Подумать, что он — её. Иллюзия, но ей нравится эта мысль. Джо просто позволяет этой мысли быть. Сегодня.
Пока она наблюдает за Mötley Crüe на сцене — как всегда, необузданные и дикие, их энергетика сжигает зал дотла, остается ли что-нибудь Оззи? — к ней подходит Шерон Осборн, гроза собственного мужа и всех музыкантов, что попадали к ней в цепкие руки. Шерон не дает спуску никому, и, возможно, это к лучшему.
— Та самая Джо? — Осборн склоняет голову набок и улыбается. — Я думала, ты выглядишь иначе.
Джо пожимает плечами. Она и сама знает, что не похожа на женщин, которые увиваются вокруг Mötley Crüe, — в ней нет калифорнийского лоска, нет белокурых волос и загара, приобретенного многочасовым лежанием на пляже. Ей и на пляж-то сходить некогда последние несколько лет, потому что она каждый день — вон там, за стойкой, наливает пиво всем, кто готов за это платить.
— Неудачного ты себе выбрала парня, — Шерон не собирается врать, она правду-матку режет прямо в лицо. Джо с трудом сохраняет спокойное выражение лица, хотя слова Осборн по нервам ей проходятся наждачкой. — Никки — хороший музыкант, но он себя топит.
Джо знает. Она всё это знает, Боже, она знает Сикса уже пять лет, она пять лет периодически с ним спит, они вдвоем прошли огонь и воду и продолжают идти. Она не может ничего сделать с тягой Никки к саморазрушению, она может лишь постараться не упасть в эту бездну вместе с ним.
— Я знаю, — просто отвечает она.
Шерон смотрит на неё внимательно, а потом произносит:
— Ты любишь его, девочка.
Отрицать не хочется. Джо смотрит на Никки, который сейчас так опасно близко к краю сцены, так, что может рухнуть вниз. Он смеется, движением головы отбрасывает волосы назад, а толпа беснуется под «Looks That Kill», разогретая уже достаточно, чтобы начать самим поджигать всё вокруг. Джо знает, что любит его, что любила его до того, как он заполучил порцию своей славы, и будет любить после.
— Мы — друзья, — повторяет Джо фразу, которая стала их собственной правдой.
Шерон улыбается.
— Это хорошо. Мне нравится Никки, девочка, но в его глазах танцует Дьявол. И будь я проклята, если не знаю, что он плохо закончит. Но если ты думаешь идти с ним до конца, не давай никому тебя сбить. Будут шлюхи, будет выпивка, будут наркотики, они уже есть. Шли к черту всех, кто будет пытаться тебя отговорить. Может быть, ты вытащишь его из этого дерьма. Или окажешься там сама.
— А вы? — Джо поворачивается к ней.
Шерон не кажется особенно красивой, зато она определенно умна, и воля у неё железная. Под каблуком этой женщины ходит и Оззи, и даже «инфанты террибль» рок-сцены Mötley Crüe, и Джо хочет знать, как ей это удалось.
— Я каждый день встречаюсь с этой тьмой, — Шерон качает головой. — Я привыкла смотреть ей в её блядские глаза.
Mötley Crüe сматываются со сцены после «Shout At The Devil», всех четверых можно насквозь выжимать, с лиц потек грим. На лбах у всех написано «свобода», и Джо догадывается, что Винс и Томми точно пойдут сегодня в «Рейнбоу», чтобы как следует надраться, подхватят там своих женщин, которым не досталось проходок от Шерон, и закончить Безрадостный тур чем-нибудь феерическим. Феерической пьянкой или феерическим трахом, как получится. Никки запускает пальцы в волосы, встряхивает шевелюрой.
— Ещё немного, — шепчет он Джо на ухо, проходя мимо. — Только на этот раз поедем ко мне. В жопу твоих соседей.
У Джо дыхание перехватывает от мысли, что Никки наконец-то будет с ней, и она только кивает. Шерон качает головой. Невозможно, чтобы она не знала, зачем Сикс позвал Джо сюда и выпросил ей проходку, и уж наверняка она наводила справки о Джозефине Энн Лоуренс, и явно осталась довольна, раз не выгнала её взашей, даже зная, что они трахались в гримерке. Шерон Осборн не могла этого не знать — похоже, все уже знали.
Джо болтает с Томми: он как раз в красках рассказывает ей, как Оззи слизывал мочу с плитки бассейна, и она хохочет, когда проходящий мимо роуди Оззи оглядывает её с головы до ног и присвистывает, и ему не везет напороться на как раз вышедшего из гримерки Никки. Взглядом Сикса можно было металл резать.
— Надеюсь, это ты Ти-Бону свистел, Берт? — интересуется он таким тоном, что даже тупой понял бы: лучше сказать «да». Роуди ничего не подтверждает, а просто сваливает.
Томми смешливо фыркает, ему всегда и всё смешно.
— Что, уже нельзя одну оставить? — Никки обнимает Джо сзади, он уже переоделся в сухие шмотки и стер с лица грим, но он всё ещё пахнет сценой и от него бешено шарашит энергией, которая бурлит в его венах каждый раз после выступления. — Поехали, Джо.
— Сикс, ты вообще охуел в край, — сообщает Томми, — я вообще-то тут историю рассказывал!
— Захлопнись, Ти-Бон, сука, — предупреждающе произносит Никки, и, судя по его тону, это лишь наполовину шутка. — Твои истории никуда не денутся.
— А твой недоеб подождал бы, — Ти-Бон ржет, не скрываясь.
— Идем, — Никки тянет Джо за собой, и она успевает только обнять Томми на прощание. Он кричит им вслед:
— Сикстер, не сломай нам Джо!
Никки показывает Томми средний палец.
*
Они вваливаются в его квартиру, целуясь, путаясь в собственных ногах, сплетаясь руками, забираясь под одежду, беспомощно мыча друг другу в губы от желания. Никки толкает Джо к стене, но не рассчитывает, и они бьются о какую-то мебель в холле, Никки говорил, что квартиру купил прямо с хламом бывших хозяев и ничего не переделывал, потому что дома бывал раз в месяц, и ему откровенно похер. Джо ахает от боли, пронзившей бедро, Сикс смеется, подхватывая её и заставляя повиснуть на нём, как обезьянке.
Джо ещё в такси некуда деться было от его взгляда: Никки смотрел так, будто собирался трахнуть её прямо там, и наплевать на водителя, наплевать на любые приличия — к счастью, хотя бы ехать было недалеко, и он как-то сумел удержать себя в руках. Теперь она этот взгляд снова ощущает на себе, Никки шипит, когда напарывается на застежку её белья:
— Пиздец как на тебе много одежды, — в темноте его дома они наталкиваются на диван, и, кажется, дальше никуда уже не собираются, Никки просто сваливает Джо на кожаную поверхность и подминает под себя. — Просто пиздец…
— Заткнись, — Джо тянет его майку вверх, ногтями ведет по его шее, ключицам и ниже. В темноте не видно, как вспухают красные следы от её прикосновений. — Извини, что пришлось одеться, чтобы твои роуди на меня не таращились.
— Берту я ещё скажу, чтобы слюной не капал, — Никки смеется в поцелуй, пока Джо воюет с его ремнем на штанах, — а ты своё уже сейчас получишь… — он губами проходится по её шее, зубами прихватывает кожу на ключице, ведет языком по месту укуса. Джо запрокидывает голову и стонет.
Им нет необходимости отыскивать правильный ритм, потому что за пять лет Никки мастерски научился обращаться с её телом и всегда знал, что нужно Джо… что нужно им обоим. Он сжимает её бедра, пока двигается в ней — ни намека на нежность, но ей и не нужно. Она ногтями впивается в его плечи, ногами обвивает за поясницу, и её тянет, тянет, тянет куда-то в привычную темноту, расчерченную алыми вспышками. Никки кусает её в шею, наверняка оставляя следы.
— Моя, — хрипит он, — моя, моя, моя…
Будто засосов недостаточно.
Джо его слышит как сквозь вату, её куда-то несет и тащит, и кажется, что у неё все нервы наружу вывернуло. Даже если Никки сейчас пиздит, как дышит, пусть уж лучше пиздит. Она ногтями расчерчивает его спину, до самых лопаток, Сикс то ли стонет, то ли урчит ей в шею, и, черт, Никки, думает Джо, не останавливайся, пожалуйста, только не…
Вскрик наждачкой проходится по раздраконенному стонами горлу. Никки утыкается лбом в её плечо, равно и тяжело дышит. Он и сам тяжелый, и, когда Джо постепенно очухивается, то осторожно упирается ладонью в его грудь.
— Задавить меня решил?
— Хорошенько оттрахать, — бормочет он и смеется ей в ключицу. Приподнимается на локтях, в сумерках его смуглое от природы лицо кажется совсем темным. — Я слов на ветер не бросаю. А слезать мне некуда, — он разводит руками, показывая на узкое пространство дивана, и Джо толкает его в плечо: ей всё-таки тяжело, Сикс — не пушинка.
