Я принялась лениво тыкать пальцами по влажным клавишам машинки, когда миссис Уизерс, диетолог, вошла в офис через заднюю дверь, замерла и оглядела помещение. На голове у нее была ее обычная прическа под Бетти Грейбл[2], на ногах – ее обычные туфельки с открытым носом, и даже в платье без рукавов создавалось впечатление, что форму ее плеч держат пухлые подплечники.

– А, Мэриен, – заметила она, – ты как раз вовремя. Мне нужна еще одна контрольная дегустация для нашего исследования консервированного рисового пудинга, но никто из девочек, кажется, сегодня не голоден.

Она развернулась и поспешно направилась на кухню. Есть в диетологах нечто неувядаемое. Я отклеилась от кресла, чувствуя себя как доброволец, выступивший на шаг из ряда, но напомнила себе, что мне не помешает второй завтрак.

В крошечной чистенькой кухоньке миссис Уизерс объяснила мне возникшую проблему, одновременно разложив по трем стеклянным плошкам одинаковые порции консервированного рисового пудинга.

– Ты же работаешь с опросниками, Мэриен, и наверняка сможешь нам помочь. Мы все никак не можем решить, стоит ли давать фокус-группе пробовать три вкуса сразу или предлагать каждый по отдельности в три захода. Или, может быть, надо предлагать дегустировать вкусы парами – скажем, ванильный с апельсиновым или ванильный с карамельным? Разумеется, нам важно получить по возможности непредвзятую оценку, поэтому многое зависит от того, какие сопутствующие впечатления получает дегустирующий – я имею в виду впечатления, связанные с цветом овощей, к примеру, или с цветом скатерти.

Я продегустировала ванильный пудинг.

– А как бы ты оценила цвет? – озабоченно спросила она, держа карандаш наготове. – Натуральный, слегка искусственный или явно ненатуральный?

– А вы не думали добавить сюда изюм? – поинтересовалась я, переходя к пудингу с карамельным вкусом. Мне не хотелось ее разочаровывать.

– Изюм – рискованно, – ответила она. – Многие его не любят.

Я поставила карамельный пудинг и взяла апельсиновый.

– Вы собираетесь подавать его разогретым? Или со сливками?

– Ну, предполагается, что его будут покупать прежде всего люди, заинтересованные в экономии времени, и они, естественно, предпочитают употреблять пищу в холодном виде. Они, конечно, могут добавлять в него сливки, то есть мы ничего не имеем против сливок, хотя для питательности продукта это не имеет значения, пудинг уже обогащен витаминами, но сейчас нас интересует чисто вкусовая дегустация.

– Думаю, лучше давать на дегустацию продукты с разными вкусами по отдельности.

– Было бы совсем хорошо, если бы нам удалось провести дегустацию в середине дня. Но нам важна реакция всех членов семьи… – И она задумчиво постучала карандашом по краю стальной мойки.

– Да… Ладно, – сказала я. – Мне надо возвращаться.

Решать за них, что важно, а что нет, не входит в мои должностные обязанности. Иногда я задумываюсь, что вообще входит в мои должностные обязанности, особенно когда мне приходится обращаться к автомеханикам и задавать им вопросы про поршни и прокладки или раздавать на улице брецели недоверчивым пожилым дамам. Я знаю, зачем меня наняла фирма по изучению общественного мнения «Сеймур сёрвейз» – для редактирования опросников, для превращения заумной и невразумительной прозы психологов, которые сочиняют эти опросники, в простые и четкие вопросы, которые понятны и тем, кто их задает, и тем, кто на них отвечает. Вопрос типа: «В какой перцентиль вы бы поместили ценность визуального воздействия?» – делу не поможет. Получив после колледжа эту работу, я сочла, что мне повезло: работа была лучше, чем многие другие, – но вот я работаю здесь уже четыре месяца, а границы моих должностных обязанностей все еще не вполне ясны.

Временами я пребываю в уверенности, что меня готовят для какой-то высокой должности, но поскольку у меня довольно туманные представления об организационной структуре компании «Сеймур сёрвейз», я понятия не имею, для какой. Наша компания, расположенная на трех этажах, смахивает на слоеный торт-мороженое: хрустящая корочка сверху, нижний твердый слой и в середине наш отдел – как слой тягучей нуги. На верхнем этаже сидит руководство вместе с психологами – их у нас называют «мужчины наверху», потому что там одни мужчины, которые ведут дела с нашими клиентами. Я мельком видела их кабинеты – там сплошь ковры, дорогущая мебель да шелкографические репродукции картин «Группы семи»[3]. Под нами машинный зал: там стоят копировальные машины, электронно-вычислительные машины IBM для сбора и обработки информации. Я и там была, в этом похожем на заводской цех помещении, где сотрудники кажутся нервными и уставшими, а их пальцы перепачканы чернилами. Наш отдел связывает тех, кто сверху, с теми, кто снизу: в наши обязанности входит непосредственная работа с людьми, с интервьюерами. Маркетинговые исследования – это что-то вроде кустарного производства: мы как надомная мастерская, где изготавливают носки ручной вязки, здесь трудятся домохозяйки в свое свободное время, и платят им по выработке. Много они тут не зарабатывают, но им просто приятно ненадолго освободиться от домашних забот. Те, кто отвечают на вопросы анкет, вообще не получают ни гроша; и я частенько думаю: почему они этим занимаются. Наверное, под воздействием социальной рекламы, убедившей их, будто они могут улучшить качество продукции, которой они пользуются каждый день, и что их работа тут сродни научному исследованию. А может, им просто нравится иметь возможность поболтать с людьми. Но, думаю, большинству просто лестно сознавать, что их мнение кого-то интересует.

Поскольку наш отдел имеет дело в основном с домохозяйками, все у нас, кроме несчастного паренька-курьера, – женщины. Нас рассадили в просторном зале, выдержанном в официальных зеленых тонах, с застекленной кабинкой в дальнем углу, где сидит миссис Боге́, руководитель нашего отдела, а в другом конце офиса стоят в рядок деревянные столы, за которыми сидят похожие на заботливых мамаш женщины, расшифровывают заполненные от руки нашими интервьюерами опросники и разноцветными карандашами ставят в нужных клеточках крестики и галочки – с ножницами в руках, с бутылочками клея, со стопками листков они похожи на престарелых первоклассниц. Остальные сотрудницы отдела сидят за разными столами по всему залу. Еще у нас есть уютная кухня-столовая, отгороженная от основного зала ситцевой занавеской, ею пользуются те, кто приносит из дома еду; есть электрочайник и кофеварка, хотя кое у кого имеются и собственные чайники; а еще в нашем распоряжении облицованная розовым кафелем туалетная комната, где висящее над зеркалами объявление убедительно просит смывать упавшие в раковину волосы и чаинки.

Так до кого же я могу дорасти в «Сеймур сёрвейз»? Я не смогу влиться в компанию «мужчин наверху»; я не могу стать оператором в машинном зале или обработчицей опросников, потому что для меня это было бы понижением. Рассуждая гипотетически, я могла бы превратиться в миссис Боге́ или в ее ассистентку, но я сама понимаю, что это заняло бы уйму времени, да и не думаю, что мне бы понравилась ее работа.

Я как раз заканчивала переписывать опросник о проволочных мочалках – это было срочное задание, – когда заметила рядом миссис Грот из бухгалтерии. Она разговаривала с миссис Боге́ и, выйдя из ее стеклянного закутка, остановилась у моего стола. Низенькая крепенькая женщина с волосами матово-стального цвета.

– Так, мисс Макэлпин, – пророкотала она, – вы у нас работаете уже четыре месяца, а значит, вам пора оформить пенсионный план.

– Какой план? – Мне что-то говорили про пенсию, когда оформляли на работу, но я совсем про это забыла. – Не рано ли? То есть я не слишком молода для этого?

– Ну, чем раньше, тем лучше, вы так не думаете? – заметила миссис Грот.

Ее глаза за стеклами очков без оправы сверкнули: уж она-то не упустит шанс вычесть из моей зарплаты пенсионное отчисление.