Марина сидела над кружкой с чаем, подпирая щеку рукой, и смотрела на наместника с сочувствием. Дождавшись паузы, она сказала:

   - Димитри, тебе когда-нибудь кто-нибудь говорил, что ты повел себя как идиот?

   Он засмеялся в ответ:

   - Это всегда было довольно рискованно делать, но в молодости я часто сожалел о том, что мне этого вовремя не сказали. Теперь не сожалею.

   - Так вот, - сказала хозяйка, глядя на гостя все с тем же сочувствием в глазах. - Ты в истории с Полей повел себя как идиот столько раз, что реши я тебе подробно объяснять про каждый, ты жил бы тут неделю, и вся твоя орава без тебя сильно плакала. Ты или сам это поймешь, или все равно сам поймешь, только позже. Но я ее знаю в три раза дольше, чем тебя вижу в этом не всегда богоспасаемом городе, и могу тебя понять лучше, чем тебе кажется. Полина умеет быть такой занозой, что все кактусы мира могут засохнуть от зависти, ты правильно увидел и понял. Но она не только заноза. Сам подумай, кем надо быть, чтобы из сытого и чистого Пскова от хлебной работы вернуться сюда к неработающему метро, темным улицам, холоду, закрытым магазинам и всему, что ты тут нашел. И еще подумай, что ее толкнуло признаться, что она не ест, когда мы так мило поговорили на четверых, что этот твой татарин вас с ней чуть не водой разливал. Могла ведь и промолчать, и недели через три от сегодняшнего дня ты бы нам выдал ее уже в гроб. Сам представь ответ города еще и на эту смерть...

   Она усмехнулась, дружелюбно и заразительно, так, что он сам улыбнулся в ответ, - и продолжила:

   - Ты, пожалуй, имел шанс понять, лучше ли нам без Поли на самом деле, а вот ей было гораздо проще пройти до конца, но ведь нет, она сделала шаг назад. Ай, ладно, не буду ее перед тобой защищать, ей это не надо и никогда надо не было. Давай я тебя лучше про Алису спрошу.

   - Спрашивай.

   Над ее словами следовало подумать в одиночестве, не спеша и очень тщательно. В свободное время, которого никогда нет. Уже было понятно, что службы безопасности придется хорошенько чистить, причем и местных, и своих. Впрочем, чего-то подобного он уже ждал, сперва получив тинг с плюшевыми ежиками, а только потом найдя его объяснение в виде рутинного приговора некромантке. Реакция местных на арест одного из лидеров оппозиции и приговор, вынесенный без публичного суда, была очевидна, но князь узнал обо всем, когда любое его вмешательство было невозможно, и только счастливый случай в виде явления Алисы позволил сохранить мистрис Бауэр жизнь. И это значило, что кто-то из его людей либо не заметил, чем занята Святая стража, либо предпочел этого не заметить. Да, надо отдать ей должное, пряталась она на совесть. Связать между собой этот их "Ключик", который фактически держал на себе не меньше трети объемов городских нужд, и группу Аугментины, формировавшую отношение местных к саалан, не смогли ни местные спецы, ни тем более досточтимые. Хотя все было на поверхности и находилось на соседних страницах в ее личном деле. Пора было начинать личные проверки каждого служащего администрации. Причем, и своих вассалов, и людей из метрополии. Если его человек не адаптировался достаточно, чтобы работать, его стоит вернуть на родину. А если кто-то играл против Димитри... Вариантов и тут было предостаточно, что для его верных, что для людей императора, почти поголовно имевших кланы-покровители, интересы которых они и представляли при дворе. Князь пока не знал, где взять людей на замену. Верных с Ддайг придется слишком долго вводить в курс дела, а вопрос, кому принадлежит лояльность жителей столицы, всегда имел слишком много правдивых ответов. Впрочем, часть этой работы все равно уже делает Хайшен.

   Марина дождалась, пока гость вернется из своих мыслей обратно к ней и подвинула ему вазочку с печеньем поближе.

   - Димитри, я не знаю, заметил ли ты, но я не идиотка. И родилась не вчера, поэтому немножко знаю людей. Если ты не в курсе, у меня три прекрасных бывших мужа и двое отличных детей, один в Польше, он кинооператор, другая в Израиле, она действующий офицер не где-нибудь, а в подразделении "Каракаль", и поверь, что свой чудный характер она взяла не от папы, хоть он и гениальный химик. Так вот, я своими глазами вижу, что все, что ты сделал в истории с Алисой, ты сделал затем, чтобы девочка выжила и была в безопасности. Или, по крайней мере, чтобы умерла быстро и не мучительно. И я тебя в этом понимаю и полностью поддерживаю. Но твое счастье, что этого не видит никто, кроме меня.

   - Почему?

   Марина встала от стола:

   - Извини, я закурю. Я без сигареты уже час, для меня это долго.

   Когда она села с сигаретой и зажигалкой на подоконник и подняла лицо к форточке, Димитри поразился ее сходству с иллюстрацией в книге, прочитанной ночью в квартире Полины меньше недели назад. Тонкая, легкая, с шапкой буйно вьющихся кудрей, резкая и веселая... Но в ней не было знания о близкой смерти, совсем наоборот, несмотря на возраст, опыт и изматывающий режим, жизни в ней было с верхом и через край. Никакого следующего года. Ее будущее обещало свадьбы детей, рождение внуков, весь ее выводок нечесаных придурков с их выходками, песочное печенье с корицей под настроение и вот такие беседы на этой самой кухне. Нипочему. Просто так. Потому же, почему и с ним.

   - Ты спрашиваешь, почему это твое счастье? Ты в жизни не объяснишь нашим, что ты ее не вывернул наизнанку, убеждая стать твоим человеком, а своим - что она действительно твой человек. И верить тебе после этого будет сложнее и тем, и этим.

   Марина задумчиво посмотрела на догоревшую до фильтра сигарету. Димитри слевитировал ей пепельницу, она от неожиданности вздрогнула, поймала ее в воздухе, погасила окурок и аккуратно поставила пепельницу на подоконник.

   - И вот теперь я хочу спросить - зачем она тебе? Зачем ты снял ее с вокзала перед самым отъездом и два года держишь при себе? Ну, если оставить в стороне благопристойное вранье про гуманистические идеалы?

   Димитри в ответ улыбнулся и развел руками:

   - Извини, не могу. Если я правильно понимаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь "гуманистические идеалы" - то речь именно о них. Видишь ли, ее крупно подставили люди, которым она верила больше, чем себе. И я не хотел быть следующим, кто обманет ее доверие.

   Марина закрыла форточку, подошла к столу:

   - Понятно. Я имела в виду не совсем это. Это, для справки, называется принципы, и оно неотменяемо. Но спасибо, что сказал. Я предпочитаю знать, чьи интересы я защищаю. Не то чтобы это делало сильную разницу, но твои принципы в этом месте мне близки. Будешь еще чай?

   - Нет пока. Может быть, потом. Почему ты дружишь с Полиной Бауэр?

   Марина помолчала, выдвинула ящик из-под кресла, устроила в нем ноги:

   - Ты все-таки хочешь, чтобы я тебе ее представила? Ну ладно. Хотя тут ваши цели прямо противоположны. Но знаешь, если говорить не о целях, а об интересах - ты будешь удивлен, вероятно, но я уверена, что как раз интересы у вас совпадают. Что бы вы друг о друге ни думали. Ну, в общем, слушай. Мы знакомы ровно тридцать лет, я тогда пришла в Школу анархиста, едва получив паспорт, и мне там не очень-то были рады. Если ты понимаешь, что такое отчуждение для девочки, привыкшей к симпатии дома и в школе, мне было очень не по себе. Из взрослых привычек, ну, как они видятся в шестнадцать лет, у меня были только две. Я умела курить и думать своей головой, но второе, как ты понимаешь, видно сильно не сразу. А Полинка... Она уже тогда на весь город звенела - гитара, коричневый пояс по у-шу, возможность взрослым мужиком подмести асфальт при надобности - все уже было при ней. И вот представь: я стою одна между лекциями, курю у стенки, уже вся на слезе, и она подходит: "О, хоть кто-то курит, давай я рядом постою, понюхаю". Ей как раз тогда тренер курить запретил.

   - Красивый жест, - Димитри наклонил голову.

   Действительно, предложить дружбу и защиту так, чтобы не унизить этим другого и не унизиться самому, бывает не так просто даже взрослым людям. А эти тогда были девчонками, одной шестнадцать, другой девятнадцать.