– Ой, – сказала она быстро, – я не сплю, просто задремала. Ты читай, читай дальше, я внимательно слушаю.
Сказав это и успокоив детей, Мария начала растирать больную руку, чтобы опять не заснуть. Она вернулась к своим мыслям, не очень прислушиваясь к чтению внучки и думала о том, как хорошо жить у дочери, чувствовать заботу семьи и иметь рядом с собой любимую внучку.
В середине семидесятых, когда родилась Оля, Нина заканчивала институт. Отсидев дома в послеродовом отпуске положенный по закону год с ребенком, ей нужно было возвращаться на работу, чтобы не угодить на скамью подсудимых за тунеядство. Тогда никого не интересовало – здоров ребенок или нет – стране нужны рабочие руки.
Олю отдали в садик на целый день. Переболев воспалением легких, девочка стала часто простывать. Мария так переживала за внучку, что забрала ее на год к себе, пригласив на помощь из деревни вышедшую на пенсию двоюродную сестру. За год они привязались к девочке. Мария, как часто бывает, видела в малышке своего ребенка, которому когда-то недодала материнской любви. Через год Оля окрепла и вернулась к родителям, а у Марии будто отняли что-то важное в жизни. С таким положением упрямая женщина никак не могла примириться.
Нина часто привозила девочку к бабушке на выходные, но это были только короткие счастливые моменты, которые заканчивались, когда ребенка забирали домой. Каждый раз, провожая Олю, Мария будто отдавала ей кусочек сердца. И теперь, спустя десять лет, они стали жить вместе. Одно это чувство, что рядом с ней – ее любимая внучка, которой она была готова отдать всю себя, делало Марию сильнее и увереннее. Она видела, что внучка платит ей такой же искренней любовью. И эту любовь она хотела иметь всю для себя одной, не делясь ею ни с кем. Гены бабушки, не желающей делиться привязанностью, полностью передались внучке Оле.
С Леной, младшей сестрой Оли, все обстояло намного сложней и запутанней, чем могло показаться на первый взгляд. Отца Лены, Олега, Мария невзлюбила с первой встречи. Она вообще не хотела, чтобы дочь вновь выходила замуж, а уж второго ребенка ей совсем не желала. Когда Мария узнала, что Нина беременна, стала с ней реже встречаться и даже как-то замкнулась. Она испытывала необъяснимую неприязнь к еще не родившемуся ребенку и непонятно откуда возникшее чувство резкого осуждения дочери. Даже себе она не могла объяснить, что это – то ли ревность, что у Оли появится брат или сестра и оттянет часть материнской любви, то ли она заранее не любила то, что любил и с нетерпением ждал нелюбимый зять.
Когда Лена родилась, Мария не появилась в больнице дочери, то ли обидевшись на весь свет, то ли считая ту предательницей. Она приехала посмотреть на внучку, когда ребенку исполнился год. Равнодушно взглянув на крошку, пытающуюся удержать равновесие на плохо слушающихся ножках, она, глянув на нее и сунув дочери пакет с подарком, сказала:
– Оля, пойдем в комнату, я тебе привезла интересную игру.
Взяв восьмилетнюю девочку за руку, она ушла с ней в детскую, оставив растерянную дочь вдвоем с Леной. Вышла Мария с Олей только через час, когда Нина позвала всех обедать.
В следующий приезд Мария вела себя не менее демонстративно. Никто в семье не мог объяснить поведение бабушки, не признающую ничем не заслужившую немилость вторую внучку. Даже ее муж Николай после первого совместного визита выговорил жене за странное поведение, а во второй раз вообще остался дома. Нину коробило избирательное отношение матери к ее дочерям, но вмешиваться она не решалась, хотя чувствовала, что если мать в своем упорстве не изменится, то рано или поздно обстановка в семье ухудшится. Дочь все же решилась поговорить с матерью, улучив минуту, когда Олег был в другой комнате и не мог слышать разговора. Оля, прижавшись в бабушке, сидела рядом.
– Мама, давай поговорим. Ты так резко разделяешь моих детей, что твоей неприязни к Леночке только слепой не заметит, и мне это совсем не нравится. Лена пока маленькая, и ничего не понимает, но Оля-то все видит.
– Что тебе не нравится? Я ухаживала за твоей дочерью целый год, и она мне дороже, чем кто-либо другой, даже ты. Что в этом непонятного?
– Я хорошо понимаю, что внуки порой становятся дороже собственных детей, но ведь и Лена – твоя внучка, так почему ты ее все время отталкиваешь?
– Ты знаешь, почему, не прикидывайся! Я с самого начала была против второго ребенка – мне он не нужен, поэтому требовать от меня, чтобы я его любила, ты не вправе.
– Нельзя так демонстративно показывать свою нелюбовь. Дети не понимают слов, но они понимают чувства, а от тебя идет такая волна неприязни! Если ты этого не понимаешь как женщина и мать, то пойми хотя бы, как врач. Нельзя маленькому ребенку калечить психику.
– Ты не заставишь меня любить, если я не хочу, – упрямо твердила Мария, не желая понимать правоту дочери. Она чувствовала, что сила ее влияния на Нину закончилась, но смириться с этим никак не хотела и продолжала упорно отстаивать свою позицию. Как врач она привыкла ставить безоговорочные диагнозы больным и по-прежнему не могла отступить и признать правоту младшего поколения.
Слово за слово, и терпение дочери закончилось. Видя, что мать не переубедить, она не захотела больше дискутировать с ней, тем более что однажды не какая-то чужая женщина, а родная мать, не сдержавшись, обронила и бранное слово, ткнув пальцем в сидящую на коленях у Нины крошку:
– Лучше бы она совсем не появлялась на свет! Только мешает нам нормально жить! Кто тебя просил ее рожать – все равно из нее толком ничего не вырастет, будет такая же бестолковая, как ее отец!
Лицо Нины залила краска негодования. Встав с дивана и прижав маленькую Лену к себе, она, с трудом сдерживаясь, произнесла:
– Собирайся и уходи. То, что ты тут напророчила – непростительно. Я больше не хочу тебя видеть.
– Как ты можешь так поступить с матерью?! – взвилась еще больше Мария, не веря, что дочь может запросто выставить ее за дверь. – Неприятно, когда говорят правду, но так оно и будет – ты со своей Леной еще наплачешься. Она и себя, и тебя сделает несчастными – ты пожалеешь, что родила ее!
– Как ты можешь говорить такое о маленьком ребенке!? Пожалуйста, уходи и не приходи больше, – сдерживая слезы, проговорила Нина, слегка подталкивая Олю к выходу из комнаты, чтобы дочь не слышала слов, совсем не предназначенных для детских ушей. Нина не могла поверить в то, что ненависть матери к Олегу перекинулась на совершенно невинного ребенка.
После ссоры с дочерью Мария не появлялась у нее почти три года – Нина не могла простить матери злых слов, брошенных в адрес Лены. Отношения их немного улучшились только с болезнью отца. После того как отец умер, а мать парализовало, у Нины не оставалось другого выхода, как взять ее к себе. В свою квартиру Мария вернуться не могла – там жил сын Костик с семьей. Все прекрасно понимали, что тяжелобольной женщине спокойней будет рядом с дочерью, а не с невесткой, которую та так и не смогла ни принять, ни полюбить.
В дом престарелых при живых детях стариков в то время не отдавали. Других возможностей поместить отдельно больного человека не было – квартирный вопрос в Советском Союзе оставался всегда очень сложным: частных квартир не предполагалось в стране вообще, кооперативных было не много и их строили только весьма обеспеченные граждане, а прождать жилья от государства можно было всю жизнь.
Давний скандал с дочерью незаметно стерся из памяти Марии, как не заслуживающий внимания. А может быть, она просто не хотела его помнить – как знать. Теперь ей казалось, что она всегда была и осталась хорошей матерью и бабушкой. Больная женщина не хотела признавать, что откровенно игнорирует младшую внучку, заставляя ее в то же время ухаживать за собой – делать то, что она выполнять совсем не обязана.
Пять лет – возраст доверия. Ребенок верит каждому слову взрослого, находящегося рядом, видит в нем образец для подражания и защиту от своих маленьких страхов. Как не понять хаос, возникший в душе малыша, если вместо надежной защиты взрослые привносят в его жизнь еще больше страхов и проблем. Что остается? Спрятаться от непосильного груза под стол и сидеть без сил, сжавшись в комочек. И даже тогда, когда ребенок вырастает, он уже не в силах будет вылезти из конуры, где просидел много лет, потому что другой жизни за ее пределами совсем не знает.
