Моя мечта – вернуть все назад, жить, как прежде, когда было все понятно и просто. Хочу, как раньше, жить с Олей, мамой и папой, но без бабушки. И чтобы мы все вместе в воскресенье ездили в парк, в мой любимый кукольный театр, или в отпуск на юг – там теплое море, много вкусных ягод и фруктов и можно целый день плескаться в воде.
Из-за бабушки мы никуда теперь не ходим и не ездим вместе. Мама не может оставить ее одну, для больной нужно готовить специальную еду, долго купать в ванной. Вот и все. Выходной день прошел, опять нам с Олей в школу, маме с папой на работу. Когда же отдыхать с семьей, когда гулять с родителями, когда провести время с сестрой? Все свободное время забирает чужой мне человек, а я остаюсь, как заброшенный мячик в канаве – никому не нужный и всеми забытый…
У моей подружки Лили тоже есть бабушка, но по сравнению с моей – это две большие разницы. Лилина бабушка живет в своей квартире и каждый день забирает внучку из школы. Мы выходим после уроков из класса, идем в раздевалку, ее бабушка уже стоит там и ждет нас. Мы выходим из школы, они идут домой вместе, разговаривают, смеются, бабушка гладит Лилю по голове, целует в щечки… А я плетусь одна, всеми забытая, меня никто не встречает и не ждет дома. У Оли редко бывает четыре урока, но когда такое счастье выпадает, мы дожидаемся друг друга и идем домой вместе. Это бывает так редко, что от обиды плакать хочется. Ах, какая я невезучая… зато когда мы с Олей вместе… Мне нравится идти рядом с ней из школы. Все видят, какая она взрослая, умная и красивая. Сразу становится как-то весело, она берет меня за руку, разговаривает со мной, спрашивает, отвечает. Жалко, что от школы до дома идти всего пять минут, я бы могла шагать с Олей целый час. Или дольше.
Иногда Лиля с бабушкой провожают меня после школы до дома, у подъезда мы прощаемся. Один раз они взяли меня в воскресенье на прогулку в парк. Втроем так интересно! Мы с Лилей покатались на всех качелях, покормили птичек, посмотрели на белочек, поели мороженого в кафе. Я выбрала любимое лимонное, Лиля клубничное, ее бабушка шоколадное. Этот день был таким радостным, солнечным и долгим, вместившим в себя столько событий в парке! Дома меня так и распирало рассказать обо всех воскресных событиях. Но дома, как обычно – мама купала бабушку, ей не до меня, Оля пропадала у подружек, а папа у меня ничего и не спросил. Никому не интересно, как я провела без них этот день. Что остается делать брошенному ребенку? Уйти в туалет и тихонько поплакать, чтобы никто не слышал, не дергал за ручку двери и не кричал, что опять там со мной случилось …
Жель, что у меня нет такой бабушки, как у Лили – она не болеет и у нее всегда есть время для внучки. Я тоже хочу, чтобы моя бабушка пекла мне в воскресенье блинчики с малиновым вареньем, ходила со мной гулять в парк и кормить уток, встречала бы меня из школы, гладила по голове. А у нас получается, что я должна ухаживать за незнакомой мне бабушкой, которую и увидела-то первый раз, когда ее привезли к нам домой уже больной. С тех пор у меня все пошло наперекосяк. Спать спокойно я до сих пор не могу из-за ночного света, из-за шума, когда бабушка встает ночью в туалет. Когда же она выздоровеет и уедет к себе домой? Вот тогда я хотя бы смогу спокойно выспаться. Лучше уж никакой бабушки не иметь, чем такую! Она ни разу мне косички не заплела, а сама все время просит ее волосы расчесывать. Не люблю расческой по чужим волосам водить, они к тому же пахнут неприятно. Что же делать – раз просят, приходится делать, взрослых нужно слушаться. Разве может нравиться ребенку все время подавать больной бабушке тапки и помогать их надевать? Тапки хоть и не старые, но пахнут так противно, хуже, чем в туалете. Бабушка постоянно говорит, что я должна ей помогать во всем. Я стараюсь выполнять ее просьбы, но она ни разу не прижала меня к себе и не поцеловала, как она это делает с Олей. Может быть, я пока маленькая и должна еще подрасти, чтобы бабушка меня полюбила так, как она сестру любит?
Что же мне нужно еще сделать, чтобы меня любили? Я давно не пачкаю штанишки, выношу мусор, помогаю бабушке, хоть это иногда противно, не жалуюсь, что мне ночью мешает свет, не лезу к сестре, если она занята, не прошу маму почитать книжку, когда ей некогда, не прошу папу погулять со мной, если он устал. Что же еще сделать, чтобы меня тоже обнимали и целовали? Папа обнимает и целует маму, бабушка обнимает и целует Олю. Мы с Олей раньше тоже обнимались, она меня целовала, но это было раньше. Теперь и этого нет…
Мама много работает, ей все время некогда! Даже некогда книжку почитать. Она иногда гладит меня по голове и обнимает, но раньше она меня больше любила, чем сейчас. Когда мы с папой делаем домашние задания, он все так хорошо объясняет и даже хвалит меня, когда я пишу правильно. Но он никогда ни меня, ни Олю не целует, только маму, и то только тогда, когда мы не видим.
Почему взрослые мало любят? Или не любят любить? Или не хотят? Или боятся любить? Но меня совсем не надо бояться… Я люблю всех-всех и хочу все время чувствовать их рядом со мной. Не нужно отстраняться от меня. Может быть, все думают, что я совсем маленькая и не понимаю ничего? Или нельзя показывать, что я хочу прижаться к маме или папе? Если я хочу быть взрослой, тогда мне нужно вести себя, как взрослые, и прятать свою любовь. Да? Так правильно? У кого бы об этом спросить…
Все так сложно и непонятно, никто не хочет ничего объяснить. Всем или некогда, или они молчат. Буду тогда тоже молчать, может быть, быстрей повзрослею и пойму что-то важное, о чем мне никто сейчас сказать не хочет».
Глава 6 Отец
Тридцативосьмилетний Олег Михеев, сколько себя помнил, всегда отличался серьезностью и уравновешенностью. Впрочем, принимать какие-то решения он опасался, потому что панически боялся ответственности. Если кто-нибудь убеждал его в том, что это – дело нужное, он всегда доводил начатое со всей серьезностью до конца. Олег признавал основную черту своего характера, как прилежного исполнителя, да и то до тех пор, пока не спадал интерес к работе. Он до дрожи в коленях боялся людей, стоящих выше его по рангу или званию, в кабинет начальника входил почти в предынфарктном состоянии, выходил со вспотевшей спиной, даже если получал не нагоняй, а похвалу за выполненную работу.
Хорошо и комфортно чувствовал он себя только дома с женой, соседями или близкими родственниками, от которых не зависел, а потому мог разговаривать без боязни. Это касалось его отношений с людьми. По уровню развития Олег выглядел человеком не только серьезным, но начитанным и интеллигентным, знал немецкий язык, который изучил практически самостоятельно, читая немецкую классику. Непонятно только, что он вынес из книг таких корифеев, как Ницше и Гете, которых читал на языке оригинала – своими знаниями он ни с кем не делился. Читая и зная много, он держал это многое в себе, не ощущал потребности ни изложить видение почерпнутой из книг мудрости, ни поделиться ею с окружающими людьми. Где-то он был прав, не желая дискутировать на тему нет правды на Земле, но нет ее и выше за праздничным столом. На такие темы под водочку нужно разговаривать с людьми подобного ему уровня, с которыми знакомств он не завел. Родственники совершенно искренне недоумевали, зачем ему изучать иностранный язык, а потом читать на нем книги, когда достаточно литературы для чтения на русском языке. Хорошо понимала его только жена Нина, которую он ни больше ни меньше как боготворил – она была единственная, с кем он мог поговорить на волнующие его темы. Беседовать с женой Олег любил, но у нее редко оставалось свободное время для мужа из-за слишком большой занятости на работе и дома. Единственной отдушиной для него оставались вечерние беседы на кухне после ужина, когда жена, перемыв посуду и положив усталые руки на стол, внимательно слушала его неторопливую речь.
Нина любила большого увальня-мужа таким, каков он есть, со всеми странностями, тихостью и беззубостью. Только с годами стало ей понятно, что беда Олега – в заниженной самооценке, о чем он даже слышать не хотел. Его вполне устраивала та жизнь, которую он вел: днем не внапряг работа, поверхностное общение с коллегами, вечером непритязательный покой в кругу семьи. На многое он не замахивался и тихо существовал в привычном уютном теплом болотце. Он редко требовал к себе внимания и участия, но сам несчастный вид мужа всегда вынуждал Нину сопереживать его неумелости и компенсировать ее собственной активностью. Даже в вопросах одежды Олег полностью полагался на вкус Нины. Он мог ходить дома в спортивных брюках до тех пор, пока они не затирались до дыр, но не потому, что не было денег купить новые, просто ему удобно носить старую, знакомую одежду. За модой он не гнался, хотя охотно принимал обновки, которые каким-то чудом покупала Нина у знакомых продавщиц – в восьмидесятые годы в Советском Союзе дефицитом было все: от зубной пасты до мебели, включая обувь и нижнее белье. Импортные вещи продавались из-под прилавка только хорошим знакомым или нужным людям, а основная масса населения страны довольствовалась одеждой советского производства, которая расползалась, разваливалась и трещала по швам.
