– А теперь «щекочущий вкус, пьянящий аромат, внезапный, как снегопад»?

Эти слова погрузили его в долгие раздумья.

– Вообще никаких мыслей, – заметил он. – Тут концы с концами не сходятся. Первое словосочетание заставляет подумать о человеке со стеклянной головой, по которой бьют палочкой, – это как поющие бокалы. Но какая связь с «внезапным, как снегопад»? Мне кажется, – сделал он печальный вывод, – для вас это утверждение бесполезно.

– Отлично! – похвалила я и подумала, как бы на этот опросник ответила вычислительная машина IBM. – И последнее: «Ощути пикантный укус дикой природы».

– О, – тут его голос исполнился энтузиазма, – тут все просто. Эти слова меня сразу поразили, как только я их услышал. Это цветной фильм про собак или лошадей. «Укус дикой природы» – речь, конечно, идет о собаке, метисе волка и хаски, которая трижды спасает своему хозяину жизнь – однажды во время пожара, второй раз во время наводнения, а в третий раз при нападении на него плохих людей, – в наши дни это скорее белые охотники, чем индейцы, но в конце концов ее убивает из винтовки жестокий траппер, и хозяин ее оплакивает. Возможно, он зарывает труп собаки в снегу. Панорамный кадр заснеженного леса на закате. Затемнение.

– Отлично, – повторила я, лихорадочно записывая каждое его слово, стараясь ничего не пропустить. – Так, мне неловко это спрашивать, но все же… насколько, по-твоему, эти фразы применимы к описанию пива? Ответь по шкале: очень хорошо применимы – средне – совсем не применимы.

– Не могу сказать. – Он сразу потерял интерес к опросу. – Я не пью это пойло. Только виски. Никакое пиво не может сравниться с виски.

– Но, – с удивлением заметила я, – ты же на карточке шкалы потребления выбрал цифру шесть. Это соответствует семи-десяти бутылкам пива в неделю.

– Ты же попросила меня выбрать цифру. А шесть – мое счастливое число. Я даже попросил поменять мне номер квартиры. На самом деле я живу в первой. К тому же это занудство меня утомило. Было ощущение, что я с кем-то беседую.

– Это значит, что я не смогу учесть твое интервью, – свирепо произнесла я. На мгновение я забыла, что опрос был понарошку.

– О, а тебе понравилось, – криво улыбнулся он. – Но знаешь, каждый второй ответ полная туфта. Хотя ты должна признать, я тебя развлек.

Меня распирало от раздражения. Я-то ему так сочувствовала, считая, что этот страдалец находится на грани нервного срыва, и вот на тебе: он признался, что все это было представлением чистой воды. Я могла встать и уйти, выразив свое неудовольствие, или признать, что он прав. Я нахмурилась, решая, что предпринять, но тут услышала, как хлопнула входная дверь и раздались голоса.

Он подался вперед и прислушался, потом снова привалился к стене.

– Это Фиш и Тревор. Мои соседи по квартире. Та еще парочка зануд. Тревор – суперзануда: он будет в шоке, увидев, что я у себя в спальне сижу без рубашки в обществе девушки с большой буквы «Д».

Со стороны кухоньки раздалось шуршание пакетов с едой, и чей-то бас протянул:

– Боже, ну и жарища!

– Думаю, мне пора, – заторопилась я.

Если и те двое такие же чудаки, как этот, пожалуй, мое терпение лопнет. Я собрала листки опросника и встала – и в этот момент голос произнес:

– Эй, Дункан, пивка хочешь? – И в дверях показалось лицо с кудлатой бородой.

Я возмущенно ахнула.

– Так ты все-таки пьешь пиво?

– Боюсь, что пью. Извини. Не хотел по-быстрому сворачивать интервью. Оно было невыносимо занудным, и я просто сказал все, что я о нем думаю. Фиш, – обратился он к бородачу. – Это Златовласка.

Я сдержанно улыбнулась. Я не блондинка.

Над головой бородача показалась еще голова: белое лицо, редеющие светлые волосы, небесно-голубые глаза и изящный точеный нос. При виде меня у него отвалилась челюсть.

Пора было бежать.

– Спасибо, – холодно, но учтиво бросила я сидящему на кровати. – Вы мне очень помогли.

Он улыбнулся, наблюдая, как я выхожу из спальни. Оба его соседа, пропуская меня, в испуге отпрянули от дверного косяка. Дункан крикнул мне вслед:

– Слушай, на фига тебе такая дебильная работа? Я думал, только старые толстые тетки занимаются подобной ерундой!

– О! – ответила я с достоинством, не собираясь ни оправдываться перед ним, ни объяснять, что у меня высокий – ну ладно, более высокий – профессиональный статус в маркетинговой компании. – Всем хочется кушать. Да и чем еще в наше время заниматься девушке с гуманитарным образованием?

Выйдя на улицу, я поглядела на опросник. Записи его ответов казались почти неразборчивыми при ярком солнечном свете: мои каракули слились на странице в сплошное серое пятно.

Строго говоря, мне еще не хватало полтора интервью, но для итогового отчета и для правки опросника и этого было вполне достаточно. Кроме того, мне не терпелось принять ванну и переодеться, прежде чем идти к Питеру: интервью заняли куда больше времени, чем я планировала.

Я вернулась в квартиру и швырнула опросники на кровать. Потом пошла искать Эйнсли, но ее дома не оказалось. Я собрала в охапку мочалку, мыло, зубную щетку и пасту, надела купальный халатик и спустилась вниз. В нашей квартирке нет своей ванной, чем и объяснялась низкая арендная плата. Возможно, дом был выстроен еще до того, как ванными стали оборудовать все квартиры, а может быть, тогда считалось, что прислуге ванная без надобности; как бы там ни было, нам приходилось пользоваться ванной на втором этаже, а это иногда создавало свои трудности. Эйнсли вечно бросает свои кольца где попало, что домовладелица считает осквернением своего храма. Она оставляет на самых видных местах забытые Эйнсли дезодоранты, и лосьоны для лица, и щетки для волос, и губочки для снятия макияжа. На Эйнсли это никак не действует, а вот меня бесит. Иногда я спускаюсь вниз после того, как Эйнсли помылась, и мою за ней ванну.

Сейчас мне хотелось вволю понежиться в горячей воде, но не успела я смыть с кожи пленку пота, пыль и смрад автобусных выхлопов, как домовладелица начала скрестись и кашлять за дверью. Так она дает понять, что ей нужно срочно войти в ванную: она никогда не стучится и не говорит об этом. Я снова поднялась наверх, оделась, выпила чашку чаю и отправилась к Питеру. Застекленные предки, поджав бледные губы над стоячими воротниками, следили со своих пожелтевших дагерротипов, как я спускаюсь по ступенькам.

Обычно мы ужинали где-нибудь в центре, а когда оставались дома, план обычно такой: по пути к Питеру я покупаю что-нибудь на ужин и готовлю у него на кухне – забегаю в одну из убогих лавчонок, которые частенько можно найти в старых жилых кварталах. Конечно, он мог бы заехать за мной в своем «Фольксвагене», но обычно такие поездки его раздражают, к тому же мне не хотелось давать домовладелице пищу для досужих домыслов. Я не знала, пойдем мы ужинать в ресторан или останемся дома, – Питер ничего на этот счет не сказал, – поэтому на всякий случай зашла в продуктовый. Наверное, после вчерашней свадьбы у него похмелье, и вряд ли он настроен на ужин в ресторане.

Дом Питера довольно далеко от меня, и добираться до него общественным транспортом через весь город то еще удовольствие. Это к югу от нас и к востоку от университета, в обветшалом, почти трущобном, районе, который через несколько лет планируется застроить жилыми многоэтажками. Несколько новых зданий уже возведено, но будущий дом Питера все еще строится. Питер – единственный жилец в недостроенном доме, он там на временном договоре аренды и платит лишь треть той суммы, которую ему придется платить после завершения строительства. Въехать в недостроенный дом на таких щадящих условиях ему удалось благодаря клиенту, которому он помог провернуть какие-то махинации с договорами аренды. Питер первый год работает адвокатом-стажером и еще не успел заработать солидные деньги – например, он еще не может позволить себе снимать квартиру за полную цену; он сейчас трудится в небольшой адвокатской фирме, но продвигается в ней семимильными шагами.