Мы бесшумно скользили по лесу сквозь заросли папоротника, огибали, кусты, сухостой и валежник. Постоянно осматривались и прислушивались. Ведь если кабан с выводком, то нам придется худо.

Внезапно Трой вскинул руку, припал к земле и жестом показал мне сделать то же самое. Я не мешкал. Лег рядом с братом и внимательно уставился вперед. Брат жестом приказал мне следовать за ним и пополз дальше. Через несколько метров остановился и раздвинул густую траву.

Впереди — поляна, а на ее краю — кабан. Точнее — вепрь. Вот теперь я испугался. Сжал древко копья, так, что захрустели костяшки пальцев и приготовился. Трой осторожно поднялся, достал стрелу из колчана, прицелился и натянул тетиву лука.

Я увидел, как наконечник стрелы блеснул от вливаемой в него энергии Чейн. Все же брат не рискнул стрелять в вепря без использования Силы. Побоялся, что не пробьет толстую шкуру зверя.

Внезапно с дальнего края поляны донесся громкий топот и треск ломаемых ветвей. На поляну выскочил Ирвин и заорал:

— Братья, посмотрите, как мне повезло.

Ирвин держал в руках четырех фазанов.

Идиот!

Он сделал это специально. Увидел, что мы готовимся подстрелить добычу и решил помешать нам. Захотел спугнуть жертву. Вот только он не рассмотрел, кого именно мы хотим убить. Вепрь был скрыт от Ирвина за кустами.

В тот момент, когда Ирвин закричал, Трой отпустил тетиву. Его рука дрогнула, и стрела лишь вскользь задела бок вепря. Распорола шкуру, выплеснув влитую в нее энергию, и скрылась в кустах. Чейн полыхнула, опаляя бок огромного кабана.

Вепрь обернулся в нашу сторону и дико заревел. Ирвин тут же скрылся в зарослях, сбежал. Кабан издал еще один истошный вопль и бросился на нас.

Трой растерялся, трясущейся рукой потянулся к колчану, а я понял, что брат не успеет ничего сделать. Удобнее перехватил копье и метнулся вперед. Плевать на все, лишь бы спасти Троя.

Я прыгнул прямо на вепря, преграждая ему путь, крутанул копьем и…

Гигантский кабан оказался более ловким и сильным. Он бросился на меня и атаковал будто тараном. Рядом заорал Трой. Я не успел нанести удар, и вепрь врезался в меня. Что–то захрустело, от вспыхнувшей боли помутилось сознание, а мир, качнулся и поплыл. Небо и земля поменялись местами.

Еще один удар, и я провалился во тьму.

Яркие бутоны огненных цветов распускались невероятно быстро. Друг за другом они вырастали прямо из земли, укрывая под своими лепестками весь мир. И даже там, куда я не мог заглянуть, разрасталось неистовое, всепоглощающее пламя.

Все живое погибало под напором огня.

Кричали и стенали люди. Странно. Я чувствовал все их прошлые страдания. Они никогда и не были счастливы, и вот теперь, когда пришло избавление, они сходили с ума от горести и обиды, и оглушительно верещали, не желая умирать. Значит, все их жизни были ошибкой. Непониманием основ.

Удивительно, но, как оказалось, их не понимал и я. Да и куда мне? В свои–то девять лет. Баланс и равновесие, казавшееся мне главными основами, теперь не значили ничего. Смысла в них не было.

Бутонам ревущего пламени плевать на все. Оно с таким же равнодушием пожирало не только плоть и кости, но и мысли, чувства, эмоции людей. Все они бились в агонии и корчились в этом пекле одинаково.

Над головой раздалось знакомое хлопанье крыльев и возбужденное карканье. Огромный ворон закружил над гибнущим миром. Он медленно парил неподалеку, делая круг за кругом, но, наконец, ему это надоело, и он уселся рядом со мной. Обернулся на меня и с интересом задержал взгляд. Осуждающе каркнул.

— Ты считаешь, что мне нужно винить во всем случившемся остальных? — спросил я.

Ворон посмотрел с одобрением.

— Бред, — отмахнулся я. — Во всех моих бедах виноват лишь я сам. Что–то сделал неправильно.

Птица склонила голову на бок и вопросительно уставилась на меня.

— Что смотришь? Я и сам пока не пойму, где допустил ошибку.

Ворон насмешливо каркнул, будто на что–то намекая.

— Ты имеешь ввиду… — задумчиво произнес я. — Ты думаешь, что я ошибался во всем?

Ворон не ответил. Да и мог ли? Скорее всего, это лишь мое воспаленное сознание сыграло злую шутку.

Воспаленное или умершее?

Ворон снова обернулся ко мне и посмотрел с укоризной.

— Не понимаю, — я развел руками. — Все… сложно и перепутано. Но я чувствую, как что–то назревает. Что–то недоброе. И я должен помешать произойти этому…

Птица каркнула еще раз, грозно и предупреждающе, хлопнула крыльями и поднялась в воздух. Нырнула в ближайшее пламя, внезапно взметнувшееся до небес. А я почувствовал, как яростный огонь опалил кожу и волосы. Жар нарастал, и теперь я чувствовал его уже внутри…

…Я что–то бормотал, метался в бреду, иногда вскрикивал и снова погружался во тьму. Изредка улавливал неприятные запахи, чувствовал, как в меня вливают какую–то горькую дрянь, прикладывают что–то холодное и мокрое к моей голове, натирают тело мазью из лунной и антаровой пыли. Тогда приходило облегчение, но лишь на время. Спокойствие быстро сменялось невыносимой болью, раздирающей все тело, и я снова отключался.

Приходил в себя и слышал чьи–то голоса, чувствовал резкую вонь лекарств и вновь ускользал в свое укрытие, сотканное из мрака и забытья. Улыбался, потому что не чувствовал запаха роз.

И снова что–то бормотал. Необходимость вернуться назад и все исправить разрывала голову. Странно, почему каждому человеку так свойственно желание изменить прошлое? Какой в этом смысл? Ведь значение имеет лишь пламя внутри… И когда оно догорит, я рассыплюсь пеплом…

Боль и свет, облегчение и тьма. И все по новой. Это повторялось снова и снова, вращалось колесом бесконечности.

Не знаю, шло ли время, или стояло на месте, но легкость и спокойствие начали посещать меня все чаще, а боль практически ушла. Как погасло и пламя. И от этого стало совсем обидно и грустно. У меня были надежды.

Я пришел в себя от ощущения холода и сырости. Прислушался. Кто–то накладывал холодные тряпки мне на голову и на основные жизненные точки. Уловил множество разных запахов: травяной чай, настойки из особых целебных трав, которые наши алхимики сдабривали лечебным аспектом энергии Чейн, восстанавливающие зелья и мази.

Приоткрыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, резанувшего по глазам. Слишком непривычно, надо выждать время. Кто–то завозился рядом со мной, коснулся груди, лба, перешел к точкам жизни на теле. Стало чуть легче. Собравшись с силами, я снова приподнял веки, привыкая к свету, и только после этого позволил себе открыть глаза шире. Мир закачался, поплыл. Затошнило, но я кое–как справился с рвотными позывами, через силу удерживая себя в сознании. Осмотрелся.

Знакомая комната, привычная, вроде, мебель и обстановка. Моя постель. Рядом — какой–то мужчина. Я узнал его. Старший наставник Кайл Рикстер. Он смачивал тряпки в холодной целебной настойке и прикладывал их к моему лбу. От этого боль уходила, а разум прояснялся.

Кайл Рикстер сделал очередной компресс, отжал его и приложил к моему лбу. Рукав его широкого халата отдернулся вверх, и я увидел на запястье наставника необычную татуировку. Странно, но на теле Кайла вообще не было татуировок, он не был их сторонником. В отличие от других мастеров. И могу поклясться на Грани, что раньше ее не было.

Я смотрел на татуировку старшего наставника всего лишь мгновение, но смог разглядеть ее в мельчайших деталях. Знакомый рисунок был прост: три замкнутые линии, переплетенные между собой в орбиты, и точка посередине. Я уже видел его на кулоне Сальвии, а потом и на запонке Артура Эркли.

Самая важная мысль вдруг вспыхнула в сознании и… уплыла вместе с ним. Проваливаясь во тьму, я еще долго видел перед глазами этот рисунок…

Меня разбудили солнечные лучи, весело заглядывающие в окно моей комнаты. Снаружи доносилось щебетание птиц и отдаленные голоса. Слышались хлопки высвобождаемой энергии Чейн — вовсю шли тренировки. Я не торопился открывать глаза и шевелиться. Прислушался к своим ощущениям. Боли не было. Впервые за долгое время. Или мне так казалось в бреду? Интересно, а сколько дней я пробыл в отключке? Хотя, не так уж и важно. Главное, что я чувствовал себя абсолютно здоровым и полным сил.