Я вспомнила — хрен у Фимы, и чуть не заржала. Фома не слаще Фимы, как и хрен с редькой.

Они были опасным противником, хотя и уступали Королевским ежам в фактуре. Если бы я сравнивала одних с другими, то ближе всего они были к разбойникам. Пусть не красивым, но чертовски опасным.

Их тренера видели и Бусинку, и полеты Малыша, и карусель. Я неосознанно начала грызть ногти, глядя на выстроившихся на арене Разбойников с Большой дороги.

Слаженно и неудержимо они пошли нашу разнокалиберную команду, ждущую и не сдвинувшиеся с места. В момент, когда до нападавших осталось пару шагов, они все сделали резкое движение рукой, делая дубинки телескопическими, и уходя из-под прямого удара, расступились молниеносно ударяя по самый чувствительным точкам. А, — взвыли те, кому попали куда надо.

— Давай! — заревели трибуны.

Боль, слепила нападавших, заставляя делать ошибки, бросаться, за специально подставляющимися Чернышом, Жадиной и Бусинкой. Та лупила их своей дубинкой, похожей на указку по пальцам лапок, заставляя ронять дубинки. Жадина бил наотмашь и добивал, переворачивая толстым концом. Черныш уворачивался между ними, позволяя Малышу, проскальзывать под незащищенное брюшко и вызывать извечный страх представителей мужского пола. Те скакали как кенгуру, прикрывая самое ценное. Орали от уколов гибкими и тонкими концами дубинок, изредка огрызаясь, но передники надежно защищали от пропускаемых ударов. Удары Слепыша достигали ушей, как он ориентировался в этой какофонии непонятно, но ни разу не промазал и последнюю точку ставил Ловкач, который колол противника в хвост и вносил сумятицу в их ряды.

Гонг окончания боя. Отдувающаяся публика, что-то выспрашивающий у Министра король, моя соседка, захлебывающаяся слезами. Она поставила так же, как и я — на победу, и сейчас, неожиданно понявшая, что богата.

Я тоже плакала, от эмоций, от понимания того, что мы видим на арене не бой животных или неразумных существ. Я понимала, что этот бой — бой за возможность признания разумными. Потому что только разумные могли так слаженно работать в команде следуя наставлениям тренера. И от этого было больно и в то же время безумно хотелось, чтобы мы победили.

Уже потом, когда все закончилось, и мы сидели за столом во дворике братьев, с ежами, с теткой-соседкой и ее дочерями, празднуя, я думала о том, как бы все повернулось, если бы из схрона Черныша не умыкнули шесть волшебных конфет. Я дала их семь, и только один раз он использовал эту возможность.

А тогда, когда на арену вышли Королевские ежи и поклонись ложе короля, мне показалось странным, дружное чавканье в их рядах в момент появления наших. Ощущение надвигающейся опасности заструилось холодной каплей пота по спине. Глянув на Черныша, безошибочно отыскавшего меня взглядом в толпе на трибунах, неожиданно поняла предстоящую катастрофу. Следовало подбодрить и я поднялась и обняла себя двумя руками, а затем подняла кулак вверх.

— Враг не пройдет, и мы победим! — прошептала одними губами. Черные бусинки глаз показалось сверкнули, не знаю, выверт ли это моей магии, или просто показалось, но Черныш, как голкипер слегка припал к арене, готовясь вгрызаться в противников ради победы.

И началась бойня. Это было страшно. Мне казалось, что в других влили энерджайзер, и что у нас нет шансов. Херувимы скакали по арене, уворачиваясь от ударов практически озверевших противников. С ужасом зажав рот ладошкой, я понимала, что все дело в моих конфетах, которые подстегнули и без того перекачанные тела ежей. И про десять минут я помнила, немного спасало положение наличие телескопических дубинок, но, если кто-то из наших зевал, те просто перебивали их в месте сочленения.

Вот удар прошелся по касательной в бок Слепыша, он отлетел почти до ограждения, Малыш, уворачивающийся от своего противника почти с ловкостью фокусника, просчитал вероятность для друга и поскакал в ту сторону, уводя своего на таран. Мне казалось, что он начал выкрикивать что-то в морду своего нападающего, зля его еще сильнее. Я сжала ладони в кулачки, надеясь, что он успеет преградить дорогу тому, кто шел добивать Слепыша. Вот он резко отскочил вбок и движение дубинки противника почти догнало, почти. Я выдохнула, потому что он упал раньше удара. Под ноги ничего не видящего противника Слепыша. И удар, предназначенный ему, отбросил того с проложенной траектории.

Головастик крутился юлой, как у него голова не закружилась еще, — мелькнула у меня мысль. Ему бы танцевать, а не на арене сражаться, вон какие коленца выкидывает. Противник, который ему попался был в душе эстетом, потому что удары, которыми он награждал головастика, еще сильнее закручивали того. Надеюсь, что еж не будет рубленной колбаской в конце боя или отбивной, что почти одно и тоже.

Жадный лупился со своим обрубком дубинки. Он пропускал удары и кровь забрызгала песок арены причудливыми узорами. Но те удары, которые достигали его врага вносили диссонанс в настрой противника. Он на секунду замирал, и из секунд складывались минуты, которые необходимо было выстоять.

Вес Бусинки, был скорее обузой, не позволяющей ей быстро передвигаться. Черныш старался оттянуть от нее внимание, подставляя под удар то лапу, то бок. Я плакала, не ощущая льющихся слез, думая, что это конец, и я являюсь невольной причиной этой бойни.

Остальные старались просто выжить, максимально отскакивая и уворачиваясь, но при этом уводили внимание от Бусинки. И неожиданно я заметила закономерность, смаргивая слезы, следила за странной траекторией, по которой медленно разгоняясь, прет наш кругленький колобок. Вот она, прилично разогнавшись, втянула в себя все, что смогла, оттолкнулась от ограждающей арену стены, и закрутилась огромным шаром с крепкими иголками.

Трампинрог точно выбрал момент. Черныш, разводящий лапками над своим схроном, просчет действий противника, поправки на миллион не видимых простому человеку факторов. Он достал из своей сумки шарик, взял тазик и запустил его по стенке, придав ускорение под строго выверенным углом. И глядя Бусинке в глаза сказал — только ты и сможешь.

У нее была одна попытка. Остальные отвлекали на себя внимание, и в момент, когда действие зелья сошло на нет, и противник, не ожидавший столь короткого прихода и ощущающий наваливающуюся усталость, затормозил, она понеслась, расшвыривая расставленных на ее траектории ежей, и отходящих в центр арены Херувимов.

Бой закончился раньше времени.

Королевские ежи лежали расшвырянные, потрепанные донельзя.

За ревом трибун не было слышно ничего. Ни фанфар, ни гонга. Народ бросал в воздух вещи, свистел, орал и топал. Казалось, что все сошли с ума. И тогда маги короля сняли защиту с места, где сидел король и он ступил на арену.

«И иже с ним Херувимы» собрались в центре, рядом с ними стоял их единственный тренер и полководец. Черныш что-то показывал ему лапкой.

Когда Король подошёл к ним воцарилась тишина.

Глядя на них, он усиленным магией голосом объявил:

— Победителями турнира становятся боевые ежи, которым жалуется фамильное название Херувимы.

Черныш замахал лапками на короля, тот не понимающе воззрился на Трампинрога. Черныш тыкал в трибуны лапой, обводил своих сородичей щелкал на своем языке, пытаясь что — то донести.

К нему вышел помятый Слепыш, пощёлкал Чернышу и тот отступил, оставив перед королем своего собрата.

И в тишине в центре круга, усиливающего звуки, раздалось: — люди мы. И ткнул в себя лапкой.

Тишина, воцарившаяся над ареной, была больше всего похожа на обморок коллективного сознания. Рвано всхлипнула моя соседка, — Бедненькие!

И зрители в каком-то безумном порыве начали скандировать:

— Свободу ежам! Да здравствует Король!

Эти два лозунга сплелись, да так, что Король обернулся куда-то в сторону ложи, в которой сидел и махнул рукой. Один из королевских магов ступил на арену, неся в руках широкую ленту и меч.