Нелетающий железный человек, его скулами резать можно, а когда он жуёт что-то жёсткое, кости его лица вплоть до черепа танцуют, как шестерёнки в двигателе. Он уже начал седеть, называет себя немолодым и горбиться, как старик, хотя природа наградила его ростом выше среднего. Во всём так: нужно выпрямиться, он горбится, нужно поднять голову, он её опускает, нужно опустить руку, он её подымает. Отца у него не было, только калечный временный отчим, но и того он выбирал. Говорят, родителей не выбирают. Почему тогда детей стремятся выбрать? Не справедливо, что ест он редко, сам худой, а живот круглый. Пора начать заниматься спортом, который он считает одной из догм. Лицо свидетельствует (под присягой!) о честном тяжком труде, жертвенности, педантичности, у присяжных ни доли сомнений и они правы, ведь он до последнего пота трудиться над железками, жертвуя сном и едой, и выполняет как перфекционист. Только это изящество доводит его до боготворения мотоцикла, в свете которого не нужно ни родных, не правды, ни своих минусов. Если б его волосы были серебряными, он их бы хранил как трофей. Присяжных словно скополамином накачали (бестолковое стадо), а лгать под присягой наказуемо законом, профессор Карбо! Он за калитку дома – на нём сливочных тонов шинель, он на своей территории – на нём взъерошенный как дикобраз жилет, рванные (не в тех местах) штаны, одна куртка и летом, и зимой. Но то, что дома он носит исходя из принципа практичности не значит, что за пределами своего гетто он обезоружен. Притворство стало частью его самого, так не свойственная ему персиковая шинель, теперь словно на него сшита.

Если жильцы гетто станут предметами, самый древний – икона, на которой мать, молящаяся за сына. Другие: ключ, закручивающий гайки, человечек из мира ЛЕГО и зелёный карандаш. У него больше морской зелёный, у неё лесной, хотя оба родились с одними глазами, чему очень радовалась мама. Он обладатель красивейших ямочек, ими все умиляются, каштановые волосы, крепыш. Если посмотреть на фото Рудольфа в этом же возрасте, то теста ДНК не нужно, сходства и близорукий увидит. Но, до того, как остаться наедине с отцом он прятался в материнских ногах и чувствовал безопасность только на её руках. С виду он лучше остальных приспособился к этой жизни, словно он и есть автор сказки про непобедимого палицу. Несомненно, именно таким и хочет сделать сына отец, не даром назвал Всеволодом. Пока Сева копался в конструкторе, он не зная того был под защитой, а как только Рудольф заметит, что новый идол, который не вписывается в законы этого дома, начнёт забирать сына из этой реальности, он будет готов разбить идола. Подобно тому, как к язычникам пришли проповедники с вооружённым отрядом и начали навязывать новую религию и вместе с ней новый уклад жизни. Р. кричит «Лучше книги читай!» и ему плевать, что зрение портит не гаджет или книга как таковые. Карандаши Вили не так бесят отца, но если есть уроки, то перебирать карандаши – не позволительная роскошь. Вили не будет знать о своей красоте, пока ей об этом не скажет друг. Спрятаться бы в высокой зелени, как тогда, когда она разбежалась и нырнула в траву рядом с домом, загнав себе занозу в большой палец руки. Оба родителя вынимали её, а после того Вили больше не ныряла, но ещё уколется. Поначалу она побаивалась нырять с вышки в Днестр. Трава то зелёная, а Днестр мутный непроглядный как болото. Вывод: надёжнее нырять в траву.

Первым выходом были разукрашки в садике, тогда и математика шла отлично. Помните это «кто соседи цифры 10?» И детишки «9 и 11». Вили видела образами и каждой цифре придумывала личность. «10» –добрая многодетная мама средних лет, которая всегда накормит вкусняшкой. «8» – чванливая леди с пышной причёской фрейлины. Всё шло окей кроме отчества. Когда всех построили в шеренгу и поручили называть своё ФИО, Вили не смогла назвать отчество. Плохая воспитательница за косичку в туалет, где заперла, сказав, что не выпустит, пока та не назовёт отчество. Вили хотела расплакаться, но подошла к умывальнику и начала рассуждать «Если отец Рудольф, тогда я … Кто я? Я не знаю! Если…». И профессию отца она выучила не сразу, перед этим успев унизить. Зато выяснили, что быть сантехником для профэссора оскорбительно. Когда в 2-м классе задали написать, кем работают родители, Вили сделала из отца сантехника, исходя из логики, что он всё чинит, а кто такой сантехник он не знала, как и своё отчество. Р. не комментировал эту рецензию, не стал объяснять, просто был недоволен и удивлён. Ты не рассказываешь, приходиться импровизировать!

Прелесть игр в том, что они – не обязанности, в игре можно веселиться и менять правила. А можно придумывать свои. Посмотрев «Звонок» дети придумали игру «Самара», для которой нужен гром. Бывает, они спят вместе или лежат какое-то время. Суть игры в том, что приступ грома означает приход страшной девочки и если не успеть спрятаться под покрывало до окончания грома, то она утащит тебя в свой колодец. А её появления дети ожидают в дверях, ведущих в детскую комнату. Место игры комната «Т», потому что в ней телевизор и комп, а ещё залуёзеное зеркало (=немытое, с отпечатками пальцев). Если Ви просыпается здесь, первым делом она смотрит на стрелку часов. Но сейчас ночь и если б Самара решила забрать в колодец отца, они бы с детьми подземелья стали друзьями.

Этажерка в комнате «Т» шатается как пьяница, скрипит как больная старуха. Не вытянуть книгу, не стащив другие с полки. Вили дважды делала порядок, но этой пьянице всё нипочём. Интересно, когда не видишь, что вытаскиваешь, лотерея. Хотя и отца хватает. Даже не спрашивайте, что здесь за книги, суть этажерки не в содержании. Зеркало запечатлеет голый танец, а задолго до этого молодая молдаванка готовилась утром на работу и дочь готовила в садик. Кровать – в ней кувыркались родители; спала мама с двумя детьми, когда они дрались за право быть единственным чадом (только руки перекидывались через неё), а Рудольф ревновал. Вили помнит, как среди ночи пришёл отец и, посветив фонариком, сказал маме «Иди мыть банки!» А ей утром на работу в отличии о мужа. В тот самый момент девочка начала ненавидеть отца, он просто разбудил жену и приказал мыть банки ночью.

Комната, с трепетом в которую входит Вили, это обитель тайн. Её комнаты разрисовала Анна, украшая дом виноградными гроздьями с верой, что они принесут изобилие. Но маленький виноградный сад этого дома имеет куда большего общего с крестьянами, чем с христианами. Собирать, точнее выдирать виноград здесь не ритуал, а работа на плантации. Так что Анна прогадала, как и Рудольф с козьим рогом изобилия. Одна из любимых картин Анны (которая всегда прячется, словно её норовят похитить), где виноград столь же сочный, как девушка. А её вожделеют мужчины. В итальянке Брюллова заложено давнее желание Анны – у дома должна быть хозяйка, женский идеал, мама и госпожа, которая подарит ему детский смех и которая должна быть ниже по рангу, чем Анна. А с избранницами сына ей сложно было угодить, хотя его это не волновало. Черноволосая почти итальянка, только намного худее, нашлась. В природе она пробовала найти утешение, но мы существа социальные, какие бы прекрасные кувшинки не плавали, какая бы расписная икона ни стояла. Есть полезное одиночество и к нему не относится убеждённость, что тебя никто не понимает и не способен понять. Как видно даже бог не понимает Анну. У неё есть надёжные друзья, двое, с которыми она дружит с детства (а ей 70), одна учитель математики в лицее, другая не знаю кто, бабушка, которая всегда улыбается (в отличие от первой) и подкармливает детей печеньем с маком. Рудольф называет её «тётя Эмма», даже с большей любовью, чем свою маму. У него даже уши, как у котёнка откидываются назад и глаза сверкают, словно он смотрит драму. О такой дружбе многие только мечтают.