Пока я так размышляла, к моему столу подошла Люси.

– Cможешь ответить этой тетке вместо меня? У меня голова раскалывается, и я ни слова не могу придумать!

И она изящно приложила руку ко лбу, а в другой ее руке я заметила написанную карандашом на куске картонки записку. Я прочитала:

Внизу скотчем была приклеена раздавленная муха.

– Это то самое исследование хлопьев с изюмом, – слабым голосом произнесла Люси. Она напрашивалась на мое сочувствие.

– Ага, ладно, – отозвалась я. – У тебя есть ее адрес?

Я сделала несколько вариантов ответа:

Уважаемая миссис Болдуин, мы выражаем искреннее сожаление, что в Ваших хлопьях оказался данный предмет, но такие оплошности случаются…

Уважаемая миссис Болдуин, приносим извинения за причиненное неудобство; спешим заверить Вас, что в целом содержимое пакета было абсолютно безопасно в санитарно-гигиеническом плане…

Уважаемая миссис Болдуин, выражаем Вам благодарность за то, что Вы обратили наше внимание на этот вопиющий случай, так как мы всегда хотим знать, какие оплошности мы допускаем…

Самое главное было, и я это знала, ни в коем случае не употреблять слово «муха».

Телефон на моем столе опять зазвонил. Я никак не ожидала услышать в трубке этот голос.

– Клара! – воскликнула я, осознав, что совсем про нее забыла. – Как жизнь?

– Спасибо, хреново! Послушай, придешь сегодня на ужин? Мне необходимо видеть новые лица.

– Я с удовольствием! – Мой энтузиазм был почти искренним: уж лучше ужин с Кларой, чем еда из коробки. – В какое время?

– Да знаешь, когда сможешь, тогда и приходи. Мы тут не страдаем пунктуальностью. – Последние слова она произнесла с горечью.

Теперь, дав ей обещание, я стала быстро соображать, что бы это значило: Клара меня пригласила, чтобы развлечься и поплакаться, то есть как затейника и конфедантку в одном лице, а это меня совсем не радовало.

– Скажи, а можно я приду с Эйнсли? Ну, если, конечно, она не занята.

Я сказала себе, что Эйнсли не помешает полноценный ужин – она сегодня только пила с нами кофе, – и еще я втайне хотела, чтобы она вместе со мной приняла на себя удар. Они с Кларой могли бы побеседовать о детской психологии.

– Конечно, почему нет? – согласилась Клара. – Чем больше народу, тем веселее. Вот наш девиз.

Я позвонила Эйнсли на работу и, аккуратно поинтересовавшись, какие у нее планы на ужин, выслушала ее рассказ о том, что она получила два приглашения и оба отвергла: одно от свидетеля на процессе против мужеубийцы, а другое – от студента-стоматолога, с которым познакомилась накануне вечером. О последнем она отозвалась довольно грубо: с этим она больше никогда никуда не пойдет. По ее словам, он пообещал ей, что на вчерашнюю тусовку придут художники.

– То есть у тебя никаких планов на вечер нет, – констатировала я факт.

– Ну, пока нет, – сказала Эйнсли. – Если ничего не нарисуется.

– Тогда, может, сходим к Кларе на ужин? – Я ожидала услышать отказ, но она смиренно согласилась. Мы договорились встретиться у станции подземки.

Я вышла из офиса в пять и направилась в облицованный розовым кафелем дамский туалет. Мне нужно было несколько минут побыть в одиночестве и психологически подготовиться к общению с Кларой. Но там уже были Эмми, Люси и Милли – они расчесывали свои осветленные волосы и поправляли макияж. Три пары глаз сверкали в зеркалах.

– Идешь куда-то вечером, Мэриен? – спросила Люси нарочито будничным тоном. У нас с ней одна телефонная линия на двоих, и она, конечно, все знала про Питера.

– Да, – коротко ответила я, не желая делиться с ней информацией. Их жалкое любопытство меня нервировало.

Я шагала к станции метро в золотистом мареве духоты и пыльной взвеси. Было ощущение, что я иду под водой. Издалека я заметила возле телеграфного столба нечеткий силуэт Эйнсли, а когда подошла ближе, она повернулась ко мне, и мы влились в безмолвный поток офисных служащих, спускавшихся по лестнице в прохладу городского подземелья. Быстро сориентировавшись в вагоне, мы нашли свободные места и сели напротив друг друга, и я принялась читать рекламные объявления, скользя взглядом между пассажиров в проходе. Когда мы вышли из вагона и поднялись по пастельным коридорам наверх, городской воздух уже был не таким влажным.

Дом Клары располагался в нескольких кварталах к северу от станции. Мы шли молча, я все думала про пенсионный план и в конце концов решила не подписываться на него. Эйнсли не поняла бы, с чего это я так беспокоюсь: она не видела причины, почему я не могла бы потом сменить место работы и почему это должно обязательно стать окончательным вариантом. Потом я стала думать о Питере и о том, как он отреагировал на новость о женитьбе друга, а расскажи я об этом Эйнсли, она бы только посмеялась. И я спросила, не стало ли ей лучше.

– Не беспокойся обо мне, Мэриен, – ответила она, – а то я начинаю чувствовать себя инвалидом.

Мне стало обидно, и я смолчала.

Дорога пошла в горку. Город стоит на берегу озера и террасами поднимается вверх по склонам холмов, хотя если остановиться, то городской ландшафт кажется плоским. Потому-то здесь и было попрохладнее. И гораздо тише; я считала, что Кларе повезло, особенно в ее положении, жить вдалеке от жары и шума делового центра. Хотя ей самой это казалось чуть ли не ссылкой: сначала они снимали квартиру недалеко от университета, но необходимость расширить жизненное пространство вынудила их переехать на север. Хотя они еще не добрались до пригорода с его современными бунгало и большими семейными автомобилями во дворах. Она жила на одной из старых улиц, но тут мало что привлекало взгляд, как на нашей: старомодные коттеджи на две семьи, длинные и узкие, с деревянными крылечками и чахлыми садиками сзади.

– Боже, ну и жара, – вздохнула Эйнсли, когда мы свернули на аллейку к дому Клары.

Траву на крохотной, со спортивный мат, лужайке не косили уже довольно давно. На крыльце валялась кукла без головы, а в детской коляске лежал плюшевый мишка с вывороченными наружу ватными внутренностями. Я постучала, и через несколько минут за сетчатой дверью появился расхристанный Джо, который на ходу застегивал рубашку.

– Привет, Джо, – улыбнулась я. – Вот и мы. Как Клара?

– Привет, заходите. – Он шагнул в сторону, впуская нас в прихожую. – Клара в саду.

Обходя или переступая через разбросанные по полу вещи, мы прошли через весь дом с типовой планировкой: сначала гостиная, потом столовая с раздвижными дверями, наглухо отделявшими ее от соседних комнат, и потом кухня. Миновали ступеньки заднего крыльца, захламленного разнообразной стеклянной тарой – пивными, молочными и винными бутылками, бутылками из-под виски и детскими бутылочками с сосками, – и нашли Клару в саду: она сидела в круглом плетеном кресле с металлическими ножками. Одну ногу она задрала на другой такой же стул и держала свою младшенькую на коленях. Клара – худышка, с каждой беременностью ее торчащий живот сразу бросается в глаза, и сейчас, на седьмом месяце, она смахивала на питона, проглотившего арбуз. По контрасту ее голова в ореоле светлых волос казалась маленькой и хрупкой.

– Приветик! – устало протянула она, когда мы спустились с крыльца и подошли поближе. – Привет, Эйнсли! Рада тебя видеть. Господи, ну и жарища.

Мы закивали в знак согласия, присели возле нее на траву, поскольку больше свободных стульев не было, и скинули обувь. Клара уже была босая. Говорить было трудно: всеобщее внимание было приковано к хныкающей малышке, и какое-то время был слышен только ее голос.

Мне показалось, что Клара позвонила, ища во мне спасения, но теперь я поняла, что ничем не смогу ей помочь, да она и не ждала от меня ничего такого. Меня вызвали просто быть свидетелем, а может, своего рода вентилятором, способным одним своим присутствием хоть немного развеять скуку.