«Только когда болею, я могу оставаться в постели целый день и высыпаюсь, потому что мама разрешает мне лежать в их спальне. Там очень тихо, чисто, уютно и всегда свежий воздух. Там не пахнет бабушкиными лекарствами и мокрыми тапками. Мама ухаживает за мной, чтобы я быстрей поправлялась – приносит чай с малиновым вареньем или медом, печет вкусные пирожки с творогом. Разве можно хотеть быть здоровой? Нет, мне поправляться совсем не хочется, потому что опять надо идти в комнату, которую я совсем не люблю. Мама говорит, мне нужно научиться терпеть, я маленькая и должна слушать старших, а бабушка больная, ее нужно жалеть. Все это понятно, но кто тогда меня пожалеет? Или мне тоже нужно вначале стать старой и больной, чтобы все увидели, что мне плохо?

Мама говорит, что любит меня, но я ей последнее время перестала верить. Когда любят, не ругаются, а она меня ругает все чаще. Если мама сердится, то начинает говорить со мной строгим тоном, тогда я от страха совсем не понимаю, как и что надо делать и все окончательно порчу. Особенно мама ругается, что я все время обрываю заусеницы на ногтях, и пальцы из-за этого нарывают. Но я же не виновата, что у меня такие ногти – они всегда сами задираются и зарастают кожей. Мне приходится кожу все время откусывать, потому что она мешается и не дает жить спокойно. Маленькие девочки не могут делать маникюр, как мама. Вот у Оли ногти красивые и не зарастают, как у меня. Мама все время видит у меня на ногтях кровь, иногда даже не ругается, а хватается за голову и бормочет что-то непонятное. Как же ей объяснить, что мне становится легче от небольшой боли. Мне больно и я меньше думаю о комнате, где живу с бабушкой и которую так ненавижу…»

Эта суббота выдалась теплой. После целой недели дождей небо расчистилось и радовало всех голубизной. Теплые солнечные лучи щедро падали вниз, купались в грязных лужах, рассыпались яркими пятнами на стенах домов. Еще за завтраком Нина с Олегом начали стоить планы на выходные, радуясь предстоящим свободным от забот дням.

– Я вчера звонила Ирине, она пригласила нас в воскресенье к себе в сад на шашлыки. Ну что, поедем? – весело спросила Нина, собирая посуду со стола. – Рано утром уедем, вечером вернемся.

– Я не могу, у меня выступление, – отказалась от поездки старшая Оля и тут же спросила обиженным тоном: – Если вы все поедете в сад, то не пойдете смотреть на меня?

– Оля, мы столько раз ходили на твои концерты и знаем, как хорошо ты танцуешь. Нам с папой так хочется немного отдохнуть и побыть с друзьями. Ведь ты тоже часто собираешься с подружками, – терпеливо объясняла Нина дочери, чтобы та прекратила дуть губы.

– Ну ладно, нет – так нет, пойду собираться. Сейчас зайдет Юля, мы с ней поедем на тренировку, – Оля неторопливо встала из-за стола.

Мнение маленькой Лены никто не спрашивал – она должна была ехать с родителями.

– Мама, – подала и она голос, не желая отставать от сестры, – я хочу уток покормить. Лиля рассказывала, что в парке много уточек, они с бабушкой их хлебом кормили… А в сад я тоже не хочу.

– Леночка, в сад мы едем завтра. В парк ты можешь сходить с папой сегодня, потому что у меня совсем нет времени, – ответила извиняющимся тоном мать и вопросительно посмотрела на мужа. – Олег, может быть, вы съездите с ней вдвоем часа на два в парк? Меня ждет уборка и к семинару надо подготовиться. Лена, я тебе вечером книжку почитаю про Кубарика и Томатика, хорошо? – обратилась она к младшей дочери, поймав утвердительный кивок мужа.

– Да, мы поедем с папой, – обрадовалась Лена, тоже выходя из-за стола. – А что мне надеть и где пакет с хлебом для уток?

– Хлеб я вам приготовлю, а теперь пошли, посмотрим, что у тебя есть чистого из одежды, – обе, довольные, вышли из кухни.

Через две минуты Нина вернулась озабоченная.

– Олег, похоже, что ни в какой парк вы не поедете. У Лены опять проблемы с руками, но такого я еще не видела. Как можно такое просмотреть – у нее на обеих руках страшно загноились ногти. Она опять дергала заусеницы, теперь на ее руки страшно смотреть. Иди, погляди сам, она в комнате переодевается, – расстроенная мать села на стул и обхватила голову руками. – Когда же это кончится, ну почему у нее все не так, как у других детей? То она штанишки до шести лет пачкала, то ни в один кружок ходить не хотела, бастовала, то у нее руки бородавками обсыпало и пришлось их выжигать. Ребенку все хочется сделать поперек, а почему – не знаю, загадка. Ее протесты так и лезут наружу…

Вернувшийся Олег только покачал головой на вопрос, застывший в глазах жены:

– Не знаю, что сказать. Выглядит не очень хорошо, но ты должна решать, что делать, ты же мать.

– Поликлиника сегодня не работает, а до понедельника ждать опасно, нельзя рисковать, – приняла решение Нина, не обращая внимания на то, что ответственность, как всегда, была переложена мужем на нее. – Мы едем сейчас в больницу, есть же у них дежурные врачи, нас должны принять. Пошли собираться, поедем все вместе, – Нина поднялась со стула.

– Может быть, вы вдвоем съездите? – нерешительно спросил Олег, – а я дома останусь.

– Почему? – не поняла Нина. – У тебя какие-то дела?

– Да нет, никаких дел особенных нет, просто хотел почитать книжку, – протянул Олег, но, встретив взгляд жены, произнес под давлением невысказанных слов: – Ну, хорошо, пойду переодеваться.

– Леночка, как твои пальчики, болят? – Нина зашла в комнату, где дочь натягивала чистые носочки, собираясь гулять в парке.

– Нет, не болят, – ответила девочка, не поднимая головы. – Они просто тукают, и сгибать их я не могу, а так не больно. Мы уже поехали? Я пошла за папой.

– Лена, вы с папой поедете кормить уток в следующий раз, не сегодня, а сейчас мы все вместе поедем в больницу. – Переведя дыхание и глядя в широко раскрытые, ничего не понимающие глаза ребенка, мать продолжила: – Твои пальчики нужно подлечить, видишь, какие они стали толстые и желтые. Доктор посмотрит и скажет, что мы должны делать. Если он выпишет мазь и отпустит домой, вы поедете с папой в парк, а если доктор не разрешит пока гулять, тогда мы вернемся домой.

Выйдя втроем на яркое солнце, они поспешили на автобусную остановку. Ехать было недалеко, и уже через пятнадцать минут они входили в приемный покой больницы. Дежуривший врач вышел к ним минут через десять.

– Доктор, – кинулась тут же к нему взволнованная мать, – посмотрите, пожалуйста, моего ребенка. У нее руки…

Пока она, запинаясь от волнения и пережитого страха, пыталась объяснить причину их появления, к ним подошел отец, держа девочку за запястье. Врач, продолжая слушать торопливую речь матери, внимательно осмотрел со всех сторон руки девочки, улыбнулся и задал маленькой пациентке несколько вопросов, на которые та охотно ответила. Приняв, видимо, решение, он попросил отца отойти с ребенком подальше, оставшись наедине с матерью.

– У ребенка сильное нагноение пальцев – подкожный панариций на восьми пальцах из десяти. Что ж Вы, мамаша, так запустили девочку?! – Он укоризненно смотрел на женщину. – Вы сейчас возьмете девочку и пройдете со мной в операционную. Сестра ее подготовит, но вам лучше остаться во время операции с ней, вы все-таки мать и ребенку будет не так страшно. Ваш муж пусть подождет здесь, я думаю, что за час мы управимся.

– Что вы будете с ней делать? – дрогнувшим голосом спросила Нина.

– Я вскрою нарывы около ногтей и почищу их. Не волнуйтесь Вы так, мы предварительно проведем обезболивание. Поверьте, девочка боли не почувствует. В больнице мы ее не оставим, но вам придется ездить на перевязки. Ну, во всяком случае, первую неделю, а потом посмотрим.

По мере того, как доктор говорил о предстоящей операции, Нина все больше бледнела. Она сделала шаг назад, прислонилась к стене и спросила не очень громко:

– Доктор, а можно, мой муж побудет с дочкой? Я не могу переносить вида крови, мне сейчас уже плохо, и вида операции я не выдержу. Пожалуйста… – умоляюще посмотрела она ему в глаза.