Все лето, когда бы я ни приходила, мне нужно было пробираться к его квартире мимо пирамид бетонных блоков перед входом в подъезд, мимо груд накрытых пыльным брезентом стройматериалов на первом этаже, и подниматься пешком по лестнице, нередко переступая через корыта с цементом, стремянки и штабеля водопроводных труб, потому что лифты в здании еще отключены. Иногда меня останавливали рабочие, которые понятия не имели, что в недостроенном здании обитает какой-то Питер, и прогоняли со словами, что посторонним вход на стройплощадку воспрещен. И мне приходилось вступать с ними в спор и доказывать существование некоего мистера Уолландера, а однажды я добралась вместе с ними до седьмого этажа и продемонстрировала им Питера во плоти. Я знала, что ни одна живая душа не станет здесь работать в субботу вечером: у строителей наверняка такие же выходные, как и у всех. Обычно они работали спустя рукава, что Питера вполне устраивало, потом была забастовка или массовое увольнение, из-за чего все работы были приостановлены. Питер надеется, что так оно и будет идти ни шатко ни валко: ведь чем дольше продолжается строительство, тем дольше он будет экономить на аренде.
В целом дом уже построен, осталось нанести последние штрихи. Все двери и нижние окна уже застеклены, и на всех мылом нацарапаны знаки – чтобы люди не наткнулись на стекла. Двери поставили несколько недель назад, и Питер заказал набор ключей для меня – скорее по необходимости, чем для удобства, потому что домофоны еще не подключили. Внутри все блестящие поверхности – покрытые плиткой полы, крашеные стены, зеркала, светильники, – которые позже придадут зданию дорогой лоск и поместят в прочную раковину комфорта, еще не начали отгораживать интерьер от внешнего мира. Повсюду виднелась грубая серая подкорка здания – первичная стяжка пола и предварительно оштукатуренные стены, из розеток торчали длинные провода, точно оголенные нервы. Я осторожно поднималась по ступенькам, стараясь не касаться замызганных перил, думая о том, что уже привыкла ассоциировать выходные с этим недостроем, с запахом свежеструганного дерева и сухого цемента. Поднимаясь с этажа на этаж, я проходила мимо раззявивших пасти будущих квартир, пустых, еще без дверей. Подъем был длинный. Дойдя до квартиры Питера, я запыхалась. Скорей бы уж запустили лифты.
Квартира Питера, естественно, была практически закончена. Он бы ни за что не стал жить без нормальных полов и электричества, какой бы низкой ни была аренда. Его клиент-застройщик использует эту квартиру как образец и показывает ее потенциальным арендаторам, заранее предупреждая Питера по телефону. Эти смотрины не создают Питеру неудобств: он часто отсутствует и не возражает, когда чужие заходят осмотреть его жилье.
Я толкнула дверь, вошла и положила продукты в холодильник. Судя по шуму льющейся воды, Питер принимал душ. Он часто это делает. Я прошла в гостиную и выглянула в окно. Квартира удобно расположена: из окон открывается приятный вид на озеро или город – причем с такой высоты видна только мозаика темных улочек и двориков, а чем там занимаются люди, отсюда не разобрать. Питер еще не обставил гостиную. Тут есть диван в скандинавском стиле, кресло ему под стать, современный музыкальный центр – и больше ничего. Он говорит, что разумнее подождать и потом купить хорошие вещи, чем забивать комнату дешевым барахлом, – он этого не любит. Наверное, Питер прав, но, конечно, будет лучше, когда он приобретет что-нибудь еще: два предмета мебели в пустом просторном помещении выглядят грустно и одиноко.
Когда приходится кого-то ждать, я становлюсь беспокойной, начинаю бесцельно ходить туда-сюда. Вот и сейчас я вошла в спальню и тоже выглянула в окно, хотя там пейзаж примерно такой же. Питер почти закончил спальню, как он мне сказал, хотя, на мой вкус, обстановка в ней довольно спартанская. На полу большая овечья шкура, в углу простая массивная кровать, тоже большая – хоть и не новая, но в хорошем состоянии – и всегда аккуратно застеленная покрывалом. У окна скромный письменный стол, квадратный, темного дерева и офисное кожаное кресло с высокой качающейся спинкой, тоже подержанное и, как говорит Питер, очень удобное для работы. На письменном столе лампа на регулируемой ножке и пресс-папье, россыпь карандашей и ручек и еще выпускной портрет Питера в рамке. Над столом висят полки, на нижней – его книги по юриспруденции, батарея дешевых детективов на верхней и разные книги и журналы на средней. Рядом на стене – деревянная панель с крючками, на которых красуется оружие Питера: его маленький арсенал включает два ружья, пистолет и несколько устрашающего вида ножей. Он говорил мне, как все это называется, но я забыла. Никогда не видела, чтобы Питер чем-то пользовался, хотя, конечно, в городе для этого возможностей немного. Скорее всего раньше он часто ходил на охоту с друзьями. Тут же висят фотоаппараты Питера – их стеклянные глаза накрыты кожаными крышками. Еще в спальне стоит большой платяной шкаф с зеркалом в полный рост, в шкафу хранится вся одежда Питера.
Видимо, он услышал, как я брожу по квартире, и крикнул из ванной:
– Мэриен? Это ты?
– Да, – крикнула я в ответ. – Привет!
– Привет! Налей себе что хочешь! И мне – джин с тоником, ладно? Я буду через минуту.
Я знала, где что стоит. В кухонном шкафу отдельная полка отведена под бутылки со спиртным, и он никогда не забывает наполнить водой формочки для льда. Я отправилась на кухню и аккуратно смешала нам напитки, причем украсила край его стакана лимонной долькой, как он любит. У меня обычно уходит много времени на это дело: в отличие от прочих я всегда отмеряю нужное количество спиртного.
Шум воды в душе прекратился, потом по полу зашлепали мокрые ноги, и когда я обернулась, Питер, с которого вовсю капала вода, уже стоял в дверях кухни, завернувшись в красивую темно-синюю простыню.
– Приветик, – повторила я. – Твой стакан на стойке.
Он молча шагнул вперед, взял у меня из пальцев мой стакан, отхлебнул из него добрую треть и поставил на стол позади меня. Потом обвил меня руками.
– Ты меня всю вымочишь, – тихо заметила я и прижала еще холодные от кубиков льда пальцы к его голой пояснице, но он не поежился. После душа его кожа была теплая и скользкая.
Он поцеловал мое ухо.
– Пойдем в ванную, – предложил он.
Я устремила глаза через его плечо на душевую занавеску – она была пластиковая, серебристого цвета c розоватыми лебедями, плавающими в пруду по трое среди белоснежных кувшинок; рисунок был совсем не во вкусе Питера, но он купил эту шторку в спешке и выбрал первую попавшуюся не слишком ужасную. Интересно, зачем ему понадобилось звать меня в ванную. Идея не показалась мне удачной – я предпочитала заниматься этим в кровати и точно знала, что у маленькой и неудобной ванны твердые стенки и острые края, но не стала возражать: пожалела из-за Триггера. Правда, я схватила напольный коврик и подложила себе под спину, чтобы края ванны не так врезались мне в плечи.
Я думала, что Питер будет в депрессии, но, хотя он явно был не в своей тарелке, ни в какую депрессию не впал. Зачем все-таки понадобилось идти в ванную, я не могла понять. Я стала вспоминать его реакцию на два других обескураживших его брака. После первого он уложил меня на овечью шкуру на полу в спальне, после второго – на колючее одеяло в чистом поле, до которого мы ехали четыре часа кряду и где я то и дело опасалась появления фермера со стадом коров. Я решила, что и теперь сработал тот же самый алгоритм. Возможно, так он пытался себе доказать, что все еще молод душой и такой же безбашенный, как раньше, или так бунтовал против безрадостной жизни с грязными чулками в раковине и застывшим в сковородках беконным салом, как он ее себе представлял по опыту своих женатых друзей. Такие странные и внезапные фортели навели меня на мысль, что ему нравилось вести себя именно так, потому что он об этом где-то прочитал, но я не могла понять, где именно. Историю с полем, сообразила я, он нашел в каком-то мужском журнале; я даже вспомнила, что одно время он пристрастился носить клетчатую куртку. Овечью шкуру его надоумил использовать эротический журнал – какая-нибудь статейка о страсти в пентхаусе. Но ванна откуда? Вполне возможно, из какого-нибудь детектива с убийством, он обожает читать такую, как он ее называет, «эскапистскую литературу»; правда, в таких детективах в ванне, скорее, кого-то топят. Женщину. Такой поворот сюжета дает издателям отличный повод эффектно оформить обложку: абсолютно голая женщина в ванне, чуть прикрытая куском мыла или резиновой уточкой, или с кровавым пятном на груди, чтобы обложка прошла цензуру, с плавающими по поверхности воды прядями волос, ее тело в белоснежном склепе, холодное, как айсберг, потому что она мертва, и ее пустые глаза устремлены в упор на читателя. Ванна как гроб. Вдруг у меня в голове промелькнула мысль: а что, если мы оба уснем, и кран сам собой откроется, из него потечет теплая вода, но мы и не заметим, и вода постепенно наполнит ванну и убьет нас? Вот будет сюрприз для клиента Питера, когда тот придет утром показывать квартиру очередной группе будущих съемщиков: пол залит водой, и два голых трупа, лежащих в обнимку в ванне. «Самоубийство, – решат все. – Умерли ради любви». А летними ночами наши привидения, обернутые в банные простыни, будут являться на лестничных пролетах жильцам многоквартирного здания…
