– Три года? – Брови доктора Кэллоуэй ползут вверх. – Это очень долго. Почему ты подумала про три года?

Я пожимаю плечами и отвечаю, что не знаю, но мгновенно слышу голос Уэса. Сначала он очень слабый, но вскоре становится громче. Мне кажется, что его губы касаются моего правого уха, и он говорит: «У нас уже три года совместной жизни…»

Я смотрю доктору Кэллоуэй в глаза.

– Понятия не имею, – говорю я и, прежде чем она успеет спросить что-то еще, быстро меняю тему. – В последнее время мне не дает покоя мысль…

Ну, давай, говори, требует мой разум. Просто скажи, и все!

Доктор Кэллоуэй ничего не говорит, просто терпеливо ждет, когда я продолжу. Боже, мне бы ее терпение. Я нервно облизываю губы.

– Я хочу покинуть Фэйрфакс.

Она воспринимает это спокойно и даже кивает. В ее глазах светится интерес.

– Почему ты готова покинуть Фэйрфакс?

Потому что я чувствую, что схожу с ума. Я хочу вернуть мою жизнь. Хочу снова чувствовать себя нормальной. Нет, я не могу этого сказать.

– Потому что я не хочу быть здесь, – наконец отвечаю я.

Мои слова встречены молчанием. Доктор Кэллоуэй переплетает пальцы и опускает на них подбородок.

– Почему нет? – наконец спрашивает она.

Только ни слова про голоса, шепчет мой разум. Это только все испортит.

Раз уж я решила сказать правду, то должна вести себя осмотрительно. Не хватало, чтобы она решила, то я и вправду чокнутая.

– Может, произошло что-то такое, что подтолкнуло тебя принять это решение?

Я открываю рот и тотчас закрываю снова. Я не могу сказать ей, что перестала принимать лекарства. Так что я сообщаю лишь часть правды.

– Нет. Просто я знаю, что мне здесь больше не место.

Доктор Кэллоуэй пристально на меня смотрит. Я не вижу в ее глазах ни отказа, ни согласия.

– Чтобы уйти отсюда, тебе нужно пройти обследование у меня и у врачебной комиссии, прежде чем мы подпишем документы о выписке. Мы должны убедиться, что тебе значительно лучше по сравнению с тем, какой ты поступила сюда.

Я так и знала. И хотя я была морально готова к тому, какой серьезной будет эта битва, я все равно обескуражена.

Я не говорю ни слова.

Нас окружает молчание. Кстати, это худший вид молчания. Тот, что пожирает меня. Доктор Кэллоуэй выжидающе смотрит на меня, ожидая, что я скажу.

– Если ты уйдешь, я должна быть уверена в том, что с тобой все будет в порядке. Я не возражаю, что тебе, возможно, здесь больше не место, но…

Боже. Ненавижу это мерзкое «но». Может ли хоть одно предложение иметь положительный конец, если начинается с «но»? Вряд ли.

– Но прежде чем ты сможешь достичь этой цели, тебе предстоит потрудиться. Если ты позволишь мне помочь тебе в этом, то я готова.

– Вы хотите, чтобы я открылась и рассказала, как я себя чувствую? – скептически спрашиваю я. Уже от того, что я произношу это вслух, у меня во рту остается горький осадок.

– Нет, не это.

– Тогда что?

– Ничего страшного, Виктория. Я знаю, ты по натуре скрытная. – Она смотрит на Эвелин, и ее улыбка слегка тускнеет. – Ты любишь свою дочь и хочешь защитить ее, но мне нужно, чтобы ты открылась. Мне нужно твое доверие.

Она резко встает. В окно светит солнце, и тень моей собеседницы кажется больше моей. Я машинально вздрагиваю. Доктор Кэллоуэй этого не замечает. Она подходит к шкафу и вытаскивает папку. Сбоку на ней написано мое имя. В ней так много бумаг, что она того гляди вот-вот развалится.

– Это история моей болезни?

Она кивает и открывает папку. Некоторые бумаги скреплены вместе. По краям приклеены красные полоски. К задней обложке прикреплен карман с толстой стопкой фотографий. Она достает несколько штук и держит в руках.

– Я хочу показать тебе несколько фотоснимков.

Я пытаюсь взглянуть на них, но доктор Кэллоуэй прячет их, как будто мы играем в покер.

– Чьи это фотографии?

– Твои. Я начну медленно показывать тебе каждый снимок. Как только ты их рассмотришь, я быстро покажу другие. Если какие-то из них покажутся тебе знакомыми, скажи мне остановиться, и я остановлюсь.

– Откуда они у вас? Кто вам их дал?

Доктор Кэллоуэй опускает снимки.

– Твоя мать. Когда тебя поместили в Фэйрфакс, она дала их твоему врачу в надежде, что ты вспомнишь… что-нибудь.

– Тогда почему я их вижу только сейчас?

– Потому что каждый раз, когда тебе показывали эти фотографии, ты отказывалась на них смотреть.

Я отказывалась? Не могу вспомнить это, но у меня нет причин не верить доктору.

– Ты готова взглянуть на эти фотографии? – мягко спрашивает она.

Когда кто-то хочет повторить свой путь, с чего ему начать?

С начала.

Проблема в том, что я не знаю, где это начало.

Но вот он, мой шанс вторично прожить жизнь через призму снимков.

Я была бы дурой, если бы отказалась, но еще большей дурой, если бы не начала нервничать. Это квантовый скачок из моей повседневной рутины, и я понятия не имею, чем все это закончится.

Я медленно киваю.

– Отлично, – говорит она. – Пора распутать твое прошлое.

Первое фото: мы с Уэсом в день нашей свадьбы. Держась за руки, идем по церковному проходу. Уэс улыбается мне, а я сияю от счастья. Посмотреть на нас – мы идеальная, счастливая пары. По уши влюбленные друг в друга.

Второе: мы с мамой. Сидим на заднем дворе ее дома. Это тот самый дом, в котором я выросла. Мать держит в одной руке тонкую сигарету, в другой – фотографию. Передо мной стопки фотоснимков, а на столе во внутреннем дворике стоят напитки. Мы обе улыбаемся в объектив.

Третье: я в больнице. На мне больничная пижама. Рядом со мной стоит неизвестная блондинка. Я прислонилась к стойке и выгляжу измученной, но очень счастливой.

Как она и обещала, процесс ускоряется. Один за другим возникают новые снимки, все быстрей, быстрей и быстрей. Вскоре цвета начинают сливаться, и я не знаю, где заканчивается одна картинка и начинается следующая.

У меня кружится голова. Я чувствую себя как на американских горках за несколько секунд до крутого поворота. К горлу подступает тошнота. Я опасаюсь, что меня вот-вот вырвет.

– Хватит, – говорю я. Но картинки сменяются еще быстрее. – Я сказала, хватит.

Доктор Кэллоуэй останавливается на фото, на котором изображены мы с Уэсом, но мой разум этого не видит. Он цепляется за все эти воспоминания, цепляется, как голодное животное за еду. Мое сердце бьется со скоростью миля в минуту. Я не в состоянии сделать глубокий вдох. Стены медленно надвигаются на меня, и я чувствую себя в ловушке.

Память затягивает меня, как в воронку, и я с каждой секундой становлюсь все меньше и меньше, в то время как фото увеличивается в размерах и постепенно окружает меня. Кабинет доктора Кэллоуэй тускнеет. Она все еще говорит, но ее слова уже невозможно разобрать.

В моих ушах стоит звон. По краям моего поля зрения возникает яркий, ослепительный свет и вскоре я вижу только его. Я чувствую, что отрываюсь от настоящего и растворяюсь в прошлом. Мой спортивный костюм растворяется, ему на смену приходит летнее хлопчатобумажное платье. Мои волосы блестят, моя кожа начинает сиять. Легкий ветерок щекочет мне кожу. И на моих глазах Эвелин начинает исчезать. Я кричу ей вслед, но, увы, слишком поздно… Меня уже нет.

Май 2012 года

В тот день, когда я встретила Уэсли Донована, я понятия не имела, как сложится моя жизнь. Я познакомилась с ним год назад. Мы столкнулись с ним на улице. Буквально столкнулись. Я торопилась, неся букет цветов, который купила у флориста. Я спешила к своей машине и на ходу взглянула на часы. Я хотела вернуться к себе и еще немного прибраться до ужина с мамой. Цветы я хотела поставить в вазу и украсить ими стол, чтобы мать грузила меня хотя бы одной вещью меньше. Знаю, мне следовало позаботиться об этом раньше. Пять часов – худшее время, если вам надо что-то сделать, но у меня в больнице была поздняя смена, и я вернулась домой около шести утра. Я сказала себе, что посплю несколько часов, но в итоге проспала до трех часов дня.