Под ребрами, где так давно леденел кусок мертвой мышцы, как будто раскрывается что-то. Тепло. У него руки трясутся, когда пытается прикурить. Он курит вот уже пять лет. От мысли: “Стюарт будет ворчать”, — становится хорошо.
Очень хочется плакать.
*
— Стайлз, мы взлетаем, — доносится из кабины как-то глухо и сипло. Он там что ли ревел? Во дает.
— Окей. Связи с отцом так и нет?
— Недоступен.
В горле холодок, как от ментоловых сигарет.
Отец, ты вернул… но и сам ведь… вернулся?
— Хэппи, пробуй еще.
— Хорошо… тут из дома звонок… но… там ведь сейчас никого.
— Дубина ты, это же Стю!
Стайлз видит свои мокрые руки. Почему-то пальцы двоятся. Их будто все двадцать сразу. Смешно… Стюарт точно будет смеяться.
*
— Стюарт?! Ты дома? Где же ты, Стю?!
Двери в дом выносит с ноги не заперто, благо, проверяет комнаты одну за другой, заглядывает даже в кладовую. Вверх по лестнице тяжелей с каждым шагом, как будто ботинки враз налились вдруг свинцом. Как будто сила тяжести утроилась за секунду, и продолжает расти.
Стюарт, нет…
Тот звонок в самолете сорвался — еще бы, на линиях такой перегруз. Но ведь не могли все вернуться, а Стюарт…
— Стайлз? — тихо-тихо, робким мышонком.
И сразу — неподъемная ноша с плеч. Спасибо, отец… Господи, просто спасибо!
Вот только… чего он тут сидит в темноте?
— Стю! Господибоже… мой Стюарт…
С разлету — в охапку, прижмет. Подхватывает на руки и целует-целует-целует. Жмурящиеся глаза и мокрые стрелки ресниц. Еще влажные и он тоже плакал? скулы. И губы… губы… мой Стю.
— Стайлз это… ты? — растерянно, потерянно даже. — Я ничего не понимаю… мы на диване сидели, и по телеку еще что-то тупое крутили. Потом голова закружилась, и я… я потерял сознание? Стайлз? Что-то случилось? Ты выглядишь, как…
Пять лет, что оставили след на лице и подчистую выскребли душу. Пять лет для Стайлза, для Стю — один только миг. И как объяснить, что близнец внезапно тал старше?
— … а где папа? И Питер…
Снова этот треклятый паук. В груди тяжело шевелится что-то. Темное, грузное, злое.
— Стю, я не знаю. Мне столько надо тебе рассказать. Иди же ко мне…
— Может сядем на кухне? Кажется, съел бы слона… поможешь очки мне найти? Может, куда-то под диван завалились? Я проснулся и свалился с него.
И чуть по дуге его обходит с опаской.
Куда же ты, Стю? Куда… ты же мой…
Стюарт уже уткнулся в телефон и строчит. Имя абонента — Питер, мать его, Паркер.
*
— Пять лет? — Стю безостановочно губы кусает, греет ладони о кружку с латте.
Стайлз его не касается больше: каждый раз брат испуганно шарахается, как от чудовища из детской сказки или от какого маньяка. Это не то, чтобы дико… это просто никак. Как шагнуть с борта корабля в пустоту без скафандра и остаться между звезд. Навсегда.
— Как же ты… и папа? А Питер? Он тоже?..
— Не знаю. Наверное, и он вернулся назад. Тони… отцу не могу дозвониться, как будто он где-то не здесь. Ты же знаешь его… в прошлый раз они схлестнулись с Таносом на Титане. Это черт знает за сколько тысяч световых лет от Земли.
— Вау! Другие планеты и космос! А я все, как бездарь, проспал… — он упорно называет то небытие то сном, то каким-то “провалом”.
Сейчас у него лицо восторгом горит. Он, кажется, готов задать сто миллионов вопросов всего за минуту. Стю здесь, он вернулся домой, он живой. Все остальное… они справятся как-то. Немного времени, и…
Так некстати открывается дверь. На пороге — проклятый Паук в своем навороченном супер-трико. Выпендрежник. Какая-то бледная Пеппер, заболела поди? И Хэппи, похудел или сделался меньше вдруг ростом. Мнущийся с ноги на ногу Кэп — почему-то за руку с Зимним солдатом, как будто пальцы сплели и склеили намертво. За их силуэтами на крыльце угадывается толпа незнакомцев, среди которых Ник Фьюри и потрепанный Локи зачем-то.
У Стайлза шумит в голове. Только не…
Блять, ну пожалуйста.
Только не снова.
— Питер, — Стю подрывается к другу, в упор не замечая других. Стю… он пока что не понял. — Пит, ты прикинь, что тут приключилось! Скачок во времени вперед на пять лет. Для половины планеты… вселенной! Мне Стайлз рассказал… ты гляди, а мы с ним теперь только немножко похожи… Пит… почему ты молчишь?
— Стюарт, я…
И поднимает воспаленные глаза на уже-старшего брата.
— Стайлз. Я не сумел, он решил это сам. Я не успел попытаться хотя бы…
Крик такой громкий. Кто же это кричит? Почему вдруг Стюарт с таким ужасом смотрит? Руки тянутся со всех сторон, как клешни. Отрубить бы самурайским мечом каждую нахрен. Комната качается, и стены вздуваются пузырями. Хэппи рыдает, как ребенок, навзрыд.
Он хочет спросить: “Что за цирк, что вообще происходит?”
Он мечтает, чтобы они умерли все, оставили их со Стю и с папой в покое.
*
— Он надел перчатку. Стюарт, он… Тони… больше бы никто не успел. Один только шанс, и он пожертвовал жизнью, иначе Танос бы снова… но теперь просто всех. Он — настоящий герой. Прости, я не справился, Стюарт. Подвел. Как теперь… дальше, зная, что он не вернется?
Не Человек-паук, не супергерой — обычный пацан. Рыдает, уткнувшись младшему Старку в шею куда-то и так больно руками сдавив, почти ни вдохнуть.
— Он сделал это для тебя и меня, и для других триллионов на всех обитаемых мирах нашей вселенной. Он хотел бы, чтобы мы крепились и жили. Слышишь, Пит? Иначе зачем это все?
Руки перебирают спутанные светлые пряди, отводят аккуратно с лица. Губы утешающе тронут макушку, и Питер всхлипнет, сжимая сильнее, почти дробя не укрепленные супер-силою кости.
Стайлз тихо постоит на пороге, сжимая кулаки и желваками играя. Потом кивнет, соглашаясь с чем-то в своей голове. И без единого звука прикроет двери, оставляя мальчишек вдвоем.
Может это и было правильным?
Еще в самом начале.
*
Ночью — ветер через окно ледяной. Как будто циклон добрался с Антарктики, притаился снаружи, за створкой и дышит. Стайлз сбрасывает одеяло на пол. Если к утру он превратится в ледышку, может быть, боль куда-то уйдет. Насовсем. Если он крепко-крепко уснет… так, что остановится сердце. Можно просто ведь никогда не проснуться. Уйти, не мешать…
— Если ты решил нас заморозить, я категорически против. Поговори со мной, Стайлз, — горячее тело прижимается со спины. Как путами овивает руками-ногами, губы утыкаются в шею.
Наверное, чувствует, что брат прекращает даже дышать. И сердце там, в глубине, под рукой — неживое.
— Я люблю тебя. Не представляю, как ты пережил это все. Если б тебя… я, наверное, лег бы и умер. Сейчас… мы есть друг у друга, ты слышишь?
Я и умер. Ты разве не видишь? Я — труп ледяной.
— Сейчас, когда папа… ты не бросай меня, слышишь? Ты думаешь, не вижу, что происходит с тобой? Какая разница, Стайлз? Пять минут, пять часов или лет? Не бросай меня, ладно? Мы ведь семья.
— А Питер?.. — так жалко, будто на пять лет теперь старше не он. Так глупо, так по-детски ревниво.
Стю замолкает и тихо трогает губами местечко между лопаток, аккуратно лизнет, и Стайлза тут же выгнет дугою.
— Запрещенный прием. И ты меняешь тему. Ведь Питер…
— Питер-Питер… заладил. Постой… ты что ли ревнуешь к нему? — замрет пораженный и вдруг рассмеется. Так громко, так чисто, так искренне, что…
Стайлза нелогично отпустит, и он обернется, подтащит к себе и в мягкие губы вопьется губами.
— Питер… да погоди же ты целоваться, дай мне сказать. Он… как бы это попроще? Короче, он не любит меня. Не меня. Все это время… ты что ли не видел?
— Но он не вылазил отсюда. Постоянно где мы, там и он. Как будто член семьи, папин третий ребенок… — и осечется, пораженный догадкой.
Стю хохотнет и языком за ухом пощекочет игриво.
— Дошло?
— Да быть не может…
— И все же…
Ладони скользнут под резинку трусов.
Весь мир… путь он ждет до утра. Сейчас — они вместе и живы.
