Противоположный берег р. Иркештам был уже на китайской территории; там стояли китайские пограничники и юрты с джигитами из конной киргизской лянзы[62] (полка), находившейся на китайской службе.
Почти сразу же после приезда в Иркештам ко мне явился пограничный бек китайских киргизов Карим-бий в сопровождении китайского чиновника, который держал большую визитную карточку красного цвета, принадлежавшую кашгарскому даотаю (губернатору всей провинции)[63]. После приветствия чиновник вручил мне визитную карточку и сообщил, что генерал Хуанг-даотай, главный начальник над всей Кашгарией, передает мне свое приветствие и поручает ему сопровождать меня на пути в столицу провинции – Кашгар.
Я решил, не мешкая, продолжить свое путешествие по этой удивительной стране, где все составляет противоположность нашим порядкам, начиная хотя бы с визитной карточки. Дело в том, что в Китае белый цвет обозначает траур, так, как у нас – черный. А потому было бы крайне неуместным вручать визитные карточки на белой бумаге. Вот почему цвет их всегда – красный. Далее: размер карточки напрямую зависит от положения ее владельца в иерархической лестнице. Визитная карточка даотая была длиной в лист бумаги, какие используются у нас для прошений, только почти вдвое у́же. На одной стороне черной тушью были изображены три иероглифа большого формата: Хуанг Да Жень (Хуанг – «великий человек»), на другой – мелкими иероглифами были написано: «Великой Дайцинской империи, в 5-й год царствования императора Куан Сю, по приказу его императорского величества, даотай (дословно «великий прокуратор») провинции Нан-лю-бо-чин («Южное Восьмиградье»)».
Согласно этикету, я должен был сразу же попросить чиновника, чтобы он поблагодарил даотая за приветствие и засвидетельствовал ему мое глубочайшее почтение, а также передал мою визитную карточку. Легко догадаться, сколь много я потерял в глазах китайского чиновника, когда протянул ему свою небольшую визитную карточку, вдобавок отпечатанную на белой бумаге!
На следующий день, 16 августа, я выступил из Иркештама, а 20 августа прибыл в Кашгар, сделав в 5 переходов 215 км.
Дорога от Иркештама до Кашгара идет по долине р. Кызыл-су, текущей среди гор. По мере движения вперед долина становится у́же, а броды глубже; во многих местах дорога проложена на значительном удалении от русла и переваливает через несколько невысоких, но крутых и скалистых горных отрогов, отделяющих один приток Кызыл-су от другого. Вся местность почти полностью лишена растительности. По мере удаления от Тянь-Шаня растительности становится все меньше, что является вполне естественным, так как означает приближение к безводной пустыне Такла-Макан, оказывающей губительное воздействие на все живое.
Исключением являются долины рр. Егин и Улугчат – притоков Кызыл-су, – изобилующие великолепной травой и зарослями тополей, которые в нижней части течения рек достигают таких размеров, что могут служить строевым материалом. В долинах этих рек находятся зимовки киргизов из родов Юваш и Джури, родственных алайским киргизам; управляют ими беки, получившие свои полномочия от китайских властей. В Егине пребывает китайский офицер с 40 джигитами из конной киргизской лянзы для наблюдения за этой частью границы с Россией. Еще большее значение имеет долина р. Улугчат, удаленная от Иркештама на 40 км, поскольку в нее, вкупе с р. Егин, впадают 11 притоков, по которым идут дороги в Ферганскую долину через 11 перевалов в Тянь-Шане[64]. Таким образом, обладание Улугчатом дает возможность контролировать огромный участок Тянь-Шаня и упомянутые 11 путей.
В Улугчате китайские власти построили пост, занятый конной киргизской лянзой (в лянзе – 500 лошадей) под командованием китайского генерала Хуанг Дари-на, являвшегося одновременно начальником всей пограничной линии.
Когда мы прибыли в Улугчат, Хуанг Дарина в нем не было, а поведение подчиненного ему чиновника явило собой яркий пример дезорганизации в китайской администрации, каждый представитель которой старается выказать свою независимость и самостоятельность от центральной власти. Произошло это следующим образом.
Казачий офицер, начальник гарнизона в Иркештаме и фактически начальник пограничной линии, решил воспользоваться тем обстоятельством, что я был приглашен китайскими властями в Кашгар, и отправиться со мной в Улугчат. Он хотел лично познакомиться с китайским начальником пограничной линии и установить некий modus vivendi при рассмотрении частых споров между киргизами, российскими и китайскими подданными. Зная по опыту, как благоприятно сказываются дружественные отношения пограничных властей на жизни обитателей приграничной зоны, которые вынуждены часто пересекать государственную границу, – я охотно на это согласился. Мы выехали вместе, а офицер взял с собой также 15 казаков из иркештамского гарнизона.
Из Егина, находящегося в 18 км от Улугчата, где мы задержались на полчаса, в Улугчат сперва отправился чиновник, прикрепленный ко мне кашгарским даотаем. Он должен был предупредить о нашем приезде генерала Хуанга, организовать юрту для нашего ночлега, купить нам барана, фураж для лошадей и т. п.
Въехав в Улугчат, мы встретили этого чиновника, и он с негодованием рассказал, что генерал Хуанг отсутствует, а его заместитель заявил, что он, будучи военным, подчиняется командующему армией генералу Дунгу, а не кашгарскому дао-таю[65]. Он оставил без внимания письменное распоряжение даотая о предоставлении нам ночлега и необходимых продуктов за плату и не только сам отказал нам в помощи, но и под страхом расправы запретил местным киргизам ставить для нас юрту и продавать что бы то ни было. Наш чиновник также сказал, что он, разумеется, уже сообщил кашгарскому даотаю о таком грубом обращении и что даотай накажет виновника.
У меня и моих казаков были собственные легкие палатки и необходимый запас провизии, но офицер и казаки из Иркештама абсолютно ничего с собой не взяли. День к тому же был очень жаркий, а это означало, что ночевать пришлось бы на мокрой от росы траве при температуре 2–3°С, да еще и на голодный желудок. Перспектива эта казалась не слишком радужной.
К тому же речь шла о поддержании нашего авторитета. Я решил действовать вежливо, но вместе с тем твердо. Итак, разузнав, что заместитель Хуанга на лето предпочел покинуть душную крепость и поселился в юрте, стоявшей на расстоянии одного километра от крепости, в небольшой тополиной роще, я отправился к нему. Соскочив с лошади, я вошел в юрту и, не обращая внимания на хозяина, который сидел в одном исподнем на диване и курил трубку, приказал вносить мой багаж внутрь.
Хозяин, видя вокруг себя вооруженных казаков, с минуту смотрел на нас с изумлением, затем бросился к сундуку, достал из него официальную шапочку с пером и надел на голову, оставаясь при этом в одной рубахе. Затем натянул на босые ноги официальные туфли на высоких 5-сантиметровых подошвах, облачился в форменную курму[66] и в таком наряде громко меня поприветствовал, опустившись при этом на одно колено, как того требует китайская традиция в случаях, когда младший по званию или должности приветствует старшего.
Затем через переводчика хозяин стал извиняться, говоря, что он болен и никак не мог знать, что я являюсь столь важной персоной; что его ввел в заблуждение китайский чиновник, и потому он просит не распаковывать багаж, ибо сию же секунду прикажет поставить для нас юрты и предоставить все необходимое, что только можно найти в этих скудных краях для комфортной ночевки.
Видя, что хозяин сильно перетрусил и собирается сбежать, я учтиво попросил его не утруждать себя, а необходимые распоряжения передать через переводчика; я также добавил, что, будучи гостем даотая, ни на секунду не сомневался в гостеприимстве китайских властей и потому приехал прямо к нему домой. Извинившись, я сказал, что в рубахе не признал в нем сразу чиновника великой Китайской державы, с которой вот уже 200 лет Россия имеет самые дружественные отношения. Затем мы сели; я предложил ему папиросы, он угостил меня трубкой, и завязалась беседа.
