил на её шее и на бедрах, о том, как он стонет ей в губы, кусает их, раздвигает языком, как ловит её стоны и охает в ответ так, что её бросает в жар.
Они до постели добираются лишь к пяти утра, потому что не могут отлипнуть друг от друга после долгой разлуки. Сикс вытаскивает бутылку виски и поливает им Джо, слизывая капли с её плеч, груди, живота; Джо глотает алкоголь из горла, пока Никки языком вычерчивает узоры на её липкой от Дэниелса коже, а затем снюхивает кокаин, рассыпанный по её животу, и мурчит, как довольный кот. Джо знает, что это всё — чертово безумие, но ей нравится. И даже против кокаина она не возражает, там всего одна доза.
У Никки — опухшие и явно саднящие от поцелуев губы, мокрое от пота тело; он прикрывает глаза длинными ресницами и издает какой-то довольный звук; голос у него низкий и охрипший. Джо улыбается. Никки поворачивает голову и тянется за очередным поцелуем, у них уже рты болят целоваться, но хочется до безумия. Так же, как хочется провести в постели ближайшую вечность, даже если простыни пропахли сексом.
— Вот блин, — сообщает Никки и смеется, — я жрать хочу. В холодильнике повесилась мышь.
Джо закатывает глаза.
— Семь утра, Никки!
— Знаю, — он фыркает, зарывается носом в её шею. — Я пьян, обдолбан и обтрахан, и теперь я хочу жрать. Что тут удивительного?
— Хочешь получить всё и сразу, м? — Джо ведет ладонью по его спине, ощущая кончиками пальцев вспухшие царапины от её ногтей. — Думаешь, получится?
— Уверен, — он опрокидывает её на спину, нависает над ней: красивый до рези в глазах, темные пряди прилипли ко лбу, серая радужка превращается в тонкий ободок вокруг распахнувшегося зрачка. По-кошачьи поддевает носом мочку её уха. — Надеюсь, ты взяла сегодня выходной?
Джо помнит, как подошла к управляющему «Рейнбоу» с просьбой о выходном, и как полыхали её щеки, когда тот сверил календарь и ухмыльнулся так, будто всё понимает. Она помнит, как подшучивал над ней Джейк — второй бармен — и говорил, что раз Никки приезжает, то, видимо, ближайшие дни на работе Джо не появится? Джо показала ему средний палец.
Она кивает. Никки обдает горячим дыханием её шею, текучим движением скользит вниз, широко проводит языком по её животу, всё ещё чуть липкому от виски, и у Джо всё внутри сводит от желания, она запускает ладонь в его жесткие черные волосы и всхлипывает. Скулит, когда он кладет ладони на её тазобедренные кости, чтобы удержать её ноги и смотрит снизу вверх, задорно и жарко. Джо выгибается, протяжно вскрикивает, дербаня горло, пальцами впивается во влажную простыню и в пряди волос Никки.
К десяти утра Никки и Джо вываливаются на улицу, хохочут, добираясь до ближайшего супермаркета — Никки кое-как влез в джинсы и косуху на голое тело, Джо кутается в его шмотки, потому что даже для неё надеть мини-юбку в десять часов просто слишком. В супермаркете сонные продавцы раскладывают товар, а Сикс удерживает её за талию, целует в шею, будто оставленных им же засосов недостаточно — их даже волосами не прикрыть.
— Пиццу или вон ту итальянскую херь? — он тычет пальцем в холодильник с полуфабрикатами.
— Это лазанья, дурень, — смеется Джо. — А не херь.
— Итальянская херь, — он хватает коробку, вертит её со всех сторон. — На картинке выглядит так, будто туда блеванули.
— Дурак, — Джо отнимает у него коробку, ставит на место. — Если хочешь пиццу, так бы и сказал.
— Я тебя хочу, — мурлычет он ей в ухо, губами ведёт по ушной раковине, и Джо чувствует, что краской заливается от самого лба до шеи. Ей кажется, что все работники супермаркета таращатся на них. — Но и пиццу тоже. И, знаешь, те дурацкие мультики в ящике, которые сейчас идут, — он смеется. — Про Рокки и Бульвинкля.
Джо вспоминает, как одну из бывших девчонок Томми, с которой он еще пару лет назад расстался, Винс прозвал Бульвинклем за схожесть с лосем из мультика, и хихикает. Но в груди у неё разливается дурацкое тепло, потому что Никки здесь, он рядом, и ей хочется утонуть в этой иллюзии, будто они в м е с т е, хотя это не так. Они не вместе, они просто друзья, но позвольте ей хотя бы один день думать иначе.
Джо знает, что она идиотка.
— Морепродукты? — она берет коробку пиццы.
Никки морщит нос.
— Пепперони. Когда я смотрю на креветки, меня мутит от мысли, что это когда-то ползало и пучило глазюки. Прямо как наш Винс.
Джо хохочет, но всё же прихватывает пиццу с пепперони. Две коробки сразу. На кассе Никки копается по карманам куртки в поисках налички, вываливает кучу смятых десяток и сотенных. У кассира лезут на лоб глаза, потому что Сикс не выглядит как тот, у кого может быть куча наличности. Если по-честному, он выглядит как нищий маргинал.
— И две пачки Лаки Страйк, — Никки кивает в сторону стенда с сигаретами. Кассир швыряет их на ленту. — Угу.
Джо подворачивает джинсы ещё сильнее, потому что пяткой наступает на них; Никки ржет и за руку тянет её к себе, целует так, что у неё колени подгибаются, а какая-то женщина, ведущая свою дочь в школу, вслух ужасается распущенной молодежи. Сикс нагло фыркает ей вслед и показывает средний палец.
Они едят разогретую пиццу, сидя прямо на полу перед телеком, оставшимся от предыдущих хозяев, и смотрят «Рокки и Бульвинкля», пока мультики не сменяются выпуском новостей. Никки морщится, вырубает ящик и тянется за очередным куском пиццы, запивает его глотком виски. Джо смотрит на его лицо, и её даже подташнивает от нежности, щупальцами охватившей её изнутри. Она прислоняется лбом к его плечу.
Никки удивленно смотрит на неё сверху вниз.
— Эй, — тянет он, — ты чего?
— Я скучала, Никки, — произносит Джо мягко.
Она знает, что истинного смысла её слов Никки не поймет, до него не доходит, как сильно она любит его, как готова отдать за него всё и даже больше. Это не важно. Ей важнее просто сказать.
— Я тоже скучал, — он улыбается, почти застенчиво, превращается в Никки, которым он, возможно, был когда-то, и которого Джо уже не знала. — Будешь? — он приподнимает коробку с последним куском уже остывшей пиццы. Она мотает головой. — Ну и сама виновата.
Джо думает, что любит его, и это навсегда. Хоть он об этом и не узнает.
========== Декабрь 1984 ==========
Сначала Джо кажется, будто всё происходит не с ней.
Раззл мертв. Его больше нет. А ещё позавчера он заходил в «Рейнбоу», так же, как заходил каждый вечер всё время, пока Никки, обдолбанный и вусмерть пьяный развлекался где-то на Мартинике. Джо думала, хуже всё уже не будет, но как же она ошибалась…
Раззл мертв, мертв, мертв. И мертв из-за Винса, потому что пьяный Нил не справился с управлением своей же машины.
Джо прорывает слёзами, так же, как и Томми; она цепляется за Ли, лбом утыкаясь в его худое плечо. Кровь на перчатках врача алыми пятнами вспыхивает под зажмуренными веками. Раззл, Раззл, Раззл… Николас. Имя стучит в висках, имя пеплом оседает на языке. Джо трясет; они с Томми плачут, уткнувшись друг в друга, где-то на фоне рыдает Бэт Линн, жена Винса, и черт знает, кого она оплакивает — Раззла, которого хорошо знала, ведь он был другом Винса; или самого Винса; или то, что её жизнь теперь изменится навсегда.
Эта боль словно когтями раздирает душу — за Раззла, за Винса. Джо хотела бы злиться на Винни, но она не может, потому что знает, что так, как больно ему, не больно никому из них, даже ей, даже Томми.
