Правая рука Барнса была несколько ослаблена от пут, но этого едва хватало, чтобы он мог взять ручку и набросать подобие подписи на листе.

Только сейчас Иззи заметила ещё одну странность — левая рука сержанта была… металлической. Она озадаченно вновь нахмурилась и закусила губу, как в первый раз, когда попала в камеру. Ей была видна лишь кисть, остальное скрывала тюремная роба.

Барнс оставил попытки вывести ручкой хоть что-то более-менее напоминающее подпись. Все это казалось чертовски странным и даже комичным. Иззи знала, что для всех Баки Барнс беспощадный, хладнокровный преступник, которого клевещут по новостям. Таким же его видело правительство и руководство — те, кто посадил его в клетку.

Иззи оказались зажата между двух своих сущностей — той, что с бесстрастным лицом плела заковыристые нити юридического канцелярита и той, что видела перед собой сломленного человека. Но ей нужно было сохранять холодную голову, держа мысль, что человек перед нею действительно ужасный преступник. Сколько раз она ловила себя на том, что вот-вот поддастся обаянию заключённого перед нею, но она научилась сохранять бдительность, которая в данный момент отчего-то хромала и вообще, кажется, решила покинуть ее.

Иззи забрала листок и ручку — отметив, что в самом деле забрала, ибо такой предмет, как обычная ручка, в умелых руках мог превратиться как в оружие, так и в ключ к спасению.

Девушка не заметила, как Барнс провожал ее взглядом, пока она не вернулась к стулу за блокнотом и не покинула помещение.

***

— Он психопат, мисс Доусон, — лицо Росса покрылось красными пятнами. — Он безжалостно убивал людей по приказу.

Доусон провела четыре сеанса терапии прежде, чем Росс вызвал девушку для сдачи первых результатов. Росс знал, что с такими, как Барнс придется туго, но в особенности его злил отказ профессора, который послал на эту сложную работу студентку без диплома. Ему даже пришлось уговаривать девчонку.

— Сэр, простите, но Барнс не проходит… — пыталась вставить слово Изабель.

— Как же вы объясните его мотивы? Он — чудовище! Психопат и убийца! — Росс с силой опустил ладонь на стол рядом с монитором.

Внезапное действие не вызвало испуга. Иззи и не с таким приходилось иметь дело.

Ей было нечего сказать, она возмущённо вдыхала ртом воздух, не в силах подобрать правильные слова, вернее, не в состоянии найти нужные, чтобы дать точное название тому, что происходит с Барнсом.

— При всем уважении, это вы вызвали меня сюда, чтобы поставить диагноз, так что позвольте мне выполнять мою работу, — выпалила Доусон, и, опомнившись, вежливо добавила: — сэр.

Росс поджал тонкие губы.

— Мистер Росс, — продолжала Иззи, пока Росс буравил напряженным взглядом экран монитора с записью сеанса, — Барнс не проходит Исправленный перечень психопатических черт Хэра уже по первому пункту, не говоря об остальных пун…

— И что там за первый пункт?

— Болтливость.

Росс неоднозначна хмыкнул, все ещё просматривав записи терапевтических встреч с молчаливым сержантом.

***

Посещения камеры Барнса и порой долгие беседы дольше положенного давали свои плоды. Но каждый раз Иззи было все труднее переступать порог помещения — то, чем делился с ней Джеймс с трудом можно было назвать рядовой ситуацией травмированного человека — его случай не вписывался ни в одну категорию и ей пришлось отказать от них вовсе. Но это отнюдь не убавляло интереса к случаю Барнса. Пусть на душе у неё порой висел камень, пусть иногда она проваливалась в свои, запертые, но яркие на темные тона эмоций воспоминания, она продолжала вытаскивать из Барнса по крупицам детали, способные собраться в одно целое.

— Джеймс, вы убивали…

Барнс болезненно поморщился.

Иззи замолкала, давая его памяти нарисовать нужные картинки, вспомнить. Сердце ее болезненно сжималось, и она гадала, чувствует ли Барнс, как иногда дрожит ее голос, замечает ли изменение интонаций. Она больше не использовала пресловутый канцелярит, выключила ту часть себя.

Рука ее с трудом поддавалась выводить вопросы и тем более сложнее было записывать ответы Джеймса, но Иззи понимала, что ей было необходимо ступить на эту территории, как бы ни было больно. Хотя отчего-то такие привычные действия стали казаться ей своего рода неуважением. Она стыдилась, что приходилось отвлекаться, записывая его слова, но это было необходимо. Ей еще пригодятся эти записи.

Пробивающий из-под корки отстраненности, недоверия и сомнений испуганный взгляд Барнса ударял по ней и заставлял сердце падать куда-то вниз. Она списывала это на возникшее сочувствие к человеку напротив.

— Что вы чувствовали? — мягко спросила она.

— Когда убивал или после? — Барнс начал отзываться почти сразу только в последние дни. Это был прогресс. Это удивляло.

— Когда убивали, — резонный выбор со стороны девушки.

— Я не помню.

— А после убийства?

По лицу Баки пробежала тень, он вжался в металлическое кресло.

Иззи не опустила глаз, не подняла руку с карандашом, чтобы отметить в блокноте желание Барнса заткнуть воспоминания, желание убежать от них, выжечь из подсознания.

Слух Иззи навострился донельзя, сквозь шум крови в собственных ушах и биение сердца она, казалось, слышала, как за сотни метров от камеры подавался короткий сигнал разблокировки, как раздвигались двери, как скрежетали железные решетки.

— Это были боль, отчаяние, раскаяние, скорбь… — продолжала Иззи.

— Все, — рвано выдохнул Барнс, — все перечисленное.

— Вы убивали по собственной воле?

— Нет, — Барнс ответил с нажимом. — Это был приказ. Это было… задание.

Задание? — вывела Иззи в блокноте.

— Вы были наемным убийцей?

— Нет.

Иззи закусила губу и, вздёрнув брови, разочарованно выдохнула. Пазл не складывался. Чувство недосказанности сгущало воздух в камере, делая его душным.

— И все же вы делали это по собственной воле? — придавила Изабель.

— Нет, — Барнс почти вскрикнул. Он дернулся вперёд и вперил взгляд в девушку. Иззи замерла, пытаясь запомнить эту немую сцену и сейчас, а может позже, когда сможет пересказать профессору, рассмотреть все детали и осмыслить. Прежде Барнс редко награждал ее чем-то, кроме мимолетных, едва заметных взглядов затравленного, раздражённого человека.

— Они снятся вам, Джеймс? Ваши… жертвы? — никогда ещё Иззи не давались подобные вопросы, которые она задавала насильникам в тюрьмах уже не одну сотню раз, столь нелегко.

Глаза Барнса же обрели осмысленность, туман в голове растворился. Но в них по-прежнему были горечь и отчаяние, от которых Иззи становилось дурно до тошноты. Следующие слова, с трудом слетевшие с губ Джеймса, прозвучали в почти пустом помещении громче, чем звон колоколов:

— Они снятся мне каждую ночь.

Эти слова выбили весь воздух из ее легких.

— Вы бы хотели получить от них прощение? — с явным усилием произнесла Доусон.

Взгляд его уплыл куда-то вниз и Иззи даже показалось, что глаза его заблестели.

— Это невозможно, — сказал Барнс деланно-спокойным тоном. — На этом все. Они бы не простили. И их не вернуть.

— Нет, — согласилась Иззи. Этого Барнс и ожидал. Но случайная мысль сверкнула в глазах Изабель. — Но можно вернуть вас.

***

Университетский кампус дышал жизнью. С наступление весны студенты высыпали в скверы и на лужайки, едва сошел снег, и бурая земля обросла свежей зеленью. Иззи нашла Мелвилла на одной из дорожек до корпуса — профессор решил прогуляться по длинному пути, впитывая медовые ноты распустившихся почек на деревьев вместо привычных затхлых запахов серой пыли на древних фолиантах на полках.

— Не понимаю, как можно… убивать, но при этом чувствовать раскаяние, — они говорили уже десять минут, а тонкая тропинка все не кончалась. Интересно, как студенты успевали добежать за перемену из одного блока в другой? Иззи не приходилось метаться в своё время по кампусу, но ее неплохо натаскали проходить дистанции раз за разом через поле размером с футбольное, ползком прямо по грязи. Позже, избрав для себя иной совсем иной путь, Доусон отправляли в тюрьмы и лечебницы, где она перемещалась только от стойки администрации, где стояла единственная кофе-машина, до кабинета.